Миронов выбрал сторону большевиков, обещавших социальное и национальное равноправие. Он партизанил, болел тифом, потом воевал в Красной Армии, весной 1920-го вновь угодил в госпиталь — уже с возвратным тифом. Много лет спустя он рассказывал новосибирским чекистам, как услышал от бредящего соседа по больничной палате, что тот — не только красный командир, но и польский шпион. Поведав об этом комиссару госпиталя, Миронов встретился с работником особого отдела, который «по всем правилам меня завербовал».

Как хвастливо вспоминал в 1937-м главный сибирский чекист, рассказывая биографию сотрудникам управления на партсобрании, «я получил от умирающего шпиона-разведчика явки, пошёл по этим явкам и в результате была вскрыта большая польско-германская контрреволюционная шпионская организация»[211]. Такова его версия относительно приобщения к миру разведки и контрразведки. Миронов быстро вырос по своей новой службе, и когда 12-я армия под натиском Пилсудского отступила из Польши, был оставлен на польской территории «для тыловой диверсии». Вернувшись в Киев, он (если верить словам самого Миронова) в конце 1920 г. вскрыл в Киеве ещё одну польскую разведсеть и получил ответственный пост в Особом отделе Первой конной армии, которой командовал Семён Будённый. Польская разведывательная сеть на Украине действительно была серьёзной, а ее разгром — очевидным успехом советской контрразведки, но чекисты постарались изо всех сил раздуть её масштабы, отчитавшись о тысячах выявленных шпионов.

Известно, что в период войны с Польшей чекисты смогли эффективно выявить и разгромить созданные на советской территории разведывательные структуры польского Генштаба, известные как Польская организация войсковая (ПОВ). Согласно официальным данным, в Одессе была ликвидирована организация ПОВ, насчитывавшая свыше ста человек и поддерживавшая связи с Врангелем и Румынией. Филиалы ПОВ были выявлены и уничтожены в Киеве, Харькове, Житомире, Минске, Смоленске и других городах.

По далеко не полным данным, чекистами по делам польского шпионажа и ПОВ были арестованы 1.385 чел. К расстрелу приговорили 171 чел., к заключению в концлагерь на разные сроки — 127, к заключению в концлагерь до обмена с Польшей — 123. Были высланы — 89 чел., наложены штрафы в сумме 100 рублей золотом на 11 чел., умерли в процессе следствия 9 чел.; оправданы, освобождены за недоказанностью, под поручительство, под подписку, для зачисления в Красную Армию и т. д. — 852 чел. Последняя цифра явно говорит о том, что основная часть арестованных не имела к польской разведке никакого отношения. В связи с этими данными сведения А. А. Папчинского и М. А. Тумшиса о ликвидации одесскими чекистами «польско-шпионской организации» с более чем тысячью участников выглядят крайне малодостоверными[212].

Несколько месяцев спустя Миронов отличился во время белоказачьих выступлений на Северном Кавказе, когда так называемая «Армия спасения России» якобы пыталась организовать восстание и захватить Ростов-на-Дону. В 1937 г. Миронов с гордостью рассказывал о своих заслугах в деле борьбы с «белобандитами». Князь К. Э. Ухтомский, бывший генерал-лейтенант и герой сражений первой мировой войны, обвинённый в подготовке мятежа, был схвачен чекистами и обвинён в подготовке вооружённого мятежа. Ситуация на юге России действительно была опасной для властей, но поверить в официальную версию заговора довольно трудно — слишком хорошо она укладывается в традиционные чекистские схемы с непременными дворянами во главе организации и священниками-агитаторами.

О так называемом заговоре генерала Ухтомского существует подробный рассказ в мемуарах маршала С. М. Будённого. После взятия Ростова тот обнаружил множество тухлой рыбы в реке. Показательно объяснение мемуариста: «Замаскировавшиеся белогвардейцы-казаки пойманную рыбу специально недосаливали, баржами отправляли в верховья Дона и Кубани, а там её выбрасывали в воду». Будённый отмечал, что, «по сведениям агентурной разведки, на Дону и Кубани находилось около семи тысяч бандитов, в их числе — немало бывших офицеров из армии Деникина и Врангеля. Это были не просто разбойники с большой дороги, а матерые враги, которым уже приходилось вести борьбу с Советской властью. Хуже того, эти бандиты имели большие связи на местах. Умело конспирируясь, они составили широкую сеть контрреволюционных элементов». Контрреволюционную организацию возглавляли трое: бывший царский и деникинский генерал-лейтенант князь К. Э. Ухтомский, бывший протоиерей, профессор церковного права и настоятель Ростовского кафедрального собора П. В. Верховский, бывший офицер царской и белой армии Д. И. Беленьков.

Согласно известным публикациям, в том числе и новейшим, вроде «Очерков истории российской внешней разведки», в Ростове в 1921 г. существовала белогвардейская подпольная «Армия спасения Россия», насчитывавшая около 200 вооружённых боевиков, преимущественно бывших офицеров. В окрестных донских плавнях и по хуторам прятались два казачьих отряда численностью до трёх тысяч. Подполье имело свою агентуру, в том числе среди штабистов Северо-Кавказского военного округа. Были составлены списки партийно-советского актива, подлежавшего уничтожению в первые же часы мятежа.

Но чекисты смогли внедрить своего сотрудника в штаб «Армии спасения России» и выяснить — с помощью внешней разведки — что ростовские повстанцы ждут высадки врангелевского десанта и должны выступить 23 июля. Получив информацию (совершенно фантастическую), что флот Врангеля вышел из Туниса и идёт к Чёрному морю, намереваясь захватить у Дарданелльского пролива ожидающие его пять транспортов с войсками, чекисты решились на превентивные действия, арестовав Ухтомского, скрывавшегося по документам на имя отставного учителя К. И. Кубарева. Под давлением командарма Будённого взятый под стражу князь согласился сотрудничать с чекистами.

Сергей Миронов вспоминал, что получил от князя мандат, в котором от имени Ухтомского «назначался» командиром повстанческого отряда — как есаул Миронов. Взяв с собой полтораста бойцов, переодетых в белогвардейскую форму, «есаул» прибыл в «штаб» полковника Назарова (годом ранее Назаров командовал десантом, переброшенным по приказу Врангеля из белого Крыма под советский Таганрог) и потребовал у того немедленно сдать дела. Полковник отказался; тогда ночью мироновские орлы его разоружили и арестовали вместе со всем «штабом». По словам Миронова, он пять дней безнаказанно командовал полком Назарова, тем самым задержав выступление мятежников и получив за это в 1926 г. первый орден Красного Знамени. В память об этой операции Будённый по революционным праздникам не забывал поздравлять своего особиста. А Мирон Король с тех пор стал Сергеем Мироновым[213].

Мироновская версия этих событий, подтверждённая в мемуарах Будённого, выглядит очень тенденциозной и приукрашенной. Как пишут современные историки ФСБ, настоящий полковник Назаров был ранен при отходе с советской территории и затем убит бывшим городовым Н. Моисеевым, который присвоил документы покойного, после чего пробрался на Дон и выдал себя за Назарова. Чекисты раскопали эту историю, арестовали лже-Назарова в Ростове и пригрозили, что расскажут казакам правду о его преступлении. Тот был вынужден принять условия красных и написал приказ о капитуляции своего отряда. Вероятно, в этих событиях Миронов и поучаствовал. После этого Будённый встретился с представителями мятежных казаков в Ростове и станице Елизаветинской, убедив их в бесполезности сопротивления. Казаки вышли из плавней и сложили оружие. Одновременно чекисты арестовали боевиков «Армии спасения России», прятавшихся в Ростове.

На судебном процессе Ухтомский и его подельники отрицали вину. Как вспоминал Будённый, «Ухтомский признавал себя виновным только в том, что за несколько дней до ареста, по настоянию своих друзей и по слабоволию, подписал приказ о формировании «Армии спасения России» — формировании, которого, по словам обвиняемого, фактически не было. […] В каждом из своих ответов на многочисленные вопросы, задаваемые председательствующим Ульрихом и прокурором Васильевым, подсудимый старался представить контрреволюционную организацию, им возглавлявшуюся, как «бутафорию», как «беспредметные разговоры молодых людей и истеричек, одержимых какими-то надеждами». […] Беленьков… признавал себя виновным только в предъявлении при аресте подложных документов и в оказании помощи… группе контрреволюционных священников, находившихся под арестом. Верховский тоже отрицал свою принадлежность к контрреволюции, утверждая, что узнал о самом существовании этой организации за несколько дней до ареста, и признавал себя виновным только в недоносительстве».