Эйхе порой сопротивлялся, звонил в Москву с жалобами на Миронова и его подручного С. П. Попова, ведь каждый арестованный сотрудник краевого аппарата был знаком кадровой недобросовестности Эйхе. Надо полагать, в ЦК предпочитали слушать чекистов, а не Эйхе. И в итоге секретарь крайкома налагал однообразные резолюции: дескать, с арестом такого-то члена бюро крайкома согласен. А люди Миронова сочиняли очередной заговор против Эйхе, обвиняя арестованных в том, что они при посещении первым секретарём театра планировали уронить ему на голову стальную балку весом два с половиной центнера, обёрнутую в целях маскировки «куском сценичного полотна»…[241]

В отношении своих кадров Миронов также оказался сторонником классической политики кнута и пряника. Многих оперативников, согласных на масштабные фальсификации, он выдвинул на руководящие должности, добился выделения им множества наград и званий. Мироновские замы и начальники отделов — Григорий Горбач, Серафим Попов, Дмитрий Гречухин — уже летом и осенью 37-го возглавили управления НКВД в Омске, Барнауле и Красноярске.

Горбач был особенно жестоким чекистом: прибыв в Омск, он сразу добился от Ежова и Сталина увеличения расстрельного лимита для тройки в 9 (!) раз. Получив после отъезда Миронова в свои руки УНКВД по Запсибкраю, которое в чекистском соревновании по числу арестованных и раскрытых «контрреволюционных организаций» к тому времени вышло на второе место по СССР, Горбач почти год усиленно наращивал террор — так, что его подчинённые не всегда успевали закапывать трупы расстрелянных[242]. Оказавшись на излёте карьеры в Хабаровске, он успел расстрелять на Дальнем Востоке тысячи и тысячи людей. Впрочем, и Попов с Гречухиным старались не отставать от Горбача, заработав на массовом терроре сначала ордена и депутатские звания, а потом — и неизбежную пулю в затылок.

Из других мироновских выдвиженцев можно отметить М. И. Голубчика и А. С. Скрипко, делавших карьеру в Отделе контрразведки, И. Я. Бочарова, возглавившего «органы» в Ойротской (Горно-Алтайской) автономной области, В. Д. Монтримовича, назначенного начальником Кемеровского горотдела УНКВД, А. Р. Горского, ставшего помощником начальника СПО. Бывший разведчик и особист А. П. Невский стал начальником Транспортного отдела ГУГБ НКВД Томской железной дороги, а его заместителем был назначен старый чекист-транспортник Г. М. Вяткин.

Головной болью для Миронова стало назначение в Сибирь бывшего коменданта здания правительства в Кремле А. Б. Данцигера, потерявшего должность после доносов и спроваженного подальше от Москвы. В ноябре 1936 г. Данцигер был снят с кремлёвской должности в связи с обвинениями в неблагонадёжности и скрытии происхождения. С января 1937 г. он работал врид начальника Отдела охраны УНКВД по Запсибкраю, а затем возглавлял оперативно-чекистский отдел УИТЛК. За несколько дней до своего отъезда Миронов приказал арестовать Данцигера — по полученным из Москвы материалам — за былую связь с осуждёнными «шпионами»: помощником инспектора адморгуправления полпредства ОГПУ по Московской области М. А. Капустиным (своим подчинённым в Москве, расстрелянным в ноябре 1933 г.) и учёным секретарём наркомтяжпрома СССР П. В. Шаровым[243].

В мае 1937 г. по инициативе партруководства Ойротской АО Миронов заменил руководство местного НКВД. За недостаточное рвение в разоблачении «врагов народа» были сняты начальник облуправления Г. А. Линке, начальники отделов Я. А. Пасынков и А. А. Романов. Линке оказался убран с оперативной работы, а Пасынков с Романовым, сделав нужные выводы, стали вскоре активистами «Большого террора»[244].

Весной 1937 г. Миронов выделил передовые отделы управления — СПО и КРО, а также подверг критике руководство Транспортного и Особого отделов. Транспортный отдел много занимался охраной грузов, и эти чисто милицейские функции мешали ему как следует взяться за врагов народа. На оперсовещаниях транспортников их коллеги прямо называли «не чекистами, а недоразумением». Ряд подразделений этого отдела действительно забросили оперативную работу: так, работники отделения ДТО станции Новосибирск занимались только обеспечением охраны грузов.

Начальник управления и его заместитель Г. Ф. Горбач 13 мая посетили Транспортный отдел и остались, по словам последнего, очень недовольны расслабленностью работников, которых возглавлял бывший разведчик и особист А. П. Невский: «в 12 часов ночи мы не встретили не только сотрудников, но не нашли даже и ключей от комнат… в самом аппарате, как заявил т. Миронов, неразбериха». В ответ замначальника Транспортного отдела Г. М. Вяткин сокрушённо признал, что три десятка следователей за последний месяц от «массы арестованных» получили всего 22 протокола признательных показаний, поскольку явно «самоуспокоились после троцкистского дела», успешно проведённого ранее. Вскоре Невский, учтя критику Миронова, развернул аппарат чекистов-транспортников на самые широкие репрессии.

Гораздо суровее Миронов в той же середине мая отнёсся к особистам, возглавляемым помначальника управления М. М. Подольским. Того никак нельзя было отнести к мягким чекистам: в бытность начальником Томского горотдела НКВД он активно фабриковал крупные дела, а работая в Особом отделе СибВО, мог вбежать в кабинет к следователю с криком: «Дайте ему (арестованному — А. Т.) вёдерную клизму!» Но Подольский и его заместитель А. Н. Барковский оказались, по мнению Миронова, совершенно беспомощными при вскрытии военного заговора в СибВО. Ликвидировать контрреволюцию в аппарате и частях округа было обязанностью именно особистов, а они, не имея достаточно агентуры в офицерской среде, фабриковали в основном дела на рядовых военнослужащих, что категорически не устраивало Миронова.

Из-за слабости позиций Особого отдела основные следственные действия с арестованными командирами СибВО были поручены начальнику СПО С. П. Попову и его лучшим подчинённым вроде Г. Д. Погодаева, К. К. Пастаногова и М. И. Длужинского. Миронов, оценивший усердие Попова в фабрикации крупных дел, назначил его врид начальника Особого отдела и отправил особистов на стажировку к следователям СПО. (Несколько недель спустя — после назначения Попова начальником Барнаульского оперсектора НКВД — куратором особистов стал глава Контрразведывательного отдела Д. Д. Гречухин.)

Шаг с передачей аппарата особого отдела в руки Серафима Попова полностью себя оправдал: основные следователи СПО быстро добились признания со стороны военных в заговорщицкой деятельности. Сталин и Ежов по достоинству оценили усердие сибиряков: в начале июля 1937 г. большая группа работников УНКВД была награждена орденами. Миронов, а также уже покинувшие Сибирь Курский и Успенский как руководители получили ордена Ленина, остальные семь чекистов — Красной Звезды и Знак Почёта. С. Попов, узнав, что его представили к ордену Красной Звезды, устроил сцену Миронову, потребовав себе более высокую награду. И Миронов уступил, в результате чего Попов, как и сам начальник управления, получил орден Ленина[245]. 5 июля краевая «Советская Сибирь» вышла с портретами десяти чекистов-орденоносцев на первой полосе.

Одновременно с ростом карьер отличившихся оперативников, начиная с конца 1936 г., шел процесс непрерывной очистки рядов от сомнительных элементов. Чекистов обычно изгоняли за неподходящее происхождение, службу в армии Колчака, критические разговоры, бытовую связь с репрессированными лицами и пьянство. Так, оперативник Транспортного отдела С. А. Гудзенчук в начале 1937 г. был уволен из НКВД как «морально разложившийся» и «чужак», арестован и осуждён на полтора года заключения (с заменой на условное наказание) за дискредитацию власти и «расконспирацию методов работы органов НКВД». Тогда же были изгнан из «органов» спившийся начальник оперпункта НКВД ст. Белово М. М. Галушкин и начальник Белоглазовского РО УНКВД Л. С. Михайликов — как «пробравшийся враг», скрывший родственника-попа.