Когда экипаж тронулся с места, судья сказал:
— Я послал письмо вашему отцу с целью выяснить его мнение по поводу вашего дальнейшего пребывания. — Видя выражение тревоги на моем лице, он поспешил успокоить меня: — Я не сообщал ничего лишнего, однако, прошу вас, расскажите ему то, что говорили мне. Он ваш отец. — И, помолчав минуту, добавил: — Все может обернуться не так, как вы думаете.
Внимание судьи привлекла суматоха, царящая на улице. Когда он вновь повернулся ко мне, на его лицо упал свет, проникший через приоткрытую занавеску.
— Если хотите, я все ему объясню, — предложил он.
— Спасибо, судья-бей, я уж сама поговорю с ним.
По пальцам судьи замысловато, словно сигаретный дымок, скользили янтарные бусинки. Он сидел, вытянув ноги, на приличном расстоянии от меня. Взгляд сосредоточился на свободном сиденье рядом со мной.
— Как вы нашли меня? — спросила я, когда экипаж взбирался вверх по крутому извилистому склону. Дети с веселыми криками бежали за нами вдоль всей улицы.
— С помощью матери моего помощника.
— Матери?
— Женщины осведомлены о том, что происходит в районе. Они подглядывают в окна и сплетничают.
— Но это ужасно.
— Однако помогает поддерживать общественный порядок. Хотя они не всегда говорят нам о том, что видят. Ваша служанка выскочила из экипажа, когда он сворачивал за угол, и побежала во двор за помощью. Очевидно, никто не захотел помогать ей. А народу там толпилось предостаточно.
— Полагаю, они не хотели связываться с полицией, — предположила я, — так как подозрение сразу же пало бы на них.
Он с любопытством посмотрел на меня:
— Да, наверное.
Мы замолчали. Экипаж проезжал мимо базара, и нам не хотелось перекрикивать хриплые, то льстивые, то нахальные, голоса торговцев и ответные возгласы потенциальных покупателей.
Когда мы выехали на проспект, судья продолжил:
— К счастью, служанка запомнила, куда вы ехали. Фаэтон направлялся на юг в сторону района Галата. Там как раз живет мой помощник. Однажды его мать собралась навестить родственницу на улице Джамджа. Соседки начали судачить о старухе, жившей в доме напротив. То есть о госпоже Деворе. Ставни в ее спальне не открывались даже в дневное время. Женщины беспокоились, не заболела ли она. Сын ее куда-то пропал, а сама старуха давно уже не выходила из дома. Однако на днях соседки видели, как она спускает на веревке корзину уличному продавцу. Набрала столько овощей и фруктов, что с трудом подняла их наверх. По количеству купленной еды можно бы предположить, что старуха ждала гостей, но посетителей так никто и не заметил.
— Они, наверное, даже знали, сколько денег лежит в корзинке! — воскликнула я.
Он рассмеялся:
— Если бы женщины из квартала работали на нас, мы раскрывали бы гораздо больше преступлений.
Один из передних зубов у него слегка кривоват. Скрытый дефект, который Создатель оставляет в каждом человеке, что и отличает его от других представителей рода людского. Ибо один лишь Аллах совершенен. Суровый деятельный судья, увы, был всего лишь человеком.
— Как только пошли сплетни на эту тему, соседки стали замечать малейшие детали, связанные с квартирой мадам Деворы. Кто-то видел незнакомого мастерового с набором инструментов, входящего в здание. Однако никакого шума не последовало. Человек этот, судя по всему, старался не привлекать к себе внимания. Он прибыл под вечер, когда мужья уже вернулись домой с работы и жены готовили им ужин. Тем не менее его заметили. Одной жаркой ночью соседки вынесли ковры во двор и легли спать на свежем воздухе. Они говорили, что комары не давали им уснуть. И вдруг видят, как уже под утро, незадолго до призыва муллы к первой молитве, из дома выходит какой-то мужчина. К сожалению, они не разглядели его лица. — Он пристально посмотрел на меня, а затем продолжил: — Тогда они приступили к действиям и отправились с визитом к мадам Деворе. Им было известно, что она находится дома. Они все знают. Когда же она не открыла дверь, женщины поняли: тут что-то не так. И они отправили мать моего помощника к сыну с сообщением о происходящих странных событиях. А он-то рассказал обо всем мне. В то время нами уже велись поиски в Галате благодаря сведениям, предоставленным вашей служанкой. Вот так мы и нашли вас.
Вот так я одновременно нашлась и потерялась. В обоих случаях главную роль сыграли женские языки. Я находилась в постыдном, но желанном заключении, а потом меня освободили помимо моей воли. Мы остановились возле какого-то учреждения, в котором тотчас исчез судья. Вышел оттуда он вместе с молчаливой вдовой, облаченной в черное, сопровождавшей меня до самого дома.
В Шамейри меня встречал дядюшка Исмаил. Пожилая дама, всю дорогу молчавшая и смотревшая в занавешенное окно, отказалась от обеда и уехала обратно в город. Дядюшка Исмаил похудел и осунулся с тех пор, как я видела его в последний раз. Лицо вытянулось, в бороде прибавилось седых волос, а на щеках появились красные пятна. Я поклонилась ему, поцеловала его руку, а потом прикоснулась ею к своему лбу. Он прижал меня к себе:
— Янан, моя львица.
— А где мама? — спросила я, заглядывая ему за плечо в темную комнату.
Он взял меня за руку:
— Пойдем в дом, дорогая.
Виолетта ждала нас на пороге. Платок цвета яичного желтка покрывал ее голову, подчеркивая темные глаза, длинные ресницы и подобные изогнутому луку брови. Она бросилась ко мне, и мы обнялись. Я вдыхала знакомый запах ее кожи. От Виолетты всегда слегка попахивало дымком. Приложившись губами к ее щекам, я ощутила вкус соли и молока. Однако особой радости не испытала.
Я уклонилась от объятий и вернулась к дядюшке Исмаилу. Он повел меня в свой кабинет, где мы провели когда-то столько чудесных зимних вечеров. Сейчас окна, выходящие в сад, были открыты и в комнату проникал знакомый запах жасмина.
Дядя Исмаил опустился на диван. Виолетта поправила подушки за его спиной. Он сделал знак рукой, означающий, что служанка должна покинуть нас. С явной неохотой она вышла из кабинета. Несколько минут мы сидели молча, с наслаждением вдыхая ароматы сада.
Наконец дядюшка Исмаил заговорил.
— Дочь моя. — У него хриплый голос — неужели болен? Я ничего не знала о состоянии его здоровья, и вдруг мне стало стыдно.
— Дорогой дядя, — обратилась я к нему, — ты страдаешь и беспокоишься за нас всех. Я не хочу быть тебе еще одной обузой.
— Дочь моя, у меня никогда в жизни не было более приятной обузы. Я благодарю Аллаха за то, что он дал тебе жизнь. — Он замолк, но вскоре заговорил снова: — Янан, мне очень жаль, но я должен сообщить тебе, что твоя мать скончалась.
Я больше ничего не чувствовала. Слышала лишь отдаленный звук накатывающей на нас огромной волны. Однако она шумела слишком далеко, и рано было искать убежище. Откуда я узнала о таких волнах? Они существовали в море Виолетты и в потерянных пальцах садовника Халила. Сокрушающие и стирающие в порошок все на своем пути, они трудились над морским стеклом Хамзы до тех пор, пока оно не стало похоже на голубые глаза.
Я лишилась дара речи. Какие возможности я упустила? Моя рука помнила прикосновение к прохладному атласу халата матери. Призрачное воспоминание.
Дядя Исмаил хотел взять мою руку, но я отстранилась.
— Что случилось? — Мой голос звучал ровно и обыденно. Вновь стало стыдно.
— После простуды началось воспаление легких. Болезнь развивалась стремительно. Да храни тебя Аллах от всех напастей, дорогая моя.
Он сжал мои плечи, и это прикосновение открыло канал, по которому печаль проникла мне в грудь. Но я сопротивлялась, считая слабостью поддаваться чувствам. Ведь все во мне давно засохло.
Волна приближалась. Я опустила голову ей навстречу, не произнеся ни слова.
Дядюшка Исмаил с грустью смотрел на огонь в камине.
— Я не говорил ей, что ты пропала. Сказал, что ты уехала к отцу. Не хотел волновать ее. Она очень любила тебя, дочь моя.
Глава тридцать шестая
МОРСКОЕ СТЕКЛО
Поздней весной того же года Мэри наконец навестила меня. Мы не виделись с осени. Я взяла ее за руку и повела в приемную. Теперь, когда мама обрезала нить, соединяющую ее с миром, я стала полной хозяйкой прохладных бело-голубых изразцов и плещущейся воды. Мое тело двигалось под музыку, услышанную мной в Галате. Я ощущала в себе огромную энергию. Мне казалось, Мэри чувствовала это.