Теперь у нас есть хороший повод повернуть назад. Но снова вернуться — так не пойдет.

А вот теперь мы встретились теперь еще и с этим: Гидролокатор! Громко и отчетливо, как будто бы снаружи бросают камушки по нашей лодке.

Почему молчит акустик? Думаю дело в том, что он больше не справляется — стуки и грохот поступают со всех сторон. С помощью Metox? Чепуха — мы идем в подводном положении!

Опять новые взрывы. Легкий калибр. А командир? Не понимаю: он не реагирует.

Мы имеем слишком большой перевес! Эта попытка к бегству была обречена на неудачу с самого начала. И Старик знал это, он должен был это знать. Я тоже это знал: Это не могло хорошо пройти! No escape. Гип-гип ура и жирная добыча! Только на этот раз для другой фирмы. Томми разберутся с нами. Совершенно ясно! Это ясно как апельсин. «… апельсин» — изречение из той чепухи, которую мы пели как и все дети: «

Никакого выбора! У Старика просто не было никакого выбора: имелась лишь эта одна-единственная лодка.

Новые взрывы: Уже более чем достаточно — эти парни там, наверху, отпускают нам бомб сверх меры.

Вглядываюсь так пристально командиру в лицо, будто только так и могу вывести его из ступора. С двух сторон его открытого буквой «О» рта видны глубоко врезанные складки. Боковой свет делает их еще острее.

Оберштурман нашел себе занятие. Как и на U-96 он держит секундомер в левой руке, а правой записывает точное время бомбометания — очень аккуратный человек. В паузах между сбросом бомб он смотрит на свой секундомер — левое предплечье согнуто. При этом словно сверяясь, то и дело посматривает на нас. Это выглядит так, как будто он хочет, стоя с часами в руке, отмерить нам время подъема, только не знает точно, сколько его потребуется…

Рефлекторно улыбаюсь оберштурману. Это заметно раздражает его: Он совсем не понимает, что значит моя ухмылка. Опускает взгляд и снова смотрит на секундомер.

— Взять бы реванш, да засандалить этим собакам торпеду! Контратаковать! Влепить бы по самые помидоры! Прямым попаданием в машинную установку, так что от этих свиней больше ничего не останется: несколько спасжилетов, куски плотика и деревянный мусор, и даже шкурки мясной не найдут. Да вот эти стервятники с неба не оставляют нам никаких шансов. Они-то и держат нас на глубине. Создают преимущество для себя. И эти падлы знают свое дело!

Оберштурман бросает вопросительный взгляд на командира. Также раздражает его и то, что мы ждем, словно приговоренные, следующего взрыва. Но вот командир делает движение: Поворачивает голову вперед — в направление гидроакустической рубки. Голос его звучит невыразительно, когда он, наконец, спрашивает:

— Нет новых пеленгов?

Акустик отвечает не сразу. Затем глухим голосом говорит:

— Контакт. Пеленг 40 градусов — становится слабее.

Командир едва заметно подергивает плечами. Вместе с этим чувствую нервное облегчение и делаю глубокий вдох.

В этот момент акустик дает новый пеленг. Теперь командир реагирует сразу. Он приказывает:

— Лево на борт!

Жду. Сейчас командир должен был бы приказать всплыть. Но он не отдает такую команду. Хочет ли он показать противнику узкий силуэт лодки, с тем, чтобы тот мог найти только небольшой угол касания своими Asdic-импульсами? Ожидает ли командир от этого дополнительного шанса? Не будет ли провалом принятие такого решения?

Вахтенный инженер бросает через плечо короткий взгляд, ожидая новую команду. Наконец командир полушепотом произносит:

— Всплываем!

По моим прикидкам, один из Томми сейчас должен быть как раз почти в положении ноль. Командир действует, тщательно все продумав.

Снова металлический стук по обшивке лодки — звук резкий, напоминающий перестук камешков в пустой консервной банке. Трижды проклятый звук Asdic! Он не просто входит в слуховой проход и давит на барабанную перепонку, этот звук буквально выдавливает тебе ухо изнутри: И если он длится долго, то буквально въедается в голову, до тех пор, пока не заполнит весь череп.

Делаю несколько глубоких вдохов. Сильным, спокойным дыханием пытаюсь уменьшить сильное сердцебиение. Осторожно, чтобы не произвести никакого шума, перевожу свой вес на переднюю часть стоп ног, затем на пятки, наконец, почти на самые пальцы ног. Я не решаюсь на большее движение. Когда снова стою на ровной стопе, изгибаю пальцы ног в сапогах также, как делал раньше, будучи ребенком, когда перебирал стеклянные шарики на полу, пытаясь схватить их пальцами ног и затем отбросить в сторону.

— Курсовой 10 — кормовой контакт! — приказывает вахтенный инженер. Оберштурман все еще держит в руке секундомер.

Мы стоим неподвижно, будто предстоит стрелять с очень большой выдержкой: Мы замерли, словно боясь размазать изображение на фото, даже веками не моргаем.

А мысли мои снова и снова безумно крутятся словно винты, показавшиеся из воды при высоком волнении. Надо быть начеку, чтобы не свихнуться.

Мысль бьется загнанной птицей: Летом надо ходить босиком! Сэкономить на сапогах. Тина охладила бы горячие от солнца гранитные плитки тротуаров и после ливня дала бы чувство удовлетворения при ходьбе босиком! Представляю себе, как черная тина с хлюпаньем выжималась бы между пальцами ног! Как быстро становились бы серыми, высыхая, черные следы наших ног на этих плитках…

А что там с повреждениями? Под контролем ли они? Не прослушал ли я доклады?

Командир попеременно закусывает между зубов то левую, то правую половинку нижней губы. Глаза закрыты: Он должен все рассчитать. Если бы только я мог помочь ему в этом! Но даже самым незначительным указанием не могу ему помочь. Он должен совершенно самостоятельно думать о противнике, продумывать предположения о его намерениях, делать выбор между двух, трех, а то и четырех таких предположений, а в случае, если противник передвинется, то снова молниеносно изменить в голове, будто на калькуляторе, установленные расчеты, закрутить снова арифметические барабаны, найти новые результаты и ввести новые числа в вычисление: собственный курс, курс противника, предполагаемое намерение противника — запасной курс.

То, что еще секунду назад было правильным, может стать ошибочным уже в следующий миг. Со слишком поздними поправками мы можем попасть в такое же затруднительное положение, словно и вовсе не реагировали на ситуацию. При такой игре в реакцию и ответную реакцию наша жизнь будет зависеть от каких-то секунд. От градусов положения рулей глубины и углов перекладки, от режима работы электродвигателей. Без головокружения этого не продумаешь.

Протискиваюсь очень медленно так далеко вперед, что могу видеть и проход к носовому отсеку, а вместе с тем и акустика, далеко высунувшегося из своей выгородки.

По страдальческому выражению его лица делаю вывод, что сейчас снова будет дробь щелчков по корпусу. А он, кажется, уже услышал звук сброса глубинных бомб.

Ладно, приготовимся: тверже напрячь брюшные мышцы, создать давление на кишки и одновременно сжать ягодичные мышцы! Глаза закрыть!

Два резких взрыва молотят по нам. Темнота… Внезапно чувствую руками жирные листы настила. Что это? Я что, свалился на пол? Невероятно: бомбы оторвали меня от штенгеля. Наверное, от того, что я не слишком крепко держался за трубу подо мной. Обеими руками, словно тисками, следовало мне сделать это. Кстати, что это за труба? Куда эта ледяная труба, собственно говоря, ведет?

Внезапно во мне поднимается глухая ярость: Я сбит с ног! Эти свиньи сбили меня на пол! Я не был готов к такому подлому удару. Ведь именно в эту секунду я еще недостаточно закрепился.