— Всё что тебе грозит, это только смена одного ошейника на другой, — бросила свободная женщина, опасливо смотревшей на неё девушке.

Я отметил про себя, что рабыня была весьма недурна собой, особенно для тех, кто предпочитает рыжеволосых женщин. Также я обратил внимание на то, что невольница держала ноги плотно сжатыми. Думаю, стой она перед мужчиной, то, скорее всего, её колени были бы широко расставлены в стороны. Просто, не сделай невольница этого сама, ей бы развели их жёстким пинком, чтобы на будущее она накрепко запомнила, как перед кем она должна вставать на колени.

— Всего лишь другой ошейник! — вдруг зло крикнула свободная женщина.

Девушка вздрогнула, но ответить так и не осмелилась. Разумеется, учитывая все обстоятельства, эта свободная женщина была не так уж и неправа. Рабыня, как находящаяся в статусе домашнего животного, точно так же, как и любое другое домашнее животное, представляет очевидную ценность для победителей. Маловероятно, чтобы кому-то захотелось бы убить её, как никому не взбрело бы в голову убивать тарлариона или кайилу. Скорее её просто приковали бы цепью вместе с другими такими же, для того чтобы позднее распределить или продать.

Внезапно, свободная женщина, своей спрятанной под перчаткой маленькой ручкой наотмашь яростно принялась хлестать рабыню по лицу. Её, свободную женщину, свободного человека, мог растоптать тарларион, переехать колесом колесница, или ей мог, походя, перерезать горло озверевший от крови победитель. Подобное, конечно, было не исключено. Однако, с другой стороны, свободных женщин завоёванного города, или, по крайней мере, самых красивых из них, захватчики зачастую считают одной из статей своих предполагаемых трофеев. Найдётся немало свободных женщин в таком городе, которые оказавшись перед врагами готовы сорвать с себя одежды и, признавшись в своём естественном рабстве, отрицая свой предыдущий маскарад свободной женщины, умолять о милости клейма и ошейника. И что бы они ни говорили и как бы ни отрицали этого, но многие свободные женщины проигрывают подобную сцену в своём воображении. Кроме того, такие сцены, время от времени всплывают в их снах, беспокоя их и приоткрывая двери к самым тайным истинам их существа.

Свободная женщина, ударив рабыню три или четыре раза, вдруг замерла с занесённой для следующей пощёчины рукой. Лишь лёгкий вечерний ветерок, сквозивший вдоль улицы, шевелил кромки её одежд. Наконец, вместо удара она прижала пальцы к своему горлу, поверх одежд и вуали, и, посмотрев на рабыню, попыталась поймать её взгляд. Однако та уже не осмеливалась встречаться с ней глазами.

— Что означает быть рабыней? — спросила свободная женщина у невольницы.

— Госпожа? — не поняла её испуганная девушка.

— Что означает быть рабыней? — повторила свой вопрос женщина.

— Многое зависит от хозяина, прекрасная Госпожа, — осторожно ответила рабыня.

Конечно, она не могла видеть лица свободной женщины, но выражения вроде «прекрасная Госпожа» и ему подобные, со стороны рабыни обращающейся к свободной женщине весьма распространены. Это аналогично обращению «благородный Господин» к мужчине. Зачастую данные обращения имеют довольно мало общего с действительностью, так что стоит относиться к ним, как не больше чем простым общепринятым эпитетам уважения.

— От хозяина, — эхом повторила свободная женщина, заметно задрожав.

— Да, Госпожа, — кивнул девушка.

— И Ты должна делать всё, что он говорит, и повиноваться ему во всём? — уточнила женщина.

— Конечно, Госпожа! — поспешила заверить её невольница.

— Ты можешь идти, — разрешила, наконец, свободная женщина.

— Спасибо, Госпожа! — обрадовалась девушка и, вскочив на ноги, унеслась прочь.

Свободная женщина ещё некоторое время смотрела ей вслед, а затем бросила взгляд в нашу сторону, но уделяя внимание не нам с Марком, а прятавшейся за нами Фебе, сразу опустившей глаза. Задрожав, она отвернулась и пошла по улице влево от нас, в том направлении, откуда появилась процессия Посвященных.

— Люди Ара напуганы, — заметил Марк.

— Да, — не мог не согласиться я.

Мимо нас, бормоча себе под нос молитвы, прошёл какой-то парень. Он отслеживал свои молитвы посредством молитвенного кольца. Это кольцо, имевшее несколько крошечных выступов, обычно носили на указательном пальце правой руки. Поворачивая кольцо на пальце, устанавливая вверх один выступ за другим, можно было отслеживать очерёдность молитв. Появление же сверху круглого выступа, очень напоминавшего тот золотой круг, что был поднят на шесте Посвящённого, означало, что цикл молитв завершён и можно остановиться или начать заново.

— Как Ты думаешь, куда направлялись Посвященные? — спросил я Марка.

— В их храм я, наверное, — пожал он плечами.

— Зачем? — уточнил я.

— Для вечерний службы, я полагаю, — несколько раздраженно, ответил юноша.

— Я тоже так подумал, — кивнул я.

— Солнечные ворота! — вспомнил он. — Мы должны быть там засветло!

— Верно, — согласился я.

— Нам хватит времени? — спросил у меня Марк.

— Думаю да, — предположил я.

— Пойдём! — крикнул он. — Пойдём быстрее!

Мой друг сорвался с места и быстрым шагом поспешил по улице. Я последовал за ним, а Феба уже за мной, но ей, чтобы не отстать, пришлось постоянно срываться на бег.

— Можешь обернуться, — бросил Марк, вставая на ноги.

У тяжело дышавшей Фебы, до того стоявшей на коленях, прижимаясь лицом к земле и держа руки на затылке, хватило сил только на то, чтобы опираясь на руки приподнять голову. Дело происходило в нашей маленькой палатке, установленной за стенами Ара, одной из сотен таких же палаток, принадлежавших главным образом скитальцам, переселенцам и беженцам.

— Спасибо, Господин, — немного отдышавшись, проговорила Феба. — Я ваша. Я люблю вас. Я люблю вас.

— Встань и повернись лицом ко мне, — велел ей молодой воин. — Держи руки по бокам.

Марк вытащил из своего мешка длинный шнур, футов пять длиной или около того, и перебросил через своё плечо.

— Я должна быть связана? — поинтересовалась рабыня.

— Воздух здесь, за стенами кажется мне чище и свежее, — заметил я, прислушиваясь к звукам лагеря раскинувшегося вокруг нас.

— По крайней мере, здесь не воняет ладаном, — усмехнулся Марк, а потом повернулся к Фебе и, продемонстрировав ей небольшой лоскут ткани, вытащенный из мешка вслед за шнуром, спросил: — Знаешь, что это?

— Я не уверена, — робко, но с надеждой, проговорила она, — Господин.

Я просто не мог не улыбнуться, видя, как засияли её глаза.

— Это — туника! — восхищенно воскликнула девушка, стоило Марку развернуть свёрток.

— Рабская туника, — мрачно поправил её юноша.

— Конечно, Господин, — радостно кивнула она, — ведь я же — рабыня!

Это действительно была туника, надеваемая через голову, без рукавов, скроенная из реповой ткани. Высокие разрезы по бокам гарантировали, что бёдра девушки будут постоянно обнажены почти до талии.

Не трудно было заметить, как Фебе хотелось бы протянуть руки и схватить этот скромный наряд, но она, прекрасно помнившая о приказе держать руки прижатыми к бокам, смогла удержаться от глупости. Шнуру, свисавшему с плеча Марка, конечно, предстояло играть роль кушака. Такие кушаки могут быть повязаны самыми разными способами, впрочем, суть у всех одна — выгодно подчеркнуть фигуру носительницы. Кроме того, этим же шнуром, как и верёвкой удерживающей на женщине камиск, можно воспользоваться, чтобы связать её.

— Это будет моим, не так ли? — осторожно поинтересовалась Феба, но в её голосе звучали нотки нетерпеливого ожидания и надежды.

Похоже, она боялась поверить в такую удачу. Однажды, неподалёку от Брундизиума, на юго-запад отсюда, она уже понадеялась на то, что она вот-вот должна получить подобный предмет одежды, тот, что до неё носила другая рабыня, но Марк не позволил ей этого. Та туника сгорела на её глазах, сожжённая по его требованию. А всё потому, что она было с Коса.