Камиль вставляет в рот янтарный мундштук и делает глубокую затяжку. За окном темнеет. Судья поправляет наброшенную на плечи шерстяную накидку.

Бывший начальник полиции — жилистый седовласый человек с лицом в глубоких морщинах, но с руками, на удивление, совершенно не тронутыми временем.

— Мы сразу же занялись семейством Исмаила-ходжи. Ведь тело найдено вблизи его владений, и больше там нет никаких домов.

— Да, — соглашается Камиль. — Туда следовало заглянуть в первую очередь. Нашли что-нибудь?

Ферат-бей молчит, пристально глядя на угли в печке, затем поворачивается к Камилю. Он болезненно переживает то, что Камиль не сразу обратился к нему. Офицер считает судью высокомерным. Ничего удивительного, ведь его отец — паша и бывший губернатор Стамбула. И все же, принимая во внимание разницу в возрасте, Камилю следовало бы говорить с ним более почтительно. Установленные нормы, этикет нарочно придуманы ради выражения уважительных чувств. Существуют особые обороты речи, смягчающие разговор и уводящие от прямых ответов на слишком откровенные вопросы. Общие фразы, многословие — как зимняя набивка на копытах лошадей. Грубая правда остается привилегией пожилого и мудрого. «А чему я могу научить этого выскочку?» — с горечью думает Ферат-бей Он в свое время потерпел неудачу, не повезет и этому дерзкому молодому человеку.

— Кто конкретно жил в доме ученого в то время? — спрашивает Камиль.

Старик вздыхает и отвечает не спеша, давая понять, что ему не нравится разговор в форме допроса.

— Сам Исмаил-ходжа, его сестра и племянница. Да еще гувернантка племянницы, француженка. Садовник и конюх также проживали в усадьбе. Днем из деревни приходили служанки и повар.

Ферат-бей умолкает и затягивается кальяном. Камиль терпеливо ждет, пока он дымит трубкой. Однако тот и не думает продолжать рассказ, и тогда судья торопит его.

— Расскажите мне, о чем они говорили, где находились в тот день и накануне. Заметили они что-нибудь необычное?

Бывший полицейский уже жалеет, что согласился на встречу. Он упорно продолжает молчать.

Камиль понимает, что слишком спешит. Офицер стар, и ему трудно понять новые методы расследования. Он считает себя старшим по званию. Ценит свое положение в обществе, по сравнению с которым заурядное преступление ничего не значит. Камиль считает это предубеждением, однако многие продолжают верить в давнюю традиционную установку. Судья меняет тактику.

— Старший офицер-эфенди, — говорит он, из вежливости называя полное звание старика. — Я бы очень хотел раскрыть данное преступление. Ваш богатейший опыт поможет нам пролить свет на это запутанное дело. Между двумя убийствами есть некоторое сходство, хотя я могу и ошибаться. Полагаюсь во всем на ваше суждение.

Ферат-бей смягчается. Он вновь готов говорить.

— Какое же сходство?

— Обе молодые женщины были англичанками и служили гувернантками при дворе. Тела обнаружили в воде. Вторую девушку скорее всего бросили в Босфор между Шамейри и Эмирганом. — И он рассказывает бывшему полицейскому о том, что видели рыбаки. Однако не упоминает о кулоне и расширенных зрачках жертвы.

Офицер пристально смотрит на Камиля: интересно, как отреагирует судья на его следующие слова.

— Вы считаете, что убийства как-то связаны с дворцом?

Если да, с удовлетворением думает Ферат-бей, то этот человек потерпит неудачу, как в свое время и он сам. Теперь его пенсии едва хватает на табак. Он знает, что скорпион свил гнездо в поленнице дров судьи. Притворяясь, что ему не интересен ответ, старик улыбается и подносит к губам чашку с чаем.

Камиль отвечает не сразу. Он подает знак юноше, который тотчас подлетает, чтобы наполнить чашки из огромного медного самовара, пыхтящего на столе в углу комнаты. Мужчины молча совершают торжественный ритуал приготовления чая. Держат блюдце и чашку на ладонях рук, отмеривают себе сахар по вкусу, размешивают, поднимая небольшую бурю в сосуде. Вода поднимается вверх, однако в силу каких-то таинственных обстоятельств никогда не переливается через край. Камиль восхищается янтарным цветом жидкости.

— Отличный чай!

Ферат-бей безразличен к цвету напитка. Он ждет ответа. Высокомерен ли судья или просто не знает, что сказать? «Что ж, в таком случае, — думает старик, — я не стану просвещать его. Пусть сам на своем горьком опыте узнает, что преступления, нити к которым идут во дворец, лучше не раскрывать».

Тем не менее его очень интересует новое дело.

— Совпадение может иметь место, — хитрит он, надеясь на то, что Камиль потеряет бдительность и расскажет все о последнем убийстве. Ему совсем неинтересно обсуждать дела давно минувших лет.

Камиль осторожно ставит чашку на стол.

— Вполне возможно. — Он сидит тихо, рассматривая пылинки, что кружатся в луче свете, льющемся из окна. Какой хаос, размышляет он, однако мир в целом упорядочен по своей природе. Все структурировано.

Звякает блюдце, и судья вновь вспоминает о бывшем начальнике полиции. Старик нетерпелив, думает Камиль. Хорошо. Может быть, он хочет поделиться воспоминаниями о нераскрытом деле. Поворачивается к офицеру.

— Не могу сказать, есть ли тут какая-то связь, ибо мне очень мало известно о первом убийстве. — Судья не хочет говорить о том, что записи, сделанные бывшим начальником, так скудны и плохо организованы, что из них совершенно невозможно понять суть происшествия.

Ферат-бей вздыхает. Похоже, ему все же придется удариться в воспоминания, однако он не станет выкладывать выскочке все подробности. Пусть сам додумывает. А когда поймет, будет уже слишком поздно. При этой мысли старик не может удержаться от глуповатой ухмылки.

— Что вы хотите узнать?

— Самое важное. Где нашли тело, с кем вы беседовали, что вам сообщили опрашиваемые люди. Меня также интересует состояние тела.

— Состояние тела? Женщина была мертва, вот и все. Плавала в пруду вверх лицом. Мы думали, она утонула, но врач нажал ей на грудь и обнаружил, что вода в легких отсутствовала. Ее задушили. На шее обнаружили следы от веревки. Вернее, это был тонкий и очень крепкий шнурок.

— Шелковый?

Ферат-бей ухмыляется:

— Именно. Никакой другой не оставил бы подобного следа, — пояснил он. Все знают, что таким способом совершаются убийства во дворце падишаха. Несмотря на новое модное звание, выскочке не раскрыть это преступление.

— Она была девственница?

Ферат-бей несколько сбит с толку прямым, без обиняков, вопросом Камиля. О таких деликатных вещах даже мужчины предпочитают говорить иносказательно. Другое дело, если бы они были собутыльниками или школьными товарищами. Вот тогда можно, не стесняясь, открыто задавать неприличные вопросы. Но они просто коллеги, и он старше по возрасту, да и по званию. Полицейский быстро соображает, проявление ли это неуважения или у Камиля просто нет жизненного опыта. Решает, что дело в последнем. Весьма распространенное явление среди избалованных детей элиты. Тем хуже для него, с удовлетворением думает офицер, искушенная в подлостях дворцовая знать быстро расправится с ним.

— Нет.

— Еще одно сходство, — продолжает настаивать Камиль. — Что-нибудь примечательное в отношении тела?

— Ну, то, что она была лишена девственности, совсем неудивительно. Среди европеек такое встречается сплошь и рядом. — Ферат-бей хихикает. Потом усаживается поудобнее и с явным удовольствием пыхтит трубкой.

Камиль грустно улыбается, отказываясь обсуждать щепетильную тему.

— Что-нибудь еще?

Бывший начальник полиции обеспокоен. Ему непонятно, чего добивается выскочка.

— Больше ничего нет. Если только вас не интересуют слухи.

— Какие именно?

— Люди говорили, будто у нее роман с одним турецким журналистом.

— Это правда?

— Откуда мне знать? Точных сведений ни у кого не имелось, а журналистов сейчас хватает. Их даже, по-моему, чересчур много.

— Почему вы решили, что существует связь с дворцом?

Ферат-бей вздрагивает.

— У нас был один свидетель, — неохотно признается он.