В Особлаге № 5 (Береговой лагерь, он же Берлаг, начальник — А. Ф. Васильев) при лимите наполнения в 35 тыс. человек содержалось на 20 мая 1951 г. 28,9 тыс. заключенных. По штатам лагерной обслуги Дальстроя полагалось 5.137 чел., из них 3.333 офицера и 1.804 вольнонаемных; в наличии в мае 1951 г. имелось 4.082 (офицеров — 2.651, вольнонаемных — 1.431). Из штата военизированной стрелковой охраны (17.991 чел.) в наличии имелось только 13.761. В 1950 г. из Северо-восточных лагерей бежал 581 чел., в бегах оставалось 68 заключённых. За пять месяцев 1951 г. бежало 128 человек, в бегах насчитывалось 46 чел. В 1951 году насчитывалось 112 случаев применения оружия, при них 56 человек было убито и столько же ранено[386].

На Колыме Жуков проработал менее двух лет. Опальный чекист постепенно восстанавливал свои позиции в аппарате карательных органов «второго уровня» (систему МВД все чекисты крайне презирали), не оставляя мечты вернуться к охране госбезопасности в привычных для себя масштабах. Берия претензий к нему не имел, так что после смерти Сталина, казалось, карьера достаточно молодого генерала стала налаживаться: в марте 1953 г. из Магадана он немедленно был возвращён в Москву.

По указанию Лаврентия Павловича 17 марта 1953 г. Жуков получил вполне приличную должность начальника 8-го отдела Первого управления (контрразведка) МВД СССР. А затем стал заместителем начальника Четвёртого (секретно-политического) управления МВД-КГБ, занимавшегося внутренним сыском. По уровню этот пост уже был выше того, которого генерал лишился девятью годами ранее. Но сразу же после начала пересмотра дел периода ежовщины Жуков оказался сильно скомпрометированным.

Парторг тогдашнего Четвёртого управления КГБ Ф. Д. Бобков вспоминал, как в 1954 г. ему пришлось участвовать в рассмотрении персонального дела генерал-лейтенанта Жукова, обвинявшегося в проведении массового террора в бытность начальником Дорожно-транспортного отдела НКВД Западной железной дороги. Как вспоминал Бобков, генералу инкриминировали тот факт, что на угольном складе станции Орша им было арестовано около сотни «польских шпионов», многим из которых специально изменили фамилии так, чтобы те походили на польские.

Начальник управления Ф. П. Харитонов направил обсуждение в нужное начальству русло, заявив, что председатель КГБ И. А. Серов просит партком учесть принятое им решение об отправлении Жукова из Москвы на менее ответственный пост заместителя председателя КГБ одной из союзных республик. Члены парткома учли пожелание своего начальника: с преимуществом в один голос прошло предложение не исключать Жукова из партии, а ограничиться строгим выговором[387].

Победа генерал-лейтенанта, прикрытого сановным покровителем, оказалась недолговечной. Дело по обвинению Жукова перекочевало в высшую контролирующую инстанцию компартии — Комитет партийного контроля при ЦК КПСС. И там авторитета Ивана Серова не хватило. Сначала ему пришлось расстаться с Жуковым, который 28 октября 1954 г. был уволен из КГБ «по фактам дискредитации», а месяц спустя постановлением Совмина от 23 ноября 1954 г. — лишён воинского звания.

Ещё через месяц последовал последний удар: 24 декабря 1954 г. Жукова исключили из партии за «грубейшие нарушения социалистической законности», допущенные в период его работы на Западной железной дороге. Упомянутая Бобковым история с грузчиками угольного склада там не фигурировала (возможно, мемуарист, вспоминая события сорокалетней давности, что-то напутал). Но были преданы гласности вещи, которые Жукова, мягко говоря, не красили.

Так, вскрылась история с арестованным им 26 ноября 1937 г. начальником Западной дороги Г. А. Русановым — фигурой исторической, бывшим полномочным представителем ВЧК по Закавказью. Жуков приказал допрашивать Русанова по двадцать и более часов в сутки, но экс-чекист упорно не желал признавать себя врагом народа. Тогда с 12 по 17 декабря Русанову учинили непрерывный конвейерный допрос. Неделю спустя, 23 декабря 1937 г., Русанов покончил с собой, выбросившись из окна.

Партийные контролёры отметили, что «правдоподобность этой версии вызывает сомнения», ибо, по сведениям вдовы Русанова, начальника дороги следователи замучили сознательно, поскольку тот, работая в Закавказье, докладывал Дзержинскому о неблаговидных делах Берии: получении им контрабандных товаров и подозрительных связях с заграницей.

Сейчас обвинения вдовы Русанова в адрес Берии не выглядят основательно (хотя получение дефицита из-за границы неофициальным путём практиковалось широко и в таких грешках были замечены многие руководящие чекисты, в том числе любимец Кирова Ф. Д. Медведь — начальник УНКВД по Ленинградской области, получавший контрабандой от знакомого капитана парохода отрезы и костюмы[388]). Но через год после казни Берии любые обвинения в его адрес проходили на ура — ведь сей маршал от госбезопасности был официально объявлен главным нарушителем законности в СССР.

Было установлено, что Жуков дал указание своему аппарату каждые пять дней предоставлять сводки о числе арестованных и количестве их «сознаний». По распоряжению Георгия Сергеевича летом 1938 г. были арестованы и расстреляны 16 грузчиков станции Витебск. Разворачивая террор как можно шире, Жуков в июле 1938 г. направил всем отделениям Дорожно-транспортного отдела списки подлежащих аресту граждан, на которых не было в НКВД никаких материалов (не то что компрометирующих, но даже адресов). Отделению НКВД только одной станции Витебск по трём спискам предписывалось арестовать 121 чел.

Точное количество жертв Жукова тех лет неизвестно, но в среднем за 1937–1938 годы транспортники одной дороги арестовывали от двух до пяти тысяч человек. Так как статистика отдельно по репрессированным полякам обнародована, то уточнить успехи Жукова в чистках по «польской линии» можно с большой наглядностью. Согласно опубликованным данным, аппарат ДТО НКВД Западной железной дороги с августа 1937-го по ноябрь 1938 г. арестовал 920 поляков (и тех белорусов, русских и украинцев, кто был «записан» в поляки), отправив на расстрел 609 из них[389].

В КПК Жуков частично признал вину, осторожно заявив, что «в отношении арестованных допускал грубость и участвовал в избиении арестованного Дегтярева [Л. С.]». Но на суровый вердикт партийных следователей это не повлияло. Так вторично бесславно закончилась карьера Жукова — одного из 40 генералов КГБ-МВД, лишённых в те годы своих звёздно-лампасных мундиров за нарушения законности и прочие злоупотребления.

Уволенный и разжалованный Г. С. Жуков мог считать, что ему повезло не войти в ту сравнительно небольшую группу генералов и полковников, репрессированных вместе с Берией и Абакумовым. Кстати, он проходил свидетелем по делу Берии и показал, что 19 мая 1953 г. министр внутренних дел издал директиву, в которой обязал все региональные управления и республиканские министерства «выявлять недостатки, перегибы и ошибки в работе местных партийных и советских органов, применяя для этого в том числе и оперативные разработки». В 1953-м Берия также снял с работы в МВД в Прибалтике, Белоруссии и на Украине большое количество сотрудников «русской национальности», заменив их представителями титульных наций, что, по словам Жукова, оказывается, «вело к национальной розни»![390]

О последующих годах жизни бывшего чекиста знают, должно быть, только единичные ветераны «органов». Даже когда умер разжалованный генерал Жуков, неизвестно до сих пор.

Жители соседнего Китая, измученные в двадцатые-тридцатые годы ХХ века непрерывной гражданской войной и нищетой, сыграли немалую роль в хозяйственной и политической жизни Советского Союза. Легально и нелегально они проникали в нашу страну, где и оседали — в весьма внушительных количествах. Часть этих эмигрантов пополняла собой и репрессивный аппарат социалистического государства.