— Здесь своего рода игольное ушко, — объясняю им. — Там, за дорогой, стоят янки, справа от нее — террористы, мы никак не можем уйти с этого шоссе. А теперь еще эти парни хотят нас здесь к себе прибрать.

«Кучер» пристально и недоверчиво смотрит на меня и говорит:

— Не может быть, господин обер-лейтенант!

— Короче, мы уже сейчас должны занять нашу позицию. А затем вперед и с песней!

Бартль напевает:

— Розы, тюльпаны и нарциссы, вся жизнь сплошная… мечта.

Вполголоса, чтобы никто снаружи не услышал, говорю Бартлю:

— Один мудрец сказал когда-то: «Остынь парниша и веди себя потише».

Бартль молчит.

— Да, Бартль, Вашими изречениями я уже сыт по горло.

Мы занимаем нашу позицию.

Я перелистываю карту дорог, затем вновь складываю ее. Пять минут спустя опять раскрываю карту. Хорошо, что при этом никто не смотрит на меня: Господи, да этот парень нервничает, могли бы они подумать. Среди разнообразных линий, которые сам нарисовал на карте, я уже больше ничего не понимаю.

Почти вплотную к нам стоит большой, воинственно выглядящий грузовик. В нем вполне должно было бы хватить места и для части нашего груза… Но «шнуропогонники» исчезли. Они проводят большое вече.

Подхожу к водителю и объясняю ему ситуацию. Парень смотрит на меня с таким ошарашенным видом, как будто он должен застрелиться сразу и на моих глазах.

Из его заиканий разбираю, что экипаж его драндулета состоит из высокопоставленных врачей.

— Генералов медицинской службы и подобных…

Вот зараза! Так много изысканности на одном пятачке. И куда же мчат эти господа, интересуюсь у водителя.

— В Париж, господин лейтенант, а затем дальше, в зависимости от ситуации…

— Чудненько! — благодарю за справку, и тут же замечаю, как эти четыре выпендрежника, в сапогах для верховой езды и галифе, приближаются к нам.

— Ладно. Посмотрим все же…, — говорю про себя.

Я иду им на встречу, делаю шаг в сторону, салютую полунебрежно и излагаю свою просьбу, а сверх того и ее обоснование, исходя из того, что наши шины слишком спущены для такой большой почты. Выслушав меня, один, самый толстый пижон, произносит:

— Наш ответ «нет», господин лейтенант!

И другие вторят ему:

— Это немыслимо!

— Мы же не полевая почта.

— А что необходимо сделать с шинами?

Ах вы, чертовы ослы! говорю шепотом.

— Мы должны пытаться растянуть наш запас дров, — убеждаю Бартля.

— Как это, господин обер-лейтенант? — спрашивает тот ошарашено.

— Думаю, надо все древесные остатки, что здесь повсюду валяются, порубить и измельчить — все, что может нам сгодиться, чтобы не тратить наш запас…

— Практика выше голой теории, — бормочет Бартль дружеским тоном.

— Ну, так и начинайте с практики!

Постепенно зарево пожарища над Blois становится более разноцветным и в нем, на фоне неба, выделяются мощные красные и оранжевые тона: Еще час, прикидываю про себя, и наступит полная темнота.

Когда вскоре темнеет, мой взгляд падает на лицо, отливающее от далекого пожара, вздрагивающей краснотой: Разорванный и от этого более широкий, дергающийся рот. Вытянутые губы, светлые зубы, лихорадочно блестящие глаза. Испугано отступаю перед этими рябым гримасничающим лицом. И только тут понимаю, что судорожно вздрагивающий всем телом домовой — это наш «кучер». В своем первобытном восхищении он не замечает, что я пристально смотрю на него.

Пироман! осеняет меня. Впервые в моей жизни я вижу живого пиромана. Наш «кучер» — сам черт из преисподней!

Бартль и в самом деле освежил наш запас дров, и «ковчег» стоит наготове. Теперь мы должны двигать вперед.

Однако я не хочу ничем рисковать и поэтому прохожу по выезду и первую сотню метров шоссе. Был бы полный пипец, если бы там что-нибудь лежало поперек.

Кажется «кучер» снова успокоился. Вероятно, это зависит также и от того, что красные языки пламени поднимаются теперь не так высоко, словно большой пожар в Blois хотел взять паузу.

Инструктирую «кучера» таким безразличным голосом, будто не смотрел за ним в его восхищении пожарищем:

— Совершенно медленно и по возможности тихо ехать — без света фар, конечно. Выезд из карьера Вы можете отчетливо видеть из «ковчега» на фоне неба. Ни в коем случае не останавливаться, даже если очень приспичит. Итак, только прямо…

То, что так много транспортных средств не сразу поворачивают после выхода на шоссе и теперь должны нас догонять, а это вызывает дикий шум и грохот, радует мое сердце.

Тычу «кучера» в бок и одновременно ору ему в ухо:

— Как только окажусь наверху — двигаем вперед!

И вот мы уже качаемся, выезжая, словно на тяжелых волнах. «Кучер» в отличной форме, он без помощи фар управляет тяжелым «ковчегом» как на слаломе — один в один. Никого не зацепив, мы преодолеваем выезд.

В мерцающем свете различаю освещенные фигуры в бриджах для верховой езды, в волнении потирающие руки. Но для такого театра у нас теперь, к сожалению, совсем нет времени. «Кучер», вместо того, чтобы немедленно остановиться на выезде, выжимает газ, и вот мы уже катимся мимо колонны по нашей дороге.

Дорога сильно разрушена бомбами. «Ковчег» на каждой воронке так и норовит сбросить меня с крыши.

Хоть бы все хорошо закончилось!

Пожар впереди слева внезапно снова сильно разгорается. Пламя вырывается из него, словно тысяча раздвоенных языков, и бросает на нас косые тени деревьев с левой стороны шоссе. Несколько минут весь ландшафт погружается в дрожащий свет, будто от красных сигнальных ракет. Укрыться в темноте впереди, вот на что я нацелился.

Любой может нас увидеть — слева в красном свете всей сцены, справа как тенистые контуры. Если бы только эта дорога не была построена так высоко, из-за угрозы наводнения!

Теперь я могу отчетливо слышать сквозь шум нашего двигателя треск, хлопки, грохот: целую серию взрывов. Кажется, вся местность вокруг взрывается! А затем звезды со светящимися шлейфами взмывают вверх, как ракеты фейерверка.

Гибель Blois — пиротехническая сенсация! Дорога на много метров вперед расцвечена в красное: Сплошная раскаленная лента.

Только бы только «кучер» не влетел под огонь обстрела! Но он крепко держится за руль и наблюдает за шоссе. Сердце готово выпрыгнуть из груди: Мы идем на предельной скорости. Сойдет! Все должно получиться! Игольное ушко! Прямо сквозь игольное ушко, да с бенгальскими огнями.

Мы идем очень близко от Loire.

Река тоже сверкает красными отблесками. Черные сгустки в ней должны быть быками взорванного моста. И тут же вижу поворот к мосту: Мы находимся непосредственно напротив освещенного пожарами, горящего Blois.

Глаза болят. Чувствую, что слишком натер их. Внезапно над дорогой стоит пелена как туман. Но это всего лишь отвратительно воняющий дымный чад. «Кучеру» надо бы сбавить газ. Проклятье! Этих красноватых наплывающих родовых схваток чадящего дыма нам только и не хватало. Дым легко поднимается вверх, «кучер» дает больше газа, но затем перед нами вырастает молочно-розоватая стена, и нам приходится въехать в нее. Затем едем то быстрее, то медленнее. У меня такое чувство, что мои глазные яблоки стоят в сантиметре от глазниц.

«Кучер» подает «ковчег» вправо и останавливается вплотную к деревьям какой-то аллеи.

— Кажись, диск накрылся, — бормочет он.

— По корме слева, господин обер-лейтенант! — орет Бартль мне в ухо.

— Вот черт! — кричу ему в ответ, — Нам надо быстрее смыться отсюда, иначе нас здесь перестреляют как зайцев!

— Не выйдет, господин обер-лейтенант. В этом случае ****ец нашим шинам! — Бартль так сильно бьет ногой по колесу, что от боли громко вскрикивает.

Размышляю: Это самое дурацкое место, которое мы могли найти для аварии! Дорога стоит высоко, на дамбе и горящий город бросает на нас свои огненные сполохи. Чертов эффект освещения…

Итак, надо менять колесо! И это в такой ситуации, какую и в дурном сне не придумаешь.

— Еще вчера на гордом скакуне, сегодня — пал, ударом в грудь сраженный!