С 20 июля по 1 августа отрядовцы вылавливали и расправлялись с оставшимися, уничтожив ещё 38 чел., а более двухсот — арестовав. Помимо того, властям удалось задержать 120 «кулаков», бежавших из ссылки. В течение первых пяти дней после разгрома восстания было арестовано до 400 чел., в том числе только в Каинской тюрьме оказалось 349 узников. Затем свыше 150 арестованных были освобождены как «социально близкие». У населения было изъято 15 трёхлинейных винтовок, пять револьверов и 241 охотничье ружьё. Руководители восстания Усков, Бекешкин, Калинин и Шевелев были убиты, а Гамзулев и Останин скрылись. Партийные отряды и войска в ходе боёв потеряли 12 чел. убитыми и двух — ранеными (по другим данным, убитых было 13, но, возможно, в это число вошли только уничтоженные сельские активисты, поскольку в следственном деле перечислено не менее 20 погибших сторонников властей).

Мятежников погибло 83 чел., но эта цифра, вероятно, занижена. Однако даже по официальным данным погиб примерно каждый десятый из взрослого мужского населения восставших посёлков. Всего же после «раскулачивания», убийств и арестов в северной части Чумаковского района исчезло до трети работников.

В шеститомном деле на участников восстания почти нет подробностей подавления мятежа. Но оно оказалось настолько беспощадным, что представители власти сочли необходимым сообщить о наблюдавшихся эксцессах в Новосибирск. 27 декабря 1931 г. инструктор крайисполкома Ф. В. Тимофеев написал в орготдел, что отрядовцы Сыроежкина не только мародёрствовали, но и производили «самовольные без суда расстрелы, причём одна группа перед таким расстрелом учинила допрос посредством пыток (кололи вилками), после такого «допроса» участники банды (три человека) были расстреляны. Со слов уполномоченного ГПУ по Чумаковскому району Н. Ульянова, двое из них были насильно привлечены в банду. […] Попытки к расправе на месте были у многих отрядцев».

Районное начальство лично вымещало пережитый страх на безоружных пленных: секретарь райисполкома Стакановский «на глазах публики избивал арестованных наганом», а заведующий райземотделом Непомнящий по приказу Сыроежкина сжёг посёлок в 10 дворов, причём, как отмечалось, без ведома райкома партии. При подавлении восстания также были сожжены два хутора. Эти методы чётко копировали те, что практиковалось в гражданскую войну, когда Сыроежкин усмирял тамбовских крестьян. Сигнал инструктора Тимофеева осел в архиве и на карьере Сыроежкина, похоже, не отразился[335].

Следствие велось с аналогичной жестокостью, его задачей было не только наказать настоящих мятежников, но и приплести к повстанцам возможно большее количество участников[336]. В декабре 1968 г. допрошенный при проверке дела М. А. Аникин показал, что в каинской тюрьме следователь принуждал его сознаться в бандитизме и «бил меня камчой (плетью — А. Т.) по правому боку». В итоге власти осудили 225 повстанцев. Сначала тройка полпредства ОГПУ по Запсибкраю в октябре 1931 г. постановила расстрелять тридцать активистов — Ф. Т. Чупилко, И. И. Аверченко и других. Коллегия союзного ОГПУ 19 февраля 1932 г. осудила 190 человек, из которых трое — Иван Александров, 1900 г. р., Алексей Иванов, 1889 г. р., и Степан Шевелев, 1894 г. р. — были расстреляны. 40 человек (С. Т. Колбин, П. П. Шкундра и другие) получили по 10 лет, 105 (М. В. Ливанов, Н. П. Хохлов и другие) — по пять лет, 1 — шесть лет, 20 — по три года концлагерей (причём четверым из них срок сократили на треть). Одного отправили вместе с семьёй отбывать ссылку в «кулацкий спецпосёлок», ещё одного — П. З. Жеребцова — освободили с прекращением дела, а 19 арестантам зачли срок предварительного заключения.

Осуждённых отправили в Сиблаг и Вишерские лагеря. Вскоре один из них — 57-летний П. Т. Бражников — смог бежать из 1-го Мариинского отделения Сиблага, прервав свой десятилетний срок. В течение 1932–1933 гг. в местах заключения погибли шестеро осуждённых по делу о восстании, а всего до 1953 г. умерло 15 заключённых-чумаковцев.

Почти пять лет шёл розыск скрывшихся организаторов восстания. В феврале 1936 г. сибирские чекисты смогли задержать живших по поддельным документам Г. И. Гамзулева (он же Иван Корягин), 1906 г. р., его старшего брата Максима 1901 г. р. (он же Егор Бекехтин) и П. Д. Петрова (он же Никита Бутов). Год спустя их судил краевой суд, приговоривший Г. Гамзулева в расстрелу, а остальных — к 7 годам заключения каждого. Спецколлегия Верховного суда РСФСР снизила срок заключения Петрову до трёх лет, приговор остальным был оставлен в силе. В мае 1937 г. Президиум ВЦИК отклонил прошение Г. Гамзулева о помиловании. За розыск и поимку главаря Крещенского восстания чекист Л. А. Маслов был награждён премией в размере 500 руб.

История мести повстанцам не закончилась с той расправой над ними, которую учинили сначала Сыроежкин, а затем — внесудебные органы. Несколько лет спустя уцелевшие мятежники пополнили ряды «врагов народа». В сентябре 1937 г. тройка управления НКВД по Запсибкраю с подачи Каргатского райотдела НКВД и Куйбышевского оперсектора НКВД осудила к расстрелу по сфабрикованному делу РОВСа 37 местных жителей. В период реабилитации было отмечено, что почти половина осуждённых в прошлом участвовали в Чумаковском восстании. Всего же в 1937–1938 гг. было расстреляно 25 бывших участников мятежа.

После реабилитационной проверки новосибирский областной суд 23 мая 1969 г. признал обвинения в бандитизме относительно 146 обвиняемых обоснованными. Одновременно он постановил прекратить дела на 44 чел., необоснованно осуждённых по «бандитской» статье 59-3 УК[337].

Усердная работа Сыроежкина в последние месяцы его сибирской карьеры не получала заметного отклика от начальства: после именного маузера в 1930 г. он не удостоился каких-либо наград. Подавление Чумаковского восстания тоже не принесло ему лавров. Сыроежкин неустанно мотался по Сибири до самого своего отъезда: так, в июне-июле 1932 г. он целый месяц провёл в командировке в Томске[338] — явно в связи с фабрикацией какого-то немаленького дела. Отъезд главы чекистов Сибири Л. М. Заковского весной 1932 г. в Белоруссию, который сразу забрал с собой главу особистов СибВО А. К. Залпетера, поначалу не внёс изменений в судьбу Григория. Вероятно, он со временем всё же смог упросить своих начальников взять его к себе.

Перемещение Сыроежкина в Минск произошло в ноябре 1932 г. Получив должность начальника 2-го отделения Особого отдела ОГПУ БССР, он занялся привычным делом — поиском и «выкорчёвыванием» врагов. Известно, что Сыроежкин участвовал, по официальной версии, в «ликвидации крупных организаций буржуазных националистов». Охота на интеллигенцию принесла чекисту признание. За вскрытие в 1933 г. мифического «Союза освобождения Белоруссии» Григорий был награждён золотыми часами, а в следующем году его повысили до помощника начальника республиканского Особого отдела[339].

Вхождение в обойму доверенных людей Заковского стало для Сыроежкина хорошим карьерным трамплином. Когда Заковского в декабре 1934 г. перевели в Ленинград, Григорий с удовольствием последовал за ним, после девятилетних странствий снова обретя возможность работать в знакомом пограничном округе. И работа напоминала прежнюю, хотя теперь была сопряжена с куда большим накалом политических репрессий.

Согласно официальной версии, Сыроежкин в Ленинграде «руководит и лично участвует в ликвидации шпионских и террористических групп, созданных германской разведкой» (разумеется, существовавших лишь в воображении НКВД). Заковский провёл широкую чистку приграничного округа от всех лиц, считавшихся потенциально опасными. Уже весной 1935 г. из пограничных областей Ленинградской области и Карельской АССР было выслано 22,5 тыс. человек. Чекисты Особого отдела ЛенВО отчитались за ликвидацию в течение 1935 г. целых 13 крупных организаций и 136 «террористических групп», а также 56 резидентур всех возможных разведок: японской, корейской, польской, латвийской, эстонской, финляндской… Очевидно, что Григорий имел прямое отношение ко многим из этих фальсификаций.