Берни кисло улыбается:

— Они и в баню берут с собой пистолеты. Даже в хамам.

В апреле быстрое течение несет на север огромное количество рыбы, которая будет нереститься в Черном море. Луфер, паламут, ставрида, колюшка, кефаль, текир. Большие тяжелые рыбы плывут медленно вместе с подводными течениями. Они старожилы и степенные хозяева в отличие от поверхностной толпы быстрых серебристых рыбешек, прыгающих и глупо выставляющих себя на обозрение хищникам, охотящимся у берега. Калкан, искропит, траконья, кайя — вот как называют рыбаки глубинных рыб, чья плоть по весу и вкусу напоминает мясо животных. Их поднимают за хвосты и держат на смертоносном воздухе. Туши кровоточат в местах, где вонзались веревки. Люди во все века восхищались чудовищами, живущими в глубине моря. Каждое из них поражает внушительными размерами.

Виолетта не обращала внимания на рыб, свешивающихся с деревянных балок в чайных с соломенными крышами, где собираются рыбаки и простолюдины. Однако я очень жалела их. Прикасалась к животам этих монстров величиной с меня. Их глаза, казалось, пристально смотрят куда-то вдаль, а плоть живет и вибрирует. Вот-вот и они задышат. И это пугало меня больше, чем если бы они были скользкими, холодными и вялыми. Я не знала, отойти ли мне от них или продолжать поглаживать.

Несмотря на мой отказ, отец назначил дату помолвки. Она должна была состояться через два месяца. Я ждала прихода Хамзы, однако от него не поступало никаких вестей. О, если бы мне удалось поговорить с ним! Тогда я знала бы, что делать. Папа говорил, что понятия не имеет о местонахождении Хамзы, но я не верила ему. Мне хотелось довериться Мэри Диксон, однако когда мы встретились с ней за завтраком в Пале де Флер, она так рассмешила меня рассказами о дворцовых интригах, что я предпочла просто наслаждаться компанией новой подруги, не омрачая веселья своими откровениями.

Амин-эфенди подарил мне золотые часы, как бы закрепляя тем самым сделку. Но я даже не открыла коробочку, в которой они лежали. Папа пообещал ему меня, только я ничего никому не обещала. Тем не менее тетя Хусну позволила Амину-эфенди сидеть рядом со мной в нашей гостиной, где находились лишь вездесущие слуги. Сама же куда-то скрылась.

Я старалась вести светскую беседу, но мы не нашли общего языка. Амин-эфенди был полностью занят самим собой, его мало интересовал мир других людей. Возможно, проблема заключалась в его робости. Виолетте он, кстати, тоже не понравился.

Я просто не представляла себе, как буду всю оставшуюся жизнь проводить вечера рядом с таким человеком. Хотела поговорить с ним о политике, однако он оказался идеальным подданным и считал предательством любую критику султана или разговоры о плюсах и минусах альтернативных форм правления. Но ведь такие вещи открыто обсуждались в доме моего отца, и Амин-эфенди, разумеется, присутствовал при таких дискуссиях. Скорее всего он заботился о том, чтобы будущая жена не забивала себе голову подобными идеями. Возможно, папа прав. Я, наверное, воспитывалась в волчьей стае. Амин-эфенди учуял во мне звериный запах. Порой у меня складывалось такое впечатление, будто он не видит меня, а чувствует мое присутствие, которое и привлекает, и пугает его.

Я не давала ему повода верить в то, что согласна на свадьбу, и даже намекала на обратное. О, если бы он отказался от женитьбы, я бы с радостью вернула подаренные мне часы. Только вряд ли такое случится. Он был упорен, как голодная бродячая собака. Мне становилось не по себе, когда он смотрел на меня. Казалось, Амин-эфенди уже владел мною. Я упорно отказывалась встречаться с ним, однако тетя Хусну просто навязывала мне его общество. Я же в силу хорошего воспитания не могла прерывать эти встречи. Гостя надо уважать, так учит нас традиция. Мы должны принимать даже непрошеных гостей.

Однажды тетя Хусну объявила, что Амин-эфенди и я должны впервые появиться вместе на людях. Мы будем прогуливаться в саду удовольствий его патрона, Тевфик-паши. Паша согласен, все необходимые приготовления сделаны, и гости приглашены. Если я не пойду, то опозорю отца перед высокопоставленными лицами, от которых он во многом зависит. Я решила согласиться, но планировала воспользоваться случаем и, оставшись наедине с женихом, заявить, что не хочу выходить за него замуж.

Я прибыла туда в закрытом экипаже. Амин-эфенди ждал меня под мраморной аркой у входа в парк. Не видя поблизости слуг, я позволила ему помочь мне выйти из кареты. Его длинные пальцы оплели мою руку. Холодные и сухие, как пергамент. Из-за жаркой погоды я надела шелковый белый ферадж. Мою голову покрывал тонкий шелковый платок. Уже на земле я оступилась, и Амин-эфенди поддержал меня. Его руки коснулись моей груди. Я очень смутилась. Стоит ли благодарить за помощь или лучше выразить свое негодование? Я пристально посмотрела ему в глаза, однако увидела в них лишь желание угодить. Но где же слуги паши?

Амин-эфенди отпустил кучера и повел меня через ворота в парк, где я ожидала увидеть других гостей. Однако, кроме нас, там никого не было. Стояла мертвая тишина, даже птицы умолкли.

— Где же слуги и гости? — спросила я, стараясь говорить ровным голосом.

Он улыбнулся. Под усами стали видны пожелтевшие от табачного дыма зубы.

— Они ждут нас у озера с угощениями. Мне казалось, что нам надо побыть некоторое время наедине.

— Мне это не нравится, — заявила я, стараясь копировать надменный тон тети Хусну, когда она ставит на место нерадивых служанок.

— Ну, — натянуто улыбнулся Амин-эфенди, оглядываясь сначала на пустое пространство позади, а потом на красную дорожку, лежащую перед нами, — теперь уж ничего не поделаешь. Неужели вы не хотите прогуляться с женихом по берегу моря?

— Вы еще не мой жених. — Я отказалась взять его под руку и пошла вперед.

Он без труда догнал меня. Я раскрыла зонт и несла его таким образом, чтобы Амин-эфенди не приближался ко мне. Нам нельзя находиться наедине до свадьбы или по крайней мере до обручения. Стояла неимоверная жара, а мое льняное платье было довольно плотное. Вуаль прилипала к лицу, затрудняя дыхание. Я сбавила шаг. Полы моего фераджа покраснели от пыли дорожки.

— Папе не понравится, что мы гуляем без сопровождения. О чем же таком важном вы хотели поговорить?

Мои слова не произвели на него никакого впечатления. Напротив, он заулыбался еще шире.

— Ваш отец не возражает.

Я повернулась к нему.

— Он дал свое согласие? — спросила я недоверчиво.

— Все это в его интересах.

— Что вы имеете в виду?

— Я наблюдал за вами с тех пор, как вы поселились в доме отца, и решил, что вы соответствуете моему идеалу жены. Вы красивая, умная и своенравная. Я вам не нравлюсь. Понятно. Тем интереснее ухаживать за вами. Вы станете совершенной супругой. Я с удовольствием буду направлять и формировать вас. В итоге вы будете благодарны мне.

Я отступала, пока не уперлась в ствол сосны. Я была вне себя от ярости и лишь повторяла его слова:

— Направлять меня? Формировать?

Он сжал мои запястья. Приторный аромат роз, источаемый им, стал невыносим.

— Прекратите! Вы делаете мне больно!

Через плотное платье я ощущала его массивное тело. Он толкал меня, прижимая к дереву. Потом вложил мне в руку что-то твердое и толстое, вроде угря, только теплое и живое, с шелковистой кожей. Я отшатнулась от него. Амин-эфенди выругался, и его слова причинили мне боль, словно пощечина. Не отпуская моих рук, он бросил меня на красную землю. Я вырывалась, однако сила была на его стороне.

В тот миг я вспомнила истории о скомпрометированных девушках, которые впоследствии не могли выйти замуж и были отвергнуты своими семьями. Эти рассказы запали в сознание маленькой девочки.

Он накинул юбки мне на голову и поймал ими мои руки, как в капкан. Острые колени вонзились в мои бедра, раздвигая их. А потом я почувствовала дикую боль, пронзившую даже мой мозг. Мне кажется, я закричала, однако могла слышать лишь пыхтение возившегося рядом со мной животного. Он двигался ритмично, и с каждым его движением я ощущала страшную боль. Не могла видеть, что он делает, — перед моими глазами стояла красная пелена.