— Да, я работаю в округе Бейоглы, — скромно отвечает Камиль.

— Ах так. — Люди, сидящие в комнате, кивают со знанием дела. — Уверен, у тебя хватает забот. Там живет столько необузданных иноверцев.

— Ваша правда, хотя дурной человек может исповедовать любую религию.

— Хорошо сказано. — Уста смотрит в сторону двери, через которую недавно вышел молодой чиновник.

После обязательного обмена любезностями и ответов на вопросы ремесленников о новостях за пределами дворца глава гильдии спрашивает:

— Чем мы можем помочь тебе?

— Я ищу умельцев, сделавших вот этот кулон. — Он передает серебряный шарик главе цеха, который осматривает его опытным глазом.

— Работа мастерской Элиа-усты. Кулон сделан многие годы тому назад. Хозяин давно уже не у дел. Когда у него стали дрожать руки, он устроился сторожем в птичник при дворце Долмабахче. Мы давно о нем ничего не слышали. Но это определенно его работа.

Он подает знак подмастерью принести лампу и внимательно рассматривает внутреннюю часть кулона.

— Да, старая тугра. Она принадлежит султану Абдул-Азизу, да упокоит Аллах его душу.

— Правление султана Абдул-Азиза закончилось десять лет назад. Могла ли тугра быть сделана позже?

Уста задумывается.

— Во дворце такое вряд ли одобрили бы. Правда и то, однако, что по воле Аллаха можно сделать все и в любое время.

— Нуждался ли Элиа-уста в разрешении выгравировать тугру?

— Разрешение требуется на все, что гравируется вместе с печатью.

— Кто мог дать такое разрешение?

— Сам падишах, великий визирь и управительница гарема. Ей, однако, потребовались бы указания от одной из высокопоставленных придворных дам.

— Мне бы хотелось поговорить с Элиа-устой.

— Я пошлю записку. Если он согласится на встречу, тотчас же оповещу тебя.

Камиль пытается скрыть разочарование: опять приходится ждать. Но ему требуется особое разрешение, чтобы говорить с любым человеком в пределах дворца.

— Спасибо, — кланяется он.

Голос подает один из мастеровых:

— А мы позаботимся о том, чтобы тебе в провожатые прислали взрослого усатого мужчину.

Раздается смех, Камиль вновь кланяется, выходит из комнаты и следует за подмастерьем через коридоры и дворы до центральных ворот.

На следующий день подмастерье появляется в кабинете Камиля и передает ему записку следующего содержания:

«С великим прискорбием сообщаем тебе, что Элиа-усту нашли мертвым сегодня утром в дворцовом птичнике. Да упокоит Аллах его душу».

Держа лист бумаги в руках, Камиль смотрит в окно невидящим взглядом. Получено первое доказательство того, что он движется в правильном направлении. Стоит ли истина жизни достойного человека? Ему холодно, однако в память о покойном, как бы принося ему жертву, он терпит и не закрывает окно.

Резиденция находится в заднем крыле здания посольства. Камиль открывает железную калитку, ведущую в сад. Воздух все еще свеж в тени платанов, однако и сюда уже начинает проникать полуденный зной. Камиль смотрит на голубое эмалевое небо, на фоне которого трепещут серебристые листья деревьев. Пейзаж бодрит его, и он забывает на время о жизненных неурядицах.

Отец стал еще раздражительнее и агрессивнее, после того как Фарида с помощью слуг начала постепенно сокращать количество опиума в его трубке. Он слоняется по дому, задевая на ходу всякие предметы, которые падают на пол и разбиваются; причем шум и грохот доводят его до бешенства. Потом внезапно падает в кресло или на кровать и принимает позу младенца. Фарида и ее дочери в ужасе, ее мужа нервирует беспорядок в доме. Камиль не знает, во что это все выльется. В книгах он не вычитал ничего о средствах помощи отцу. Судья боится, что убивает его, пытаясь спасти. Он стесняется обратиться за советом к Мишелю или Берни, своим ближайшим друзьям. Возможно, сегодня ему удастся поднять вопрос об отце в разговоре с Сибил. Не хочется затрагивать личную тему, но его тянет к девушке. Даже если они не будут обсуждать проблему отца, думает Камиль, он найдет утешение в ее обществе.

Мэри Диксон тоже все больше входит в его жизнь. Во время последней аудиенции у министра юстиции Низам-паша напрямую спросил его о продвижении дела об убийстве англичанки. Прошел почти месяц с тех пор, как ее тело выбросило волной на берег у мечети Средней деревни. Нетерпеливые жесты шефа намекали на то, что Камиль подводит не только ведомство, но и всю империю. Может быть, так оно и есть. Если бы он лично не знал английского посла, то предположил бы, что давление на министерство исходит именно из британского ведомства. Но судье кажется, что отец Сибил слишком занят другими делами, чтобы вести такое массированное наступление. Неужели британское правительство настолько интересует судьба простой гувернантки, что оно оказывает давление на ближайших помощников самого султана? В чем же заключается причина повышенного интереса Низам-паши к расследованию? Он вспоминает намеки бывшего начальника полиции на связь дворца с убийством Ханны Симмонс. Стремятся ли они на этот раз найти убийцу, или им выгоднее, чтобы дело осталось нераскрытым?

А теперь внезапная смерть Элиа-усты. Камиль волнуется за Сибил. Две англичанки уже убиты.

Дочь посла сама открывает ему, как только он поднимает дверной молоточек.

— Здравствуйте. — Она встречает его лучезарной улыбкой.

— Доброе утро, Сибил-ханум. Прошу извинить меня, если я слишком рано. — Он считает неудобным объяснять цель своего прихода. Сказать, что он просто шел мимо и решил заглянуть, будет просто смешно. — Надеюсь, вы простите меня за вторжение. Знаю, вы ждали меня не ранее завтрашнего вечера.

— Я получила ваше послание, Камиль-бей. Мне всегда приятно видеть вас. — Она краснеет.

— Как поживаете?

— О, отлично. Сегодня чудесный день, не правда ли?

Сибил ступает на дорожку и осматривается по сторонам с безмятежным весельем ребенка. На ней бледно-сиреневое платье с красно-коричневой отделкой. Оттенки цветов отражаются в ее глазах, придавая им глубину неба. Она идет к краю патио и смотрит вниз на красные крыши домов, льнущих к склону холма над морем тумана.

Камиль стоит рядом с ней.

— Вы говорите в таких случаях: жизнь густа, как чечевичный суп.

Сибил улыбается:

— Чечевица — турецкая национальная еда. Мы говорим: жизнь густа, как гороховый суп. — Она поворачивается и касается его руки. — Входите, пожалуйста. Вы уже завтракали?

— Да, благодарю вас. Но не откажусь от вашего вкусного чая. — Для британцев чай — это самоцель, думает он с облегчением, ритуал, к которому легко приурочить свой визит.

Сибил ведет его внутрь помещения к комнате, выходящей в сад, и широко открывает стеклянную дверь, чтобы впустить в дом солнечный свет и аромат цветов.

— Как поживает ваш отец? — спрашивает судья.

— Спасибо. Он здоров. Занят делами, как обычно. В данный момент его интересует судьба некоторых знакомых журналистов. Они определенно подверглись преследованию и были отправлены в изгнание.

— Сейчас тревожное время, Сибил-ханум. Ваш отец влиятельный человек и находится под защитой своего правительства. Однако ему следует проявлять осторожность. — Он хочет сказать, что остерегаться надо самой Сибил.

Сибил внимательно смотрит на него:

— Вы действительно думаете, что отец в опасности? Неужели кто-то рискнет причинить вред британскому послу? Только представьте, какие последствия будет иметь для вашей страны такой международный инцидент. Это даже может привести к военному вторжению Британии на территорию Османской империи. Безусловно, никто в здравом уме не пойдет на такой риск.

— К несчастью, в наши дни нельзя полагаться на здравый смысл. В стране действуют силы, которые мы не контролируем. Безумцы есть даже во дворце. Но это строго между нами, — поспешно добавляет он.