— Свяжись со штурманом флотилии, он должен сказать тебе, когда в заливе будет высокая вода. — И затем добавляет:

— В целом все это слишком авантюрно — скорее всего, они замок уже захватили…

Говоря «они» Старик подразумевает американцев.

С пулеметом на треноге установленном на носу вельбота, я кажусь себе вооруженным, как линкор. Кроме пулемета у нас еще дюжина карабинов и пять автоматов.

Небольшая военно-морская группа вторжения! Debarquement en miniature. Вот и я вовлечен в это действо! Побережье Нормандии было разведано наилучшим образом, известно каждое пулеметное гнездо. Однако не имею никого понятия, что нас ждет.

Старик смог бы и получше идею подбросить.

Жестокая и пьяная затея!

«Пьяная затея» это точное слово для этой глупости: В Logonna хранятся, в том числе, еще и большие запасы коньяка… Если янки осмотрят замок сверху донизу, то они натолкнутся на большое количество ящиков Martell — и Hennessy — внизу, в его подвалах.

Эх, если бы это смогла увидеть Симона: настоящая десантная операция! Хотя только на двух вельботах — но все-таки настоящие маленькие вооруженные силы. Бойцы чрезвычайно довольны разнообразием своей размеренной жизни, некоторые безмерно суетятся от охватившего их воодушевления.

Мой первоначальный план, к сожалению, не удается: Я хотел, когда подойдем ближе к берегу, заглушить двигатели и проскользнуть с приливной волной во фьорд. Однако, поток прилива слишком медленен в это время. Поэтому приходится подходить на моторах чуть не до самого замка. В тишине фьорда их шум будет слышен за несколько миль. И если янки уже там не совсем тупые, то они, конечно, поймут, что шум двигателей может происходить только от нашей фирмы: У рыбаков давно уже нет горючего, с год, если не больше.

Когда подходим довольно близко к правому берегу, я говорю себе, «От любопытных глаз с суши здесь нас мог бы защищать этот засаженный лесом склон. А что, если непосредственно наверху, на урезе склона, расположились часовые?»

Смутные воспоминания о ковбойских фильмах охватывают меня: наверху индейские разведчики, а внизу горстка отчаянных парней, которые должны ритмичными, быстрыми гребками весел провести свои лодки через пенящееся устье реки…

Должен ли я прекратить высадку с моими моряками, пока не увижу патруля, прочесывающего берег? Вот дерьмо! Если бы хоть кто-то из моего подразделения знал эту местность! И если бы еще не нужно было ждать, пока они, как тупые вьючные ослы, пройдут по этой местности. Сейчас бы нам здорово пригодилась пара-тройка следопытов. Втайне спрашиваю себя о том, как бы это дело уладил Старик, и тут же находится уже готовый ответ: На одном вельботе подойти к причалу, а другой как огневое прикрытие оставить посреди реки. А сначала только пять человек высадить на сушу.

Приказываю остановиться, жестом подзываю вторую лодку и инструктирую боцмана, который там командует.

А затем все пошло, как и было запланировано: моряки действуют гораздо лучше, чем я думал, и я кажусь себе со своей осторожностью уже нелепым перестраховщиком, когда мой десант — все до последнего, исключая вахтенных, которых я оставил при лодках — стоит перед стеной замка.

В одиночестве, держа автомат наизготовку, плотно прижавшись к стене, пересекаю двор и открываю дверь кухни.

Там за столом сидит кок Майер с двумя парнями и пьет кофе. Увидев меня, он высоко подскакивает, делает стойку, очевидно, ожидая, что я привел с собой гостей. Однако затем видит мой автомат и делает круглые глаза.

— Мне следовало бы высечь Вас, Майер, но я вижу, у Вас дела идут хорошо.

Узнаю, что передовые отряды янки уже были в Le Faou, а также наверху, в деревне. Однако, они не нашли подъезд к замку.

Говорю «Прекрасно!» и «Так-так»! И всматриваюсь в обоих парней: Они совсем не похожи на крестьян.

Быстро объясняю, что мы хотим взять с собой.

— Шнапс останется здесь! — приказываю боцману и твердо добавляю: — Ни одной бутылки здесь не трогать! Вы отвечаете за это — также и за людей из другой лодки!

Пока смотрю по сторонам, чтобы все шло правильно, слышу из арки подвала разговор:

— Зампотылу точно ****улся! Только складывает все и ничего не дает! Я бы пару пузырей стырил!

— Чувак, ты же пьешь только пиво!

— Мудак! Я бы их с собой в отпуск взял. Для мартеля война это фигня, не так?

— Ну, попробуй, может, удастся…

— Вот засранец — как мне это сделать?

Я не издаю ни звука, однако, намереваюсь точно проконтролировать всех при возвращении на вельботы.

Пока одеяла и постельные принадлежности доставляются к морю, у меня есть время поразмышлять о Майере.

И тут меня посещают странные мысли. Парень довольно странно отреагировал на наше посещение. Вместо того чтобы радоваться, что мы забираем его отсюда, он сделал такое выражение лица, словно на похоронах оказался.

И внезапно у меня словно пелена с глаз падает: оба парня на кухне, можно с уверенностью сказать, не были никакими крестьянами из соседней деревни, несмотря на их изорванные, потные береты и измазанные глиной сапоги. Они были в ужасной растерянности, когда я зашел, с автоматом наизготовку, в кухню. И, кроме того, они не выдержали моего взгляда, а стояли и украдкой смотрели на вторую дверь и исчезли тихонько, так, что я совсем и не заметил.

Проклятье — этих сомнительных парней мне следовало схватить и забрать с собой! Господи, я едва решаюсь думать о дальнейшем… Этот вечно доверчивый Старик!

Первое, что я делаю, нахожу боцмана и говорю ему, что он, как только мы явимся в Брест, должен приглядеть за Майером. Боцман делает вид, как будто это мое распоряжение совсем не поразило его. Странно — у него, по-видимому, лучший нюх на таких людей, чем у Старика.

Но где же теперь Майер? Я громко зову его и затем поднимаюсь по большой лестнице и снова кричу его имя, заглядывая во все помещения: но Майера нигде нет. Парень исчез, как испарился. Когда возвращаюсь в кухню, вижу одинокую записку, лежащую на столе. Растянутым, порывистым почерком на ней написано: «Я передумал. Сердечный привет Mademoiselle Симоне и шефу!! Heilt Hitler!»

Только при повторном прочтении я открываю для себя восклицательные знаки и то, что в конце записки стоит не «Хайль Гитлер», а «Лечите Гитлера».

Вот так кок, этот Майер! Плут? В любом случае один из тех, кто не хочет позволить освободить себя…

Внезапно доносятся щелчки выстрелов. Должно быть снизу, от берега.

Точно! Автоматная очередь! Господи, да что там внизу произошло? Быстро, как только могу, мчусь, топоча сапогами вниз к воде, автомат в вытянутой правой руке, спотыкаюсь на корнях, цепляюсь оружием за вьющиеся ветки ежевики, обгоняю двоих с тюками одеял и почти теряю дыхание. Когда, с раздувающимися ноздрями, порывисто дышащей грудью, оказываюсь внизу, то не могу произнести ни слова.

Затем понимаю все без объяснений: часовые в вельботах заскучали и постреляли в кролика. Я готов взорваться от ярости, но должен сдержаться: сейчас нельзя впадать в ярость. Ледяным тоном говорю обоим, которые стреляли:

— Вы будете указаны в моем рапорте. Через тридцать минут по прохождении ворот флотилии.

Наконец мы закончили. Медленно движется перед замком прибрежный кустарник. Далеко висящая ветвь могучего дуба подрезает башенку замка. Впереди возникает скала, и я вижу только часть стены замка. Скала сдвигается глубже в картину. Logonna исчезает.

Теперь могу вздохнуть полной грудью. Боцман кивает мне и широко улыбается.

Хорошо, что всю эту кучу добра возвращаем без потерь! И без шатающихся пьяных пронесем через ворота флотилии. А это сэкономит уйму времени. Внезапно передо мной как наяву встают картины восстания матросов в Киле. Там не хватало только красных знамен. Вместо них веяли на ветру лишь развевающиеся ленточки бескозырок. У моих тридцати бойцов на головах пилотки.

Могу ли я полагаться на этого боцмана? Я едва знаю его. Все бойцы стоят ко мне лицом, их довольно много, и у нескольких из них на лицах отчетливо пламенеют «знамена» коньяка. Скорее всего, эти успели приобщиться к бутылкам в подвале или на пути к лодкам, а у некоторых матросов несколько бутылок выступают сквозь форменку словно грыжи… В конце концов, я же не мог быть всюду одновременно.