Наконец гауптман закрывает папку и снова затевает беседу:

— Ни о дороге на Париж, ни о дороге в Loire … у нас нет никаких точных сведений.

Вонзаю взор в губы моего визави, так, будто этим могу привести к увеличению его познаний в этой области.

— Уже запланировано составить колонну под прикрытием вооруженного конвоя… Но до тех пор, пока мы не получим танки, чтобы очистить дорогу, в одиночку нам не справиться. Я, конечно, потребовал прислать нам хотя бы один танк!

Чудненько! Чуть не срывается с языка, но сдерживаюсь. Сдерживаюсь и с готовым уже вырваться вопросом: Танк? Откуда же его взять?

В голове эхом повторяется: Конвой, конвой, конвой… Неужели будет возможно продвигаться дальше только таким образом?

Наконец, узнаю, что, по крайней мере, Le Havre еще не пал — Брест тоже пока борется.

И у гауптмана есть новый дорожный атлас для меня, хотя и краткий по всей Франции, но с указанием расстояний в километрах.

Когда я вторично, настойчиво переспрашиваю его, как я могу пройти через расположенные на дороге завалы, то узнаю, что никто этого точно теперь не знает — и «будьте уверены, Вы бы ни в коем случае не прошли их». Дорога полностью перекрыта. Завалы охраняют дороги, как собака свою кость. Судя по его настроению, этот парень даже не хочет слышать о продолжении моей поездки: Главное стратегическое событие развертывается непосредственно перед самой дверью!

И потому он упрямо повторяет:

— Там Вы не пройдите — проезд закрыт наглухо! — и здесь Вам никто и ничто сейчас не поможет!

Гауптман, всем своим видом являет собой абсолютное безразличие. Лишь монокль блестит.

— Но позвольте, разве нет каких-либо обходных путей? — спрашиваю его немного обескуражено.

— К сожалению, нет!

Откуда он это знает? погружаюсь в размышления. То, что он мне говорит, ведь это то, что он знает только по слухам! Слишком ленив или слишком труслив, чтобы лично осмотреть имеющиеся завалы, не говоря уже о том, чтобы проехать через них.

— Если я еще могу быть как-нибудь полезен Вам… Но теперь, прежде всего, Вам надо подождать. Должен ли я приказать выделить Вам квартиру?

— Большое спасибо, господин гауптман!

Я давно уже решил для себя не качать здесь права, а послушно участвовать в «театре». А там уж посмотрим…

— Вы можете поставить Вашу машину во дворе комендатуры. Мой вахмистр позаботится затем о Вас и Ваших людях.

— Благодарю Вас, господин гауптман! — отвечаю громко и резко и при этом думаю: О, нет, друзья! Мы так не договаривались! Так мы могли бы и в La Pallice пересидеть…

На лестнице задерживаюсь на несколько секунд и задумываюсь: Как поступил бы в этой ситуации Старик? Скорее всего, отправился бы в путь и осмотрел эти непонятные заграждения в виде завалов на дороге! В конце концов, до темноты время еще есть.

Итак?

Руки в ноги! даю себе ответ.

То, что этот болтун смог нас задержать так долго, была моя организационная ошибка. Ведь могло быть и так, что мы, едва оказавшись на улице, уже снова отправимся в путь!

No, Sir, так не пойдет. Здесь, конечно, можно позволить себе вольготно жить, но мы, к сожалению должны сделать это в другом месте.

Когда снова оказываюсь на дороге, то останавливаюсь как вкопанный в десятке метров от нашего «ковчега»: Так полно как сейчас и во всей его длине я еще не видел наш тяжелонагруженный драндулет. Меня обуревают противоречивые чувства удивления, испуга и гордости. Этот линкор — являет собой олицетворение данного французами презрительного прозвища немцам: «les ersatz».

Бартль безуспешно расспрашивал всех о шинах, «кучер» вновь раскочегарил котел. Шины, кажется, повсюду стали страшно дефицитным товаром — особенно такие, какие подошли бы к нашим колесным дискам.

Бартль буквально кипит:

— Вот ведь, все же настанет время, когда сюда придут янки или партизаны Maquis, и разорвут это сонное болото к чертям собачьим!

— Ну, тихонько, тихонько! Что Вы говорите, Бартль? — говорю в ответ.

— Так верно же, — ворчит Бартль себе под нос, но всей своей фигурой выражает победившее возмущение.

— При всем при том, Вы еще и вовсе не знаете, что нас здесь ждет.

— Что же, господин обер-лейтенант?

— Мы должны удобно разместиться и ждать, до тех пор, пока они составят конвой.

Бартль раздувается от яростного возмущения как лягушка:

— Но Вы же в этом не участвуете…?!

— Нет, господин боцман. Знаете, что мы сейчас сделаем?

— Нет, господин обер-лейтенант.

— Мы просто смоемся подчистую, и, вероятно, это будет гораздо интереснее… А потому, как только я устроюсь наверху, то рвем отсюда когти.

Господин гауптман, думаю про себя и радуюсь легкому встречному ветерку, здорово удивится, когда до него дойдет, что мы снова находимся в пути. Думаю, что теперь, по всей огромной Франции, имеются десятки, а может быть и сотни подобных фельдкомендатур, и всюду в них стоят целые подразделения «серых шинелей». Что хорошего в таком паразитировании, мне, пожалуй, никто не сможет объяснить. Наверное, каждый из этих фельдкомендантов является таким же излишним, как и наш КПФ в Анже. Анже? Чепуха! Скорее всего, наш достославный господин КПФ уже давно во всей своей красе и славе смылся, не забыв прихватить теннисную ракетку и свору шавок в Париж…

Maquis должны быть особенно активны в течение последних дней… Но это едва ли согласуется с тем, что мы, кроме пары велосипедистов, не видели больше людей.

Однако, что если предположить, что мы внезапно можем оказаться перед баррикадами ФДС? Тогда, конечно, все будет полностью зависеть от первых секунд такой встречи — при условии, что они не начнут тут же палить из всех стволов…

Белую тряпку надо приготовить! говорю себе. Немедленно, на следующей же остановке! Но где ее взять или украсть? На борту нет ни простыни, ни пододеяльника, нет даже полотенца. Хотя, минуточку! Полотенце должно было бы где-то быть. Где-нибудь в глубинах моей брезентовой сумки должно находиться белое махровое полотенце, по всей длине которого имеется кроваво-красная полоса с надписью белым выворотным шрифтом «Военно-морской флот». Не совсем то, что надо, но лучше чем ничего.

Мне следовало бы приложить больше усилий в изучении арго.

Без арго во Франции пропадешь! С помощью своего арго парижане могут насмехаться над немцами даже в присутствии германских солдат. Любой наш солдат понимает «Les boches», но теперь французы пользуются новым оскорбительным словом: «les schloes». Никто не знает точно, что оно означает и как пишется, но все французы употребляют его.

Пробую вспомнить, что знаю: «Cela me fait rire а ventre debou- tonne» — Ща живот надорву от смеха. «Il n’a pas un mois dans le ventre» — Ему жить не больше месяца.

Чудные примеры! насмехаюсь над собой и продолжаю скромнее: Говорят не «une demie annee», а «six mois». Обращать внимание на мелочи — это важно! «Il se laisse manger la laine sur le dos» — Дрожать за свою шкуру.

Как я поведу себя при взятии меня в плен? Когда эти парни поставят свои грязные пальцы на спусковые крючки, придется что-то быстро соображать. Поставить на эффект удивления? Например, обратиться к ним с красивой считалочкой: «Je fais pipi dans mes calegons — pour embeter les morpions …»?

Первыми же словами нужно предусмотрительно удержать этих парней от нажатия на спусковые крючки. Их нельзя раздражать, когда они направят свои пукалки нам в живот, готовясь выстрелить. Но надо учитывать и то, что там легко может оказаться какой-либо вспыльчивый молодчик.

Я должен подготовиться в любом случае.

Ситуация, перед которой испытываю неимоверный ужас, может возникнуть в любую минуту. А может лучше притвориться, что не понимаю французский язык?

Отстреливаться — было бы самое лучшее.

Но против скольких людей у нас будет шанс выстоять?

Как, в случае чего, я смогу договориться с Бартлем? Что делать, когда по нам откроют огонь, а мы не будем видеть противника?

И кроме того, у нас чертовски мало боеприпасов.