Она тихонько засмеялась, словно сожалея об этом, и сказала:

— Да, Господин.

Моя рабыня, довольно улыбнулась, впрочем, не поднимая головы.

— Сними одежду, — приказал я ей. — Прибери её в сундук. А потом вернись в прежнее положение на четвереньках, здесь около меня.

— Да, Господин, — ответила женщина.

Теперь я снова мог полюбоваться на неё больше не прикрытую достоинством одежды. Её груди, в её нынешней позе, той которую я ей назначил, красиво свисали вниз.

— Ты умеешь писать? — спросил я.

— Да, Господин, — кивнула она.

Присев рядом, я протянул к ней руки.

— Ой, — тихонько вздохнула рабыня. — О-ох!

Это я нежно сжал её соски, сначала один, а затем и другой, между моим большим и указательным пальцами. У неё они тоже, как оказалось, ещё не забыли в каком состоянии, они были всего несколько енов назад. А возможно, это был всего лишь факт того, что осознание её текущего состояния навязчиво сидело в сознании рабыни.

— Уверен, тебе интересен характер тех сообщений, которые тебе предстоит доставить, — заметил я.

— Да, Господин! — не стала отрицать она.

Я аккуратно провёл пальцами по боку женщины, обрисовав изгиб её талии, и предупредил:

— А вот это не должно тебя касаться, поскольку Ты будешь простым инструментом их доставки. С другой стороны, я сомневаюсь, что у тебя будут большие сомнения относительно их смысла в целом.

— Да, Господин, — признала рабыня.

— Ты доставишь это женщине, которую я тебе укажу, — сообщил я ей, — причём лично в руки.

— Да, Господин, — кивнула она.

— Чтобы повысить шансы на благополучный исход дела, я про то, чтобы тебя допустили в её присутствие, сообщение, упакованное в тубус, будет привязано к твоей шее, а твои руки будут скованы наручниками за спиной.

— Как Господин пожелает, — сказала женщина.

— Но даже в этом случае, — продолжил я, — прежде, чем быть допущенной к ней, тебя, скорее всего, возьмут на два поводка, по одному с каждой стороны, чтобы Ты не смогла подойти, а тем более дотронуться до этой женщины.

— Я понимаю, Господин, — заверила меня она.

— Ты думаешь, что её допустят к ней? — недоверчиво спросил Марк.

— Ну, принимая во внимание её историю и её ошейник, — пожал я плечами. — Думаю, шанс есть.

— Записка, которую она несёт, должна быть написана рукой мужчины, — заметил мой друг.

— Конечно, — улыбнулся я.

— Несомненно, это будет твой изящный почерк, — усмехнулся он, переворачиваясь на спину, и глядя в низкий закопчённый потолок. — Лучшая характеристика для него: как вуло лапой.

— Признаться, я надеялся, что найдётся кое-кто, кто мог бы справиться с этим получше меня, дабы письмо получилось более убедительным, — намекнул я.

— Ой! — вздрогнула моя рабыня, и её тело напряглось, но своей позы она не изменила.

— Почерк должен быть таким, чтобы у того, кто будет это читать, не возникло сомнения в том, что тот, кто это написал — образован, очарователен, остроумен, изящен и учтив, — продолжил я.

— Самое то, для твоего собственного почерка, когда Ты пишешь печатными буквами, — заметил юноша. — У этого способа, кстати, много достоинств. Я знал крестьян, которые даже на такое не были способны. Или, если Ты предпочитаешь, то можно использовать твой неподражаемый рукописный стиль с его исключительно нечитаемыми обратными строками. Его комичность заставляет читателя теряться между вариантами полной неграмотности и пикантного очаровательного розыгрыша.

— У моего владельца превосходный почерк! — без спроса влезла в нашу пикировку Феба.

— Тебя просили говорить? — лениво поинтересовался Марк.

— Нет, Господин, — пискнула она. — Простите меня, Господин.

Девушка сжалась и замерла около него, стараясь казаться маленькой и незаметной. Похоже, ей совсем не хотелось стать объектом для пощёчины или порки.

— Именно на это я и надеюсь, Феба, — сказал я рабыне, — твой владелец, именно тот человек, который мог бы поднапрячься и приложить своё умение к этому делу.

— Да, Господин, — опасливо прошептала рабыня.

— Я пишу простым почерком, — ответил Марк.

— Но я думал, что Ты мог бы добавить несколько завитков, или что-либо ещё, — предположил я.

— Нет, — отказался он.

— Вы предлагаешь, написать это мне? — осведомился я.

— Это была бы катастрофа, — признал мой друг.

— Кроме того, — решил напомнить я, — мой почерк может быть узнан.

— Об этом я как-то не подумал, — усмехнулся Марк.

— Итак, Ты сделаешь это? — уточнил я.

— Я напишу, но только своим почерком, — заявил он.

— И это будет прекрасно, — заверил его я.

— А что, если она видела его почерк? — поинтересовался Марк.

— Это крайне маловероятно, — успокоил его я.

В действительности, это вообще было невероятно, чтобы наш предполагаемый корреспондент начал бы такую переписку. В таких отношениях первое послание, если бы оно было написано, учитывая вовлеченные риски, конечно, вышло бы из-под пера свободного человека.

Я провёл рукой по внешней стороне бедра рабыни, стоявшей на четвереньках около меня.

— А вот относительно содержания другого сообщения, у тебя не останется никаких сомнений, — сообщил я ей.

— Да, Господин, — отозвала она, напряжённо дёрнувшись всем телом в ответ на моё прикосновение.

Немного отстранившись от неё, я посмотрел на стальное кольцо, сомкнувшееся на её левой щиколотке. Потом, положив руку на ножной браслет, я немного вдавил большой палец в кожу её ноги. Затем, в задумчивости, я немного покрутил и подвигал кольцо по её лодыжке. Между металлом кожей женщины оставался зазор около четверти дюйма. Потом я немного приподнял с пола цепь, одно из звеньев которой было приковано к скобе браслета, и позволил ей свободно упасть на пол. Женщина непроизвольно вздрогнула от её негромкого лязга. Тогда два раза слегка потянул за цепь, чтобы рабыня могла ощутить это усилие переданное кольцом на её ногу, запертую в пределах него. Под браслетом и по сравнению с ним, нога женщины казалась маленькой, мягкой и уязвимой. Я залюбовался чертами её пятки, стопы и аккуратных пальчиков. Да, это была маленькая, красивая, привлекательная ножка, чуть выше которой сомкнулось серое стальное кольцо. Затем я уделил внимание её ошейнику, коснулся, немного покрутил из стороны в сторону. Рабыня стояла, практически не шевелясь, всё то время пока я проводил эти манипуляции. Этот ошейник, как и два других, был превосходно подобран по размеру. В конечном итоге, я оставил ошейник в покое, тщательно отрегулировав его так, чтобы замок оказался точно посередине шеи сзади. Затем моя рука скользнула вниз по её позвоночнику.

— Ой, о-охх! — простонала женщина.

— Не шевелись, — велел я.

Рабыня снова застонала.

— Поскольку, Ты сама напишешь это письмо, — закончил я свою мысль.

— Да, Господин, — выдохнула она.

— Я продиктую тебе его содержание, — сказал я, — или, если захочешь, можешь составить его сама, конечно, после моего одобрения.

— Как пожелает господин! — ответила женщина.

— Не вздумай менять позу, — предупредил её я.

Мы с Марком согласились, что Фебе не стоит писать это письмо. Было бы разумно, чтобы это сделала женщина, когда-то бывшая гражданкой Ара, чья манера письма сформировалась под влиянием частных школ города. На Земле небезызвестно, что почерка людей разных национальностей, таких как англичане, французы или итальянцы, несмотря на использование одинаковых алфавитов, весьма отличаются друг от друга различными способами написания их букв. И это помимо отличительных особенностей каждого отдельного индивидуума. Почти тоже самое происходит на Горе, и возможно, даже более выражено, учитывая изолированность многих из его городов. Например, у почерк Фебы, несомненно, красивый и женственный, безошибочно указывал на то, что его обладательница училась писать на Косе. Это совсем не означало, что косианский почерк, было неразборчив, скажем, для выходцев из Ко-ро-ба или из Ара, скорее он просто узнаваемо отличался. Таким образом, вместо того, чтобы пытаться маскировать руку Фебы, мы с Марком решили, что записку или письмо, будет писать новая рабыня, чьё образование было получено в Аре, и соответственно написание букв будет то же самое, как и у предполагаемого автора нашего сообщения.