— Помедленней, побойся Бога! Они же нас подстрелят! — орет Старик спустя некоторое время Никлишу в самое ухо. И тут же:
— Стой! Черт тебя побери!
Мы подъехали вплотную к собственному дозору: Различаю, несмотря на всю маскировку, направленные на нас две противотанковые пушки. А Старик уже стоит и машет обеими руками — также как и у Landerneau. Водитель от охватившего его страха полностью заглушил мотор. Тишина. Наконец, как большие грибы в замедленной киносъемке поднимаются из земли с полдесятка касок, и затем две руки также поднимаются и машут в ответ.
— Давай, вперед! — приказывает Старик водителю, чтобы он снова завел двигатель.
Противотанковый ров пересекает дорогу! Ну, и что с того! Сильно раскачиваясь, словно желая вытряхнуть нас, вездеход проезжает препятствие. Так вот что приготовлено для неумолимого врага, если он пойдет этой дорогой! — мелькает мысль. Здесь уж янки вздрогнут не только от страха….
— Такую поездку обычно называют «увеселительной прогулкой» или что-то в этом роде, если не ошибаюсь, — говорю Старику, вылезая из вездехода и сбивая въевшуюся пыль.
Старик широко улыбается и гримасничает, двигая нижней челюстью туда-сюда. Судя по его довольному виду, все наше предприятие доставило ему истинное удовольствие. Когда же я добавляю: «Мало пообщались с братишками», он так громко хмыкает, как будто я отколол то еще коленце.
— Я так и говорю, — он внезапно шепелявит и смеется.
Спустя несколько часов, по пути из кабинета в столовую, Старик говорит:
— Я позвонил, кстати, офицеру-квартирмейстеру при коменданте крепости и доложил ему, что неожиданно между Landerneau и Брестом расположилась американская колонна. Наличие в колонне танков позволяет сделать вывод о более чем серьезных намерениях. Мы укрылись в лощине, чтобы все зафиксировать, и что использование нами нашего слабого вооружения было не целесообразным, так как могло спровоцировать нападение на нас с последующим захватом в плен, но определенный результат является в том, что мы представили эту информацию, которую охотно хотели бы передать коменданту крепости.
— И что он сказал тебе в ответ?
— Поблагодарил. Был чрезмерно благодарен. Высказал подтверждение хорошего отношения и так далее — с большим уважением говорил. Очень вежливый человек!
Уже принесли суп, когда Старик поднимается и странно звучащим голосом объявляет:
— Господа мои — наступила реальная опасность. С этой минуты приказываю: Выход в город только по двое. Ношение пистолетов обязательно… И еще я, с глубоким сожалением, вынужден Вам также сообщить: Мы больше пока не можем выезжать в Logonna. Пока…, это значит, что мы должны постоянно отслеживать положение. Нашим господам противникам, по-видимому, горяченького захотелось, да как бы пальцы не обожгли. О значении нашей Атлантической базы в рамках общего ведения войны мне Вам, пожалуй, нечего рассказывать… Обнаруженные танки могут значить только одно: Поощрение к наступательным операциям бойцов Maquis. Поэтому, нашим заданием является защита базы, до тех пор, пока Фюрер не сможет позаботиться о ее деблокировании. Я рассматриваю все в целом лишь как временное нарушение сложившегося порядка.
Старик перекачивается с пяток на носок и обратно. По-видимому, он подыскивает заключительные слова. Но затем просто продолжает:
— Круговая оборона территории флотилии, это наша важная первоочередная задача… Остальные же, то есть, только те люди, которые не пригодны для ведения боя в круговой обороне, должны быть привлечены для защиты нашего переднего края — так сказать, к закрытию разрывов и брешей между сухопутными соединениями. Ладно, господа мои… — Старик повышает голос, но затем только и говорит: — Давайте наслаждаться нашим обедом.
Тотчас со всех лиц улетучивается лежавшее на них напряжение. Некоторые даже отваживаются слегка улыбнуться и устремляют свои взгляды полные надежды на Старика. Но тот вовсе не думает давать ожидаемого всеми пояснения. Взгляд его опущен, будто он максимально сконцентрировался на своем супе. Однако вскоре он снова высоко поднимает голову и берет зампотылу на мушку:
— Зампотылу, может у нас есть трудности с запасами?
Уверен, что Старик только хочет дразнить его. Но все же, зампотылу бьет себя в грудь и отрывисто сообщает:
— Никаких, господин капитан!
— Чудненько! — трубит Старик, но зампотылу не слышит иронии и начинает самозабвенно выступать перед собравшимися: Узкие места — об этом не могло быть у него никакой речи, если бы не возможная потеря запасов в Logonna и Cheteauneuf. Запасы оружия — это, слава Богу, не его епархия. Он, во всяком случае, вооружен. А в некоторых областях запасов даже более чем достаточно.
— Например? — спрашивает доктор.
Зампотылу делает пару странных движений. Это выглядит так, как будто ему приходится рисоваться перед публикой — или как будто речь идет о тайне, которую он не сразу мог бы раскрыть. И только когда все уже проявляют горячее нетерпение, он произносит:
— В области коньяка, например…
— Область коньяка! — повторяет кто-то эхом.
— Обалдеть! — смеется другой.
— Неудивительно, при таких-то ценах!
— Как смешно! В этом весь наш зампотылу! Способный чертяка!
Зампотылу опускает глаза, словно уличенный во лжи грешник, но при этом надевает свою обыкновенную ухмылку.
— Коль речь идет об избытке, у меня тоже есть что предложить, — возглашает доктор голосом игрока снявшего банк:
— Мы снабжены презервативами — даже при ежедневном их потреблении, предположительно, на добрую сотню лет.
На минуту воцаряется тишина. Старик сидит с полуоткрытым от удивления ртом и сморщенным гармошкой лбом. С левого конца стола кто-то прыскает смехом. Несколько человек подносят ко рту салфетки. Доктор же глядит на всех равнодушно. Присутствующие молчат до тех пор, пока Старик не издает:
— Ну и ну! Как не стыдно!
И тут же возникает шумное обсуждение:
— «Область презерватива» — можно со смеху лопнуть…
— На какой срок у них гарантия?
Старик заканчивает всю эту болтовню своим способом: Он внезапно резко встает и громко объявляет:
— Приятного аппетита, господа!
Фифи наверное сцапали ночью двух старпомов. Какой-то француз видел это.
— Нам следует немедленно что-то предпринять! — рвет и мечет Старик. — Ну, я им и устрою!
А что он может подразумевать под словом «предпринять»? И кому «им»? Для начала Старик приказывает собрать всех офицеров флотилии. В приемной все напоминает встревоженный муравейник. И вдруг докладывают: Оба найдены. Пьяные в стельку! В своих комнатах! Этого я уже не переживу! Сейчас начнется тут катавасия! Но без меня! Быстро хватаю с крючка вешалки свою фуражку и исчезаю. И уже на лестнице, слышу, как орет Старик. Останавливаюсь, словно наткнувшись на стену: Давно не слышал такого насыщенного, гремящего командирского голоса. Пустые коридоры великолепно его усиливают. Снова ор: Грохочущее рычание облегчит состояние Старика — это прямо носится в воздухе! Подходя к воротам, слышу из группы копающихся в земле людей, как кто-то далеко разносящимся баритоном поет: «Почему ты целуешь только губы твоей невесты? / Поцелуй ее в задницу — там такая же кожа!» Вечером захожу в кабинет Старика: Старик сидит не шелохнувшись. Взгляд его прикован к рукам. Выражение лица неприветливо и угрюмо. Память услужливо достает фразу «прибитая физиономия». Она сидит во мне с тех времен, когда я был активистом еще у борцов союза тяжелоатлетов АДАС. Внезапно уношусь мыслями в Oberlungwitz, почти в двадцати километрах к югу от Хемница: на чемпионат Саксонии по греко-римской борьбе. Союз тяжелоатлетов АДАС и отборочные игры в Oberlungwitz — история, которая могла бы развеселить Старика.
Пару-тройку минут обдумываю, как бы достаточно осторожно коснуться этой темы, а затем делаю изрядный глоток пива, что принес бачковый из клуба, и начинаю:
— Тебе конечно известно, что я однажды был с борцами. Наверняка, это по твоему мнению, спорт пролетариев, но меня очень интересовали эти типы… как будто в противоположность курсантам военно-морского училища.
