«Госпожа Чурбанна, — сказал я ей, — не в этой же дыре, где я, того и гляди, поджарюсь, объясняться в любви к предмету столь достойному, как вы! Заклинаю вас всеми прелестями, придающими вам такую миловидность, отпустите меня на волю, а там уж мы вместе рассудим, чем могу я вас порадовать». «Ах ты, обманщик! — воскликнула она, — кабы ты любил меня, так не искал бы пути в свое королевство: в пещере, в лисьей норе, в лесу, в пустыне — всюду ты был бы счастлив. Не думай, что на простушку напал, и не надейся вернуться — ты останешься здесь и перво-наперво будешь пасти моих баранов — они умны и умеют вести беседу уж не хуже твоего».

Тут же, приблизившись к лужайке, на которой мы теперь находимся, она показала мне свое стадо. Но я даже не взглянул на него. Чудом из чудес показалась мне сопровождавшая ее прекрасная рабыня; мой взгляд меня выдал. Заметив это, жестокая Чурбанна бросилась на девицу и изо всей силы воткнула шило ей в глаз, так что прелестница тут же рассталась с жизнью. При столь гнусной сцене я бросился на Чурбанну и, обнажив меч, мигом принес бы ее в жертву столь драгоценной тени, если бы чары ее вдруг не сковали моих движений. Все мои усилия были тщетны, я упал наземь, я пытался убить себя, чтобы только не оставаться в том положении, в каком оказался, но тут Чурбанна сказала мне с насмешливой улыбкой:

«Узнай же, каково мое могущество: ты, кто был львом, теперь станешь бараном».

В тот же миг она коснулась меня волшебной палочкой, и я превратился в того, кто сейчас пред вами. Я не утратил ни дара речи, ни понимания всей плачевности моего нового состояния.

«Пять лет быть тебе бараном и полновластным хозяином сих прекрасных мест, — сказала она, — я же буду далеко и, не видя больше твоего прекрасного лица, стану вспоминать лишь о ненависти, которую ты от меня заслужил».

Она исчезла. Если что и могло смягчить мое несчастье, то как раз ее отсутствие. Говорящие бараны, жившие здесь, признали меня за своего короля; они рассказали мне, что из них, столь же несчастных, как я, когда-то не угодивших мстительной фее, она и составила свое стадо. Наказание это не для всех было одинаково долгим. Иным случалось обрести прежний облик и покинуть отару. Других же, настоящих соперников или врагов Чурбанны, она убивала — на сто лет или чуть меньше, — и затем они снова возвращались на белый свет. Юная рабыня, о которой я вам рассказывал, была как раз из таких. С тех пор я с удовольствием иногда встречал ее, совсем безмолвную; и как же больно мне было узнать, что она всего лишь тень. Но, увидев, что один из моих баранов тенью ходит за этим милым призраком, я понял, что это ее возлюбленный, а Чурбанна, не терпевшая нежностей, стремилась разлучить их.

Эта мысль заставила меня отдалиться от тени рабыни, и три года я ни к чему не испытывал влечения, кроме моей свободы.

Поэтому-то, кстати, я иной раз и углублялся в лес. Там я видел вас, прекрасная принцесса, — продолжал он, — то в тележке, которой вы сами правили ловчее, чем Солнце своей колесницей[136], то на охоте, верхом на коне, неукротимом для любого всадника, кроме вас, или бегавшей по поляне взапуски с другими принцессами и выигрывавшей приз, подобно новой Аталанте[137]. Ах, принцесса! Если бы в те времена, когда мое сердце втайне мечтало о вас, я осмелился заговорить с вами, — сколько всего я мог бы сказать! Но что для вас теперь признание несчастного барана?

Услышанное так взволновало Чудо-Грёзу, что она не нашла ответа, и все-таки была с ним столь учтива, что внушила ему некоторую надежду, сказав также, что меньше боится теней теперь, зная, что однажды они оживут.

— Увы, — прибавила принцесса, — если бы мою бедную Патипату, милую Скребушон и прелестного Тантена, пожертвовавших ради меня своей жизнью, постигла та же участь, мне бы не было здесь так грустно.

При всей плачевности своего положения, король Баран был в то же время наделен удивительным могуществом. Он призвал своего шталмейстера (то был баран весьма осанистый) и сказал ему:

— Найдите нам мавританку, обезьянку и пуделя, дабы их тени развеселили нашу принцессу.

И мига не прошло, как они явились пред нею, и, хотя и не могли приближаться так, чтобы дать до себя дотронуться, одно их присутствие уже было для принцессы несказанным утешением.

Королю Барану было не занимать и ума, и утонченности, и искусства приятной беседы, он так пылко любил Чудо-Грёзу, что и она прониклась к нему симпатией, а затем и полюбила его. Да может ли не понравиться прелестный барашек, столь нежный да ласковый, тем более если знать, что это король и что тяготеющие над ним чары когда-нибудь да рассеются. Итак, принцесса весело проводила время, дожидаясь счастливейшей развязки. Галантный баран был занят лишь ею: устраивал то празднества, то концерты, то охоту. Помогало ему в этом все его стадо, нашлось дело даже теням.

Однажды вечером, когда возвратились гонцы — а надо сказать, что король Баран аккуратно посылал их за самыми свежими новостями, — ему донесли, что старшая сестра Чудо-Грёзы собирается замуж за великого принца и великолепию предстоящей свадьбы не будет равных.

— Ах, — воскликнула принцесса, — как же я несчастна, что не увижу всей этой роскоши, а останусь тут под землей с тенями да баранами, когда моей сестре, нарядной как королева, все будут почести воздавать!

— На что вы жалуетесь, сударыня? — ответил ей король баранов. — Разве же я вам запрещал поехать на свадьбу? Отправляйтесь когда вам вздумается, только обещайте мне вернуться. Если вы не согласитесь, право, я умру у ваших ног, ибо моя страсть столь велика, что, если я вас потеряю, мне не жить.

Растроганная Чудо-Грёза пообещала барану, что ничто на свете не помешает ее возвращению. Он дал ей экипаж, подобающий особе столь благородной; принцесса оделась со всем возможным великолепием, не забыв ничего, что приумножило бы ее красоту, а затем уселась в перламутровую карету, запряженную гиппогрифами[138] буланой масти[139], недавно доставленными из Страны антиподов. Король Баран отправил с нею свиту из богато одетых и великолепно сложенных офицеров, которых собрали издалека, чтобы они охраняли принцессу.

Она явилась во дворец короля-отца как раз к началу свадебного пира. Стоило ей войти, как все были поражены блеском ее красоты и драгоценностей. Одни лишь похвалы и славословия раздавались вокруг, а король глядел на нее так внимательно и радостно, что она боялась, как бы он ее не узнал. Но ему, уверенному, что его дочь умерла, такое даже и в голову не пришло.

Однако она все же боялась, что ее схватят, и не осталась до конца церемонии. Принцесса ускользнула незаметно, оставив коралловый ларчик, украшенный изумрудами, надписанный алмазной вязью: «Драгоценности для новобрачной». Ларчик тут же открыли — чего там только не было! Король, сгоравший от нетерпения познакомиться с прекрасной гостьей, был в отчаянии, что больше ее не увидит. Он строго-настрого наказал: если вдруг она снова появится — закрыть за ней все двери и во что бы то ни стало задержать.

Как ни скоро вернулась принцесса, а показалось барану, что не было ее лет сто. Он ждал ее у ручья в самой гуще леса с богатейшими подарками, чтобы так отблагодарить за возвращение; принялся ласкать ее, потом улегся у ее ног, целуя ей руки и рассказывая, как волновался и тосковал. Страсть сделала его столь красноречивым, что принцесса была очарована.

Через некоторое время король выдавал замуж вторую дочь. Узнав об этом, Чудо-Грёза стала упрашивать барана отпустить ее и на этот праздник — ведь он был так важен для нее. Баран не мог скрыть своей скорби: он предчувствовал несчастье. Но не всегда в наших силах избежать беды, а поскольку просьба принцессы была превыше всего, не смог он ей отказать.

— Вы оставляете меня, сударыня, — сказал он ей, — в моей печали больше виновна моя злая судьбина, нежели вы. Я даю согласие, раз вам того хочется, но знайте: большей жертвы я не мог бы вам принести.