— Ты ведь не первый раз, оказалась рабыней, — заметил я. — Насколько я знаю, прежде Ты уже принадлежала Раску из Трева.

Талена недовольно посмотрела на меня.

— Ты ведь хорошо ему служила, не так ли? — поинтересовался я.

— Он часто наряжал меня в рабский шёлк и украшения, чтобы представить меня в самом выгодном цвете, — сказала она, — поскольку ему, гражданину Трева, нравилось владеть дочерью Марленуса из Ара в качестве рабыни, но он почти не использовал меня. Точнее, использовал, но только практически полностью для домашних работ. Казалось, он считал, что такое унижение и такие работы были подобающими для дочери Марленуса из Ара. Кроме того, я не думаю, что я особо интересовала его, особенно после того, как он добыл себе безмозглую маленькую светловолосую шлюху, прирождённую рабыню в каждом хорте её тела, которую называли Эли-нор. А вскоре Раск передал меня, женщине-пантере по имени Верна, которая увела меня в северные леса. У пантер я также служила в качестве хозяйственной рабыни, а позже была продана ими на побережье, где и попала в ошейник Самоса из Порт-Кара.

— Признаться, мне трудно поверить, что Раск из Трева не использовал тебя как рабыню, — заметил я.

— Он это делал, конечно, — не стала отрицать Талена.

— И как у тебя получалось? — полюбопытствовал я.

— Гостям он объявил, что я была превосходна, — ответила женщина.

— А Ты была таковой? — уточнил я.

— Я должна была быть таковой, — пожала она плечами.

— Верно, — не мог не согласиться я.

Я дважды встречался с Раском из Трева, причём оба раза в Порт-Каре. Надо признать, что он произвёл на меня впечатление человека, которому женщины стремятся служить без сомнений и изо всех своих сил и способностей.

— Подозреваю, что тебе пришлось изучить большую часть искусства рабыни в его палатке, — усмехнулся я.

— Нет, — отрицательно покачала головой Талена. — По большому счёту я была трофеем или политической пленницей. Я больше походила на свободную женщину в рабском шёлке, чем на рабыню в его лагере.

— Значит, получается, что на самом деле, — пришёл я к выводу, — кроме того, что Ты носила ошейник, тебе так и не пришлось испытать того, что можно было бы назвать полным рабством?

— Как общая рабская шлюха? — уточнила она.

— Вот именно, — подтвердил я.

— Нет! — раздражённо ответила бывшая Убара.

— Это, как мне кажется, было оплошностью со стороны Раска из Трева, — заметил я.

— Возможно, — сердито бросила Талена.

— Ничего, теперь другие рабовладельцы смогут исправить эту оплошность, — заверил её я.

— Я — Убара Ара! — заявила она.

— Нет, — отмахнулся я. — Ты — рабыня.

Заткнув и завязав ей рот, я встал на ноги и глядя на неё сверху вниз, сказал:

— Завтра придут гвардейцы, освободят тебя от цепей и вернут в Центральную Башню. Но даже в Центральной Башне Ты не должна забывать, что теперь Ты — моя рабыня. А также, советую тебе помнить, что я приеду за тобой. Когда это произойдёт? А вот этого Ты знать не будешь. Ты будешь трястись от страха, переходя из одной комнаты в другую или выходя без сопровождения коридор. А вдруг там тебя уже кто-то ожидает? Ты будешь бояться тёмных мест и теней. Вы будешь бояться высоких мостов и крыш, и избегать прогулок по ним, потому что будешь опасаться, что аркан тарнсмэна, затянется на твоём теле, утаскивая тебя в небо. Ты будешь бояться даже своей собственной спальни, возможно даже, для того чтобы открыть двери своего собственного шкафа Ты будешь звать телохранителя. А вдруг там может кто-то прятаться? Ты будешь бояться снять с себя одежду из страха, что кто-то, как-то или где-то сможет это увидеть. Ты будешь бояться заходить в ванну из страха, что тебя могут поджидать там. Ты будешь бояться спать, опасаясь, что можешь проснуться с кляпом во рту и беспомощно связанная.

Я смотрел, как из её глаз потекли слёзы, стекая по щекам и впитываясь в завязки кляпа. Она прекрасно смотрелась в цепях. Из неё выйдет соблазнительная рабыня.

— Пойдём, — сказал я Марку, и мы покинули комнату.

Я лежал на одеяле в маленькой комнатке, в инсуле Торбона, что на улице Деметрия в районе Метеллан. Город снаружи был погружён в тишину. Я лежал на спине, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Было темно. Время приближалось к двадцатому ану. К настоящему времени Мило и Лавиния должны были покинуть город. Также и Бутс Бит-тарск вместе со своей труппой, должен быть где-то в пути на север, возможно, уже на Виктэль Арии. А где-то среди их имущества, был спрятан тёмный камень, казалось бы, странный предмет для такого народа, непонятная причуда. Даже если присмотреться к нему, всё равно нельзя было бы понять, чем этот конкретный камень отличается от многих других. И всё же этот от них отличался, этот был особенным. Я часто задумывался над парадоксом Домашних Камней Гора. Многие из них выглядят маленькими и невзрачными. И всё же в честь этих камней и из-за этих камней, этих на вид простых и одновременно грозных предметов, возводились и разрушались города, сталкивались армии, рыдали сильные мужчины, империи возвышались и падали. Невзрачность многих из этих камней порой озадачила меня. Иногда я задавался вопросом, как получается, что они оказались наделены такой значимостью. Конечно, можно несколько упрощённо считать, что они символизируют различные понятия, причём, возможно, совершенно разные, для разных людей. Они могут обозначать, например, город и, в действительности, иногда идентифицируются с городом. Но также они имеют некую общность с территорией и с общиной. Даже у отдаленной хижины, построено вдалеке от мощёных проспектов огромного города, может быть свой Домашний Камень, и там, на месте его Домашнего Камня, самый скупой нищий или самый бедный крестьянин — Убар. Домашний Камень говорит, что это место — моё, это дом — мой. Я здесь. Но я думаю, что зачастую многие совершают ошибку пытаясь перевести Домашний Камень в значения. Это не слово, и не предложение. Его невозможно перевести, он не переводится. Это, ближе к дереву, или к миру. Он существует, он не ограничивается определениями, он превыше значений. В этом примитивном смысле Домашний Камень — это просто и непреодолимо Домашний Камень. Он слишком важен, слишком драгоценен, чтобы можно было описать его значение. И конечно, не из-за значения он становится самым значимым из всех. Он становится, в некотором смысле, фундаментом значения, и, для гореан, это является важнее значения и предшествует значению. Не спрашивайте гореанина, что значит Домашний Камень, потому что он не сможет понять такого вопроса. Это поставит его в тупик. Это — Домашний Камень.

Иногда я думаю, что многие из Домашних Камней столь просты, именно потому, что они слишком важны, слишком драгоценны, чтобы быть оскорбленными оформительством или украшательством. А также, иногда мне кажется, их сохраняют, настолько простыми, потому что это способ сказать, что важно и драгоценно, значимо и красиво всё, и маленькие камни у реки, и листья деревьев, и следы мелких животных, и стебли травы, и капли воды, и крупинки песка, и весь мир в целом. Слово «Гор» в гореанском языке, кстати, означает «Домашний Камень». А наше обычное солнца они называют «Тор-ту-Гор», что можно перевести как «Свет над Домашнем Камнем».

Прогрохотал фургон. Послышалось фырканье тарлариона. Мимо инсулы больше не проходило караванов из столь многих фургонов как прежде. В этом не было потребности. Ар к настоящему времени по большей части был разграблен, лишён своего золота, серебра, ценностей и даже многих своих женщин и рабынь. Этот фургон, скорее всего, принадлежал какому-нибудь официальному перевозчику, имевшему лицензию или разрешение. В конце концов, комендантский час начался уже давно.

Я думал о рабыне. Нетрудно догадаться, что завтра, или, точнее уже сегодня её ждала не слишком привычная для неё ночь. Я уже договорился, что курьер передаст в Центральную Башню запечатанное сообщение завтра после десятого ана. Интересно, обнаружили ли её отсутствие? Вполне возможно. А если ещё нет, то конечно к утру обязательно обнаружат, когда её женщины придут для её омовения и облачения в одежды перед утренними аудиенциями. Могу себе представить, какой переполох тогда начнётся в Центральной Башне, как будет метаться Серемидий, бить подчиненных, ругать и грозить своим офицерам и всему Ару, опрокидывать мебель, срывать занавески, расшвыривать стилусы и свитки, разбрызгивать чернила, выкрикивать приказы, отменять их и издавать снова, требуя чтобы никакая информация не просочилась в лагерь Мирона, и ещё, и ещё. Как нетерпеливо они будут хвататься за любую подсказку. Как стремительно и как отчаянно, они должны будут отреагировать на простую записку сообщающую о местоположении Талены. Можно не сомневаться, что они, не мешкая, помчатся туда и найдут её, ту, которую они сами выбрали, чтобы она была их Убарой, прикованную цепью к кольцу, словно она теперь была не больше, чем чьей-то простой рабыней. Представляю, как они обрадуются своей находке, как торопливо будут прикрывать её простынями, как пошлют за кузнецом, чтобы освободить её от надёжных и позорных уз. Потом они в глубокой тайне вернут её обратно в Центральную Башню, чтобы ни один человек в Аре не мог узнать о том, что произошло. Она уже не позднее ана или двух, вернётся к роли Убары, и, возможно, даже будет сидеть на троне. Интересно, будет ли ей неудобно, или возможно даже будет ли ей мучить страх от понимания того безумия, в котором она была теперь оказалась, смея возвышаться на троне, а не лежать на ступенях его постамента полуголой рабыней, у ног Убара, в качестве красивой безделушки. Конечно, она должна сознавать наглость и дерзость такого акта, бояться и опасаться его последствий. Трудно себе представить какие наказания могут наложить на ней, простую рабыню, за это. Насколько же озабочена она должна быть тем, чтобы держать свою неволю в секрете. И при этом она будет знать, что в Аре есть люди которые знают о её тайне, а у некоторых из них даже будет доступ к бумагам, являющимся неопровержимым доказательством этого.