Точность изложения подчиненными фактов предполагает устранение препятствий, связанных с уважительной уклончивостью и умалчиванием проблем, которые могли бы обеспокоить их господина. Однако Камиль, всю свою молодость находясь под тяжким бременем зависимости от общественного положения отца, теперь счастлив поскорее расстаться с ней.
— У меня есть все необходимое.
Мишель вынимает из-за пояса кожаную сумку и кладет ее на массажный камень у изголовья трупа. Снимает упаковку из плотной бумаги с маленького лакированного ящичка и достает из него ручку и несколько отличных угольных карандашей.
— Я готов.
— Подождем повивальную бабку. А ты тем временем сходи на улицу и послушай, что там люди говорят. Выходил ли кто-нибудь прошлой ночью в море на лодке, и коли так, что он слышал и видел? Рыбаки говорили о собачьем лае. Заметил ли кто-то незнакомую женщину в округе? Да пусть два полицейских прочешут берег к северу отсюда. На утонувшей женщине нет одежды, и, возможно, на теле обнаружатся следы борьбы. Может быть, кто-нибудь из других деревень на побережье слышал что-то о происшествии. Пусть люди походят по кофейням. Там всегда удается получить ценные сведения. А на обратном пути прогони зевак. Только пусть они оставят лампы.
Мишель подчиняется приказу и уходит, оставляя дверь открытой.
Через несколько минут появляется женщина в поношенном плаще. Она стоит на пороге в кругу, создаваемом светом от лампы. Ее голова и плечи закутаны в коричневую шаль. Сняв туфли, она неслышно движется по мраморному полу в одних чулках. Потом быстрым заученным движением сбрасывает плащ и шаль и кладет их на край ближайшего бассейна. Теперь она остается в полосатом халате и широких шароварах. Ее седые волосы повязаны платком.
— Ты повивальная бабка Средней деревни?
— Да. Меня зовут Амалия. — Живые глаза женщины пристально осматривают зал. Увидев тело на мраморной плите, она подходит к нему. — Бедняжка. — Она осторожно убирает волосы с лица покойной. — Ее так и нашли? — Амалия внимательно осматривает тело с видом человека, привыкшего полностью владеть ситуацией, не желая замечать, что главный здесь все-таки судья.
— Да. Мы хотим знать, не подверглась ли она насилию и все такое прочее. Я подожду вон там.
Он уходит в темную часть помещения и на почтительном расстоянии следит за работой женщины.
Умелые руки повивальной бабки ощупывают мертвое тело.
— Ей двадцать с лишним лет. Не девственница. Никогда не рожала, так как не видно следов растяжения на животе.
Камиль хмурится:
— Возможно, она решила покончить жизнь самоубийством, так как кто-то обесчестил ее, и поэтому бросилась в Босфор. Она не первая девушка, которая сводит счеты с жизнью таким образом. Некоторые европейцы, так же как и мы, привередливы в вопросах женской чести. Если она не замужем, то подобное обстоятельство могло погубить ее.
— Вполне возможно. — Амалия проводит пальцами по лицу мертвой женщины и поднимает ее веки. — Темные глаза. — Она наклоняется ниже, потом внезапно смотрит вверх. — Посмотрите сюда, судья-бей. Глаза голубые, но зрачки очень увеличены. Видна лишь небольшая синяя полоска. Похоже, ей дали наркотик.
Камиль подходит и смотрит в глаза трупу.
— Что могло заставить зрачки так расшириться?
— Апоплексия. Однако она слишком молода для такой болезни. — Некоторое время Амалия размышляет. — Много лет назад в нашей семье умер мой старый дядя, отравившись опиумным ядом. У него были такие глаза. Перед кончиной он весь высох, и только огромные глаза блестели, как черные кофейные чашки.
Камиль зябко ежится и прячет руки в карманы.
— Опиумное отравление?
Повитуха с любопытством смотрит на судью. Ее настораживает то, как меняется тон его голоса.
— Да. Но мне кажется, в данном случае дело не в этом. — Она показывает рукой на тело. — Девушка была совершенно здорова. А приверженцы опиума плохо едят и перестают следить за собой.
— Но возможно, она только начала курить опиум и зашла не слишком далеко.
— Тогда у нее не были бы такие расширенные зрачки. Это случается только у законченных курильщиков.
— У законченных, — тихо повторяет Камиль. Внезапно он направляется к одному из мраморных бассейнов у стены. Поворачивает ручку крана, из которого льется мощная струя воды. Быстро заворачивает его, замочив рукав куртки.
Амалия внимательно наблюдает за ним, делая свои собственные заключения.
— Есть ли что-нибудь… — начинает она, но паша прерывает ее:
— Так если дело не в апоплексии и опиуме, да хранит нас Аллах, что тогда могло стать причиной смерти?
— Есть еще одно предположение, — медленно говорит женщина, тщательно обдумывая свой ответ. — Лекарственное растение датура.
— Но им же лечат простуду. — В памяти Камиля всплывают смутные воспоминания о том, как он дышит над горячим паром, поднимающимся из чашки, наполненной неприятной желтоватой жидкостью, которой лечат от кашля.
— Да, этот отвар применяется в медицинских целях. Торговцы лечебными травами на египетском базаре продают его. Только я слышала, что, выпив такое зелье, люди начинают видеть и слышать совершенно необычные вещи не от мира сего. Очень крепкий отвар может даже привести к смерти.
Камиль удивлен.
— Почему же такой товар продается на базаре?
Повивальная бабка качает головой, как бы удивляясь невежеству мужчин.
— Отвар не следует пить. Его нюхают или курят. Ведь многое из того, чем пользуются люди в домашнем хозяйстве, может стать причиной смерти.
— Если мы начнем заниматься торговцами с базара, нашей работе не будет конца.
— Видите ли, люди не злы по своей природе, — отвечает Амалия, — и способны противостоять искушениям. Поверьте, в каждом деревенском доме найдется повод для убийства. Стоит лишь свести свекровь и невестку под одной крышей. Чудо, что сильнодействующие растения столь редко применяется в корыстных целях. — Она отворачивается, чтобы скрыть от паши улыбку.
Теперь у нее вновь серьезное лицо. Амалия наклоняется и берет руку мертвой девушки в свою. Внимательно осматривает ладонь и пальцы, а также замысловатые скрепления золотого браслета. Конечности уже затвердели. Трупное окоченение довершает то, чего не успели сделать крабы.
— Она благородная дама. Эти руки не знакомы с работой в поле, они не стирали белье и не готовили еду на кухне. Ногти в идеальном состоянии и не обрезаны грубым образом, как заведено у женщин, выполняющих работу по дому. И они не обломаны вследствие борьбы. Я вообще не вижу никаких признаков насилия. На коже нет следов, за исключением тех, что оставило бурное течение. — Она отходит от тела и смотрит на него издалека. — Волосы короткие. Что это значит? У некоторых народов принято, чтобы женщины после замужества обрезали косы. Но у нее нет обручального кольца и следа от него на пальце. — Повитуха поворачивается к судье: — Кажется, она умерла совсем недавно. Вода не причинила ей большого вреда. Я видела рыбаков и мальчишек, утонувших в Босфоре и всплывших возле нашей деревни. Нет, эту девушку не унесло слишком далеко в открытое море.
Камиль в беспокойстве ходит по залу. Он ищет и не может найти сумку Мишеля, в которой лежат бумага и чернила. Напрасно он отправил его с поручением до прихода повивальной бабки.
— Продолжай, прошу тебя. Итак, ты полагаешь, что она утонула.
Амалия берет покойную за плечи и переворачивает тело. Камиль помогает ей. Как всегда, липкая, холодная и неестественно твердая мертвая плоть вызывает у него чувство отвращения.
Что значит жизнь, если смерть в любой миг может настичь нас, размышляет он. Вот лежит женщина — оболочка полностью сохранилась, однако где та ее часть, которая совсем недавно думала, ела, плакала и смеялась?
В такие моменты Камилю очень хочется верить в загробную жизнь, которую обещает ислам. Там текут чистые реки и мирно беседуют между собой души умерших. Однако уже в юности он утратил веру, а сейчас надеется лишь на будущее науки и прогресс, который неизбежен и вечен, но исключает жизнь после смерти. Вера несет какое-то утешение слабым людям, путешествующим по морю жизни в утлых суденышках, да и сильным как-то помогает, когда внезапная буря переворачивает их суда. Камилю знакомы как сильные, так и слабые люди, для которых вера является якорем, брошенным в тихой бухточке. Что за жалкая иллюзия! Они не понимают, что находятся в открытом море и опасность бури еще не миновала. Вера — это якорь, брошенный в бездонные воды.
