Г е й б н е р. Но уже дан приказ к отступлению!
Б а к у н и н. Желание быть последовательным погубило не мало революций. Каждую минуту взвешивать все изменения и принимать решения, не боясь противоречий. Только так побеждают.
Г е й б н е р. Я доверяю тебе. Если борьба в городе нужна для торжества конституции — я готов бороться до конца…
Б а к у н и н. Нужна. (К толпе.) Солдаты революции! Мы только-что получили донесение, что вся Богемия охвачена огнем восстания. Уже перешли границу конные отряды мадьяров, готовые ударить в тыл королевским войскам. Ужели мы сдадимся?
(Страшное возбуждение охватывает повстанцев.
Гейбнер взбирается на стул.)
Г е й б н е р (успокаивая шум мягким движением руки). Граждане свободной, единой Германии! Родина требует от нас новых жертв. Принесемте их!
(В единодушном порыве толпа бросается к Гейбнеру, подхватывает его на руки и устремляется к выходу.
Слышны призывы к оружию, восторженные крики и часто повторяемое пронзающее шум слово: Русский, русский… Уже на улице шум выливается в песню.
Вдалеке раздается глухое ворчание канонады.
Вслед за толпой уходят Генарт, Клоц и Данини.
Грунерт с женой прячутся в кухне.)
20.
Марихен, ночной сторож, Бакунин, Зихлинский.
(Бакунин опускается на стул.
Когда стихает песня, ночной сторож медленно подходит к Бакунину и останавливается против него в созерцании.
Марихен глядит на Бакунина, притаившись в углу.
Пауза.
Подле самой двери останавливается верховая лошадь. С нее соскакивает и вбегает в пивную Зихлинский.)
З и х л и н с к и й. Вильдштруфская баррикада под огнем артиллерии противника. Солдаты армии и коммунальной гвардии оставили свои позиции.
Б а к у н и н (спокойно). Подлецы.
З и х л и н с к и й. По приказанию коменданта вооруженных сил, войска стягиваются на Почтовую площадь. Комендант вооруж…
Б а к у н и н (вспыхнув). Комендант вооруженных сил — предатель!
З и х л и н с к и й. Приказание провизорного правительства…
Б а к у н и н. Извольте слушать, когда с вами говорят!.. Приказов коменданта не исполнять. Довести до сведения начальников баррикад, что, по распоряжению правительства, защита города продолжается. Пригласить начальников баррикад пожаловать ко мне в ратушу… (Вдруг, усмехнувшись, добро.) Ну, господин лейтенант саксонской армии, полуоборот направо, живо!
З и х л и н с к и й (расплываясь в улыбку). Слушаю-с, господин начальник!
(Поворачивается по-военному и убегает.)
21.
Марихен, ночной сторож, Бакунин.
(Пауза.
Канонада усиливается, но слышна по-прежнему — глухо.)
Н о ч н о й с т о р о ж. Как палят…
Б а к у н и н. Страшно?
С т о р о ж. Кто смерти боится — тому страшно.
Б а к у н и н. А ты не боишься, старик?
С т о р о ж. Как не бояться… да…
Б а к у н и н. Да что ж?
С т о р о ж. Да не больно! (Смеется коротеньким неслышным смехом.)
Б а к у н и н. Вот ты какой. (Разглядывает старика и смеется вместе с ним.)
(Пауза.)
С т о р о ж. А вы меня не узнали, сударь?
Б а к у н и н. Нет, не узнал.
С т о р о ж. Ночью все кошки серы… Мало ли вам сторожей встречалось. А вот вы мне, сударь, памятны: по ночам изволили частенько на Брюллевской террасе прогуливаться. Раз даже в разговор со мной вступили…
Б а к у н и н. Постой, постой… Ты мне на нездоровье жаловался?
С т о р о ж. Точно, сударь, точно.
Б а к у н и н. Ну, как же ты, поправился?
С т о р о ж. Все в точности, как вы изволили говорить, выполнил: сала свиного со скипидаром, так вот, на руку и на грудь, и до-суха, совсем до-суха растер…
Б а к у н и н. А потом закутался?
С т о р о ж. Закутался…
Б а к у н и н. Замечательное средство! Нас так, бывало, старуха-нянька лечила — меня и сестер моих с братьями. Перепростудимся, бывало, в холода — нянька нас всех и растирает. (Мечтательно.) Хорошо у нас было…
(Канонада вдруг замирает.
Наступает полная тишина.
Осторожно входит Грунерт.)
22.
Марихен, ночной сторож, Бакунин, Грунерт.
С т о р о ж. Хорошо? Где же это?
Б а к у н и н. На родине… Усадьба у нас там, в Премухине… Да, Премухино… Дом весь в плюще, колонки белые диким виноградом перевиты, липы кругом… Нянька липовый цвет собирает, тоже — лекарство… Дни плывут медленно, медленно… И тихо всегда…
(Пауза.)
С т о р о ж. Вам, сударь, домой нельзя, видно?
Б а к у н и н (на него точно налетело облако; он бросает хмурый взгляд на сторожа, потом неожиданно обращается к Грунерту). Вы чего дожидаетесь?
Г р у н е р т (угодливо). Осмелюсь обратить благосклонность вашу на весьма важное обстоятельство. Ресторация, которую вы поистине осчастливили пребыванием своей персоны, известна во всей нашей округе и даже во всем государстве отменным гостеприимством, равно как и замечательными древностями и раритетами, собиранием которых отличил себя и мой покойный родитель…
Б а к у н и н (окидывая взором стены). Занятие достойное! Не у всякого хватит терпения собрать столько ветоши.
Г р у н е р т. Известность, которую вы снискали себе…
Б а к у н и н. Короче, сударь…
Г р у н е р т…заставляет меня опасаться, что, пока ресторация служит хотя бы временным местопребыванием вашим, народ не перестанет осаждать ее, подвергая всяческим случайностям столь редкие и древние предметы.
Б а к у н и н (смеясь). Вы думаете, что народ позарится на эту дрянь?
Г р у н е р т. И хотя мое чувство гостеприимства польщено вашим визитом совершенно необычайно, но другое чувство ответственности перед наукой и историей…
Б а к у н и н (хохочет). О, о, будьте покойны, сударь! Никто не посягнет на историю!
Г р у н е р т. Весьма редкое и древнее оружие снято с этих стен вашим другом и унесено неизвестно куда. Другая опасность — это прусские солдаты. Если они ворвутся…
Б а к у н и н. О, с этой стороны вы можете быть совсем покойны: они народ чрезвычайно образованный и воспитаны в классическом духе. Ха-ха! Они, конечно, не подымут руку на вашу историю. (Хохочет.)
(Вбегает Зихлинский.)
23.
Марихен, ночной сторож, Бакунин, Грунерт, Зихлинский.
З и х л и н с к и й (прерывисто и тихо). Вильдштруфская баррикада…
Б а к у н и н (обрывая хохот). Что?
З и х л и н с к и й…взята пруссаками…
Б а к у н и н (выпрямляется, смотрит одно мгновение молча на Зихлинского. Потом говорит сквозь зубы, словно отвечая на свои мысли). Пруссаки воспитаны в классическом духе…
(Неожиданно быстро поворачивается и уходит.
По пятам Бакунина спешит Зихлинский.
Немного погодя, выскочив из своего тайника, убегает следом за ними Марихен.)
24.
Ночной сторож, Грунерт, Вагнер.
(Ночной сторож, стоя, попыхивает трубкой.
Грунерт, сжав руками голову, бросается на стул.
Вагнер неслышно входит, едва передвигая усталые ноги.)
С т о р о ж (Вагнеру). Где это вы, сударь, сюртук-то порвали? Целый клок. (Подходит, рассматривает, щупает.) Сукно… Да. Жалость какая целый клок…
В а г н е р. Клок?
С т о р о ж. Вон дыра, изволите видеть…
В а г н е р. Разорвал, наверно… (Садится, как надломленный.)
С т о р о ж. Я тоже думаю…
(Пауза.
Грунерт искоса разглядывает Вагнера.)
С т о р о ж. Чего мудреного! Гвозди везде торчат, доски, да ящики, да бочки. Мостовые разворочены. Голову сломишь, не то что…
В а г н е р. Отняли у нас Вильдштруф-то, а, старик?
С т о р о ж. Говорили сейчас…
В а г н е р. Как же, старик, этак и все отнимут.
С т о р о ж. Очень просто…
В а г н е р. Растерзают юное тело немецкой свободы. Придут и растерзают. Возможно ли? Старик, ты веришь?
С т о р о ж. Я что, — глаза верят…
В а г н е р. После того, что было…
Г р у н е р т. Что было? Что? Ничего не понимаю! Я с ума сошел, или все вокруг меня помешались? Что произошло? Ну, что произошло с вами, например? Навождение, колдовство! Год назад вы бегали за королевской коляской, как самый преданный слуга монарха. Не вы ли, сударь, до сипоты орали многолетия и здравицы его величеству? О, ужас! Вы, который удостоились благосклонности герцогов и королей, вы, который нюхали из табакерки помазанника! Теперь… теперь вы смешались с омерзительной чернью. О, о, срам и позор!
