Камиль склоняется ниже к шее женщины. От ее тела веет сырым холодом. Он смотрит вдаль, туда, где сверкает пролив, дабы укрепить себя. Сделав глубокий вдох, вновь сосредоточивает внимание на кулоне. Вставляет в него ноготь большого пальца и раскрывает створки. Потом ставит кулон под таким углом, чтобы на него падал свет утреннего солнца, и заглядывает внутрь. Крошечный замочек во впадине сломан. Внутренняя поверхность верхней части створок испещрена каллиграфически выгравированными личными знаками султана, а на нижней видны какие-то странные метки, будто ребенок хотел нарисовать картинку, используя лишь короткие прямые линии. Не походит ни на один из известных европейских языков.

Камиль возвращает крест и кулон на шею женщины и осматривает браслет на ее руке. Он тоже весьма необычен: широкий, пронизан тонкими красными и белыми золотыми нитями на манер шахматной доски. Браслет плотно облегает руку, держась на тонкой металлической полоске, внедренной в переплетающиеся нити.

Число местных жителей, толпящихся у трупа, увеличивается; пора уезжать отсюда. Судья подает знак одному из полицейских:

— Накройте тело и отвезите его в хамам.

Полицейский кланяется, торжественно прижимает сжатую в кулак руку ко лбу, а потом к сердцу.

Камиль ищет глазами деревенского главу, который с гордым видом стоит в кругу местных мужчин и отвечает на их вопросы. Двое крепких молодых людей, держащихся рядом с ним, должно быть, его сыновья. Глядя на них, Камиль испытывает чувство сожаления. Сам судья так и не женился, хотя родители, а потом и сестра, Фарида, знакомили его со многими достойными девушками из хороших семейств. И ему самому хочется иметь сына или дочь. Однако эмоциональная неустойчивость и опасение, что жена и дети будут отнимать у него слишком много времени, мешают ему обзавестись семьей.

— Где нашли тело?

Глава ведет Камиля вниз по ступеням к узкой бухточке среди скал, находящейся за мечетью. Здание в стиле рококо возвышается на скалистой намывной косе, которая простирается к Босфору, словно крюк, создавая естественную преграду морским волнам. Мечеть походит на богато и витиевато украшенный свадебный торт из белого мрамора, стоящий на вытянутой руке. К югу находится маленькая открытая площадка, куда приходят люди, чтобы посидеть и попить чаю в тени платана, наблюдая за тем, как рыбаки готовят свои лодки к выходу в море и чинят сети.

Камиль осторожно шагает среди камней. У самой воды он садится на карточки. Темные в ранних солнечных лучах волны тяжело и устало бьются о прибрежные скалы.

— Вот здесь ее и нашли. Тут есть водоворот, который затягивает людей. Мои сыновья рыбаки, они чистили лодку, когда услышали шум. Прибежали сюда и не позволили сборщикам мусора снять с утопленницы браслет.

— Твои сыновья — замечательные юноши, Ибрагим-эфенди.

Глава низко кланяется и прячет улыбку.

— Спасибо. Я горжусь ими.

— Сборщики мусора успели что-нибудь взять?

— Мне это не известно.

— Я хочу поговорить с твоими сыновьями.

Камиль допрашивает их. Младший юноша, у которого еще только намечаются усы над верхней губой, отвечает с такой искренностью и быстротой, что его слова наслаиваются одно на другое, и судья вынужден просить его повторять сказанное. Тело выловили у выступающей части скал, и юноши оказались там как раз в тот момент, когда сборщики мусора вытащили женщину на берег. Они позвали своих товарищей рыбаков, и все вместе предотвратили мародерство. Потом младший брат побежал за отцом. Никто понятия не имел, что это за женщина. Камиль не удивлен, ибо единственными женщинами, чьи лица могли видеть эти люди, были их родственницы или шлюхи. Подданные султана из числа христианок и иудеек не всегда прячут лица под чадрой, однако ведут себя очень скромно и редко показываются посторонним на улице без особой на то нужды. Камиль посылает энергичного юношу за деревенской повивальной бабкой. Ему нужна помощь при осмотре тела. От старшего брата паша узнает, что рыбаки слышали странные звуки, доносившиеся с берега предыдущей ночью. Там будто лаяли дикие собаки и плескалась вода.

Люди кладут тело на доску, где лишь несколько минут назад лежали листья, предназначенные для печи, в которой пекут хлеб, накрывают его простыней и несут по узкой грязной аллее между свисающими крышами деревянных домов. Они взбивают ногами белый пух, покрывающий землю. Вскоре из домов выйдут обитатели, займутся своими повседневными делами и польют пыльную дорожку. Голуби воркуют за высокими стенами садов.

Хамам представляет собой кубическое каменное сооружение, увенчанное куполом. Еще довольно рано, и огонь, нагревающий расположенные внизу под полом трубы, не зажгли, да и вода пока не течет в резервуары, встроенные в стену, окружающую просторное помещение из серого мрамора. Здесь прохладно и сухо. Люди проходят через несколько маленьких вестибюлей, где их шаги отдаются гулкими раскатами, и оказываются в центральном зале непосредственно под куполом. Когда баня работает, люди плещутся здесь в наполненных до краев теплой водой мраморных бассейнах, из которых поднимается пар. Камиль велит положить тело на круглое каменное возвышение для массажа в центре зала и зажечь лампы.

— Доброе утро. — За спиной судьи появляется Мишель Севи, полицейский врач.

— Я не ожидал, что ты явишься так быстро.

Молодой еврей понадобился Камилю не из-за его знаний в области медицины, а ради умения документировать обследование, кратко и точно излагая мельчайшие подробности совершенного преступления. Вот только Камиля раздражает привычка Мишеля появляться откуда ни возьмись прямо у него за спиной. Создается впечатление, будто у него нет власти над этим человеком. Врач возникает рядом тихо и неожиданно, подобно джинну.

— Ты, наверное, бежал всю дорогу от самой Галаты, — сухо замечает Камиль.

Крупное лицо Мишеля и толстая шея покраснели от напряжения. Его волосы и усы по цвету напоминают мокрый песок, и у него большие печальные карие глаза. Судья и врач медленно идут по залу. Мишель снимает верхний халат и отдает его полицейскому, стоящему у двери.

Мишель напоминает Камилю коричневого паука, из тех, что водятся в северо-восточных горах. Они размером с кулак, однако благодаря своей окраске абсолютно незаметны среди сухого кустарника, так что путешественник может и не увидеть насекомых, пока те не попадут ему под ноги. Пауки очень быстро бегают и при этом издают пронзительные звуки, похожие на крик младенцев. Он видел, как человек умер от укуса такой твари. Вот и Мишель, склонный вообще-то носить яркую одежду, привлекающую внимание женщин, во время охоты на преступников в злачных местах надевает серовато-коричневые штаны и неброский халат, что делает его практически невидимым.

Сегодня Мишель одет в мешковатые синие шаровары под халатом в красную полоску, перепоясанным желтым широким поясом. Мягкие кожаные туфли позволяют ему передвигаться по мраморному полу бани совершенно беззвучно. Причем движется он с уверенностью борца, выходящего на ковер, чтобы сразиться с противником.

— Меня крайне заинтересовало это дело. Посланник поведал мне не все подробности. Он говорил что-то об утонувшей принцессе.

Улыбка тает на его лице, когда он бросает взгляд на мертвую женщину.

— Кроме того, — продолжает он, принимая серьезный вид, — это наполовину еврейский район, так что, мне показалось, я могу быть здесь полезен.

Мишель не мастер говорить. Его речь граничит с косноязычием, однако Камиль ценит врача за прямоту высказываний. Жители Стамбула всегда славились уклончивой многоречивостью. Кажется, люди часто боятся говорить об известных им вещах, не желая случайно ошибиться. Они также делают вид, будто им все известно. Преподаватели Кембриджа, где Камиль изучал юриспруденцию и криминалистику в течение года, полагали, что допрашиваемый или говорит правду, или лжет. Они и представить себе не могли, что такое восточная вежливость, заставляющая человека стыдиться своего невежества и избегать суровой правды. Люди прибегают к разнообразным выдумкам и уклончивым объяснениям и считают это высочайшим искусством поведения.