С огромным напряжением заставляю себя двигаться, чтобы не спятить. Этот шум и крики можно слышать наверное далеко за рекой, на том берегу! Нужно дать команду всем заткнуться! Но почему никто не делает этого?!

Надо срочно сматываться отсюда. Весь этот людской клубок — слишком хорошая цель. Так или иначе, я все равно ничего не могу поделать. Здесь слишком много людей на этом пятачке.

Принуждаю себя еще раз направить взгляд на мизансцену кровавого ужаса: Теперь я вижу еще и разбросанные внутренности.

У края дороги два продолговатых узла.

— Мертвые? — спрашиваю фельдфебеля.

— Да.

— Все?

— Двое мертвых, но выберутся ли трое других, это еще вопрос.

— Как это случилось?

— Мина — растяжка. Ничего не смогли сделать.

Парень словоохотлив в своем волнении, и таким образом я узнаю, что между двумя придорожными деревьями была натянута тонкая проволока.

— Можно было бы уклониться водителю от мины, пропустив ее между колес, если бы он только увидел ее — но, видно не судьба. Чертовски хорошо было сделано, господин лейтенант.

Фельдфебель абсолютно уверен, что это дело рук партизан.

— Непосредственно перед самым нашим носом! Изрядная наглость!

Транспорты тащатся мимо, и я бегу назад.

Я снова один в темноте и стараюсь правильно осознать, что же произошло на дороге. У меня такое чувство, словно я избежал встречи с призраком.

Уже издалека вижу в мерцающем свете, как Бартль, с бессильно вытянутыми вдоль туловища руками, стоит рядом с «кучером» качающим насосом колесо. В своей напряженной нервозности кричу на Бартля:

— Давайте, теперь снова Вы! Минимум 100 качков!

Это было жестокое наказание для господ штабсартцев. Они были чересчур хитрожопые: Отправившись перед всей колонной. Если бы они помогли нам, то остались бы и живы и целы. Мина была взорвана с помощью тонкой проволоки — о таких минах я еще никогда не слышал. И братишки, которые понимают в установке и подрыве таких мин, еще должны находиться поблизости — прячутся где-нибудь здесь в темноте.

У меня по спине сползают капли холодного пота. Чертова игра в казаки-разбойники!

— Так, Бартль, теперь моя очередь!

Слышу, как пыхтит Бартль, накачивая насосом шину, будто кузнечный мех.

Хоть бы зарево уменьшилось!

Но надо качать! Ничего иного, как качать!

Правую ногу вкладываю в дугу насоса, деревянную ручку плотно обжимаю обеими руками, вытягиваю поршень — как можно выше до стука и тут же сильно жму вниз. Вверх и вниз! Вверх и вниз! Стараюсь найти ритм…

В голове бьется одна мысль: Бог мой, я почти и не думал, что мне придется в такой переплет попасть. Но теперь у меня снова есть доказательство того, что со мной ничего не может произойти. Я также пуленепробиваем, как и мой Фюрер, и Верховный главнокомандующий.

Фюрер и Я!

Иметь провидение на его и моей стороне — вот так штука!

Все же, пусть они попробуют сделать это, коль сильно того хотят, проклятые свиньи.

Члены отрезают, мины закладывают на дорогах — и только их самих нельзя увидеть!

Трусливая банда ублюдков!

— Уже должно быть достаточно, господин обер-лейтенант, — слышу голос Бартля.

— Значит, вперед! — отвечаю, совершенно без дыхания.

Там, где была взорвана мина, «кучер» тащится черепашьим шагом.

— Не останавливаться! Осторожно: Воронка! — командую ему.

В мерцающем свете вижу только много разорванных на куски частей кузова. Солдаты сдвинули с шоссе разрушенный грузовик-вездеход, погрузили убитых и раненых и взяли их с собой. В следующий миг слышу резкий свист и тут же вижу впереди справа огонь взрыва.

Он предназначался нам!

Мы буквально валимся из «ковчега».

— В укрытие! — слышу собственный крик и бросаюсь с размаху во весь рост у правого переднего колеса.

Ну, влипли! Братишки, кажется, не совсем придурки.

Наверное, в камышах, у подножия дамбы подкрадываются к нам!

— Уходим с дамбы! — кричу Бартлю. — Прочь с шоссе! Не хрен толпиться на фоне всего этого дерьма!

И затем кричу вниз, под дамбу:

— Venez, salauds! Faites-vous voir!

Две тени показываются прямо на дороге. За ними еще одна. Так как внезапно огненный сполох дает полный свет из-за реки, понимаю: Это немецкие солдаты с карабинами в положении стрельбы с бедра. Они просто стоят там и не подходят ко мне.

Тут уж Бартль орет во всю глотку:

— Не стреляйте, вы, тупые свиньи!

— В укрытие! — кричу воякам, стоящим напротив нас. — Прочь с дороги!

Бартль делает быстрый шаг и возмущается, сдерживая дыхание:

— Надо же, они бы вчистую нас перестреляли!

Теперь нас шестеро — правильнее сказать: пятеро. «Кучера» едва ли можно считать за бойца.

— Вы поступаете под мою команду! — ору в темноту.

Боестолкновение! Так вроде это называется. Теперь я имею под командованием настоящие вооруженные силы: Пять штыков, расположенных в двух дорожных кюветах.

И у меня зреет план: Наши друзья Maquis должны идти и продвигаться вперед, по возможности вплоть до «ковчега», и затем бросать из-за моей спины свои ручные гранаты. Возможно, тогда я смогу поймать их огнем своего автомата! Если бы я только наверняка знал, где братишки теперь точно находятся…

В эту секунду слышу огонь пулемета, без сомнения с нашего берега. Три, четыре длинных разрыва и затем беспорядочный треск: Карабины. Неужели янки начали переправу через реку? Чепуха! говорю себе, это должно быть какие-то подразделения нашей собственной фирмы. Сквозь кустарник могу теперь также видеть вспышки выстрелов. Доносится таканье пулемета — и затем еще одного.

Снова глухой удар! Поднимаюсь из своего укрытия и кричу:

— Парни! Вставайте! Те, кто хочет с нами, прошу в карету!

— Веселей! Веселей! Мы находимся во главе!

Стрельба стихает, и наступает звенящая тишина.

Бартль уже в машине. Прижимаюсь к «кучеру» и ору ему:

— Давай! Гони!

Ничего не могу различить на корме, но чувствую, что транспорты, с которых велась пальба, где-то рядом.

— Мин больше нет! — кричу «кучеру», — Прибавить скорость, быстрее! Выжать все, что можно!

Невольно весь сжимаюсь, мышцы напряженны от волнения до предела.

Ведущие шестерни прокручивают, но затем «ковчег» делает настоящий прыжок, и мы катим. Я бы никогда не поверил в этот старый «ковчег» — никогда!

Позади нас снова стреляют. А теперь стрельба раздается также и справа. Но больше справа по корме.

Бартль кричит мне что-то в затылок, слишком близко, чтобы я смог понять его.

— Давай! — ору «кучеру» и еще пару раз: — Давай! Давай! Скорость! — И затем: — Парень, прибавь газу! Давай гони, дышло тебе в рот!

Королевство отдам за малый луч света прожектора!

Я почти вжался лицом в ветровое стекло. Если мы теперь влетим где-нибудь в яму, то я пробью его головой, хочу того или нет. Бартль тоже наклонился далеко вперед: Мы, втроем не моргая, пялимся на небольшой видимый перед нами кусок дороги.

Через несколько сотен метров «кучер» снова сбавляет скорость. Он прав!

Пусть теперь другие глаза напрягают и играют в казаков-разбойников.

Объясняю Бартлю и «кучеру»:

— Теперь мы нуждаемся в таком месте, где мы смогли бы так резко свернуть вправо, чтобы больше не быть первыми на дороге.

И затем спрашиваю «кучера», прямо в ухо:

— Вам ясно?

— Ага, ага, господин оберлайтнант!

Едем почти шагом, и это продолжается, кажется, целую вечность, пока не находим лощину, которую я искал.

— Вправо и стоп!

Проходит какое-то время, как я слышу шум приближающихся первых транспортов колонны. Чертов стук нашего котла затрудняет мне прислушивание.

— Так, теперь коротко моргни фарами! — приказываю «кучеру».

Фары медленно приближающегося транспорта мигают в ответ. Поняли. А теперь я могу стать рядом с «ковчегом» и помахать рукой: «Двигаться дальше!»

Теплая волна от горячего мотора проходящей машины накрывает меня, а затем еще одна и еще. У меня уже такие слабые нервы, что я готов зареветь при виде этого темного каравана. Грохот моторов, глухое громыхание, волны тепла — боюсь, мое сердце не выдержит.