Персинет обещал послать туда своего шталмейстера, человека весьма умного. Она же возразила, что мог бы он и сам ей о том поведать, ибо уже убедилась, как хорошо ему и так известно всё, что и где происходит, и ничьей помощи ему в том не нужно. Тут он сказал:

— Пойдемте же со мной в большую башню, откуда вы всё увидите сами.

И он повел ее на самый верх необычайно высокой башни, которая была из горного хрусталя, как и остальной дворец; и попросил наступить ему на ногу, а мизинец вложить ему в рот, и тогда обратить взор на город[12]. Тут и увидела она мерзкую Ворчунью рядом с королем; уродина говорила ему:

— Несчастная принцесса удавилась. Я сама это видела, вот ведь ужас! Надо поскорей похоронить ее, и вы быстро утешитесь после такой незначительной потери.

Король, услышав о смерти дочери, горько-горько заплакал; Ворчунья же, отвернувшись от него, вышла и приказала найти полено; на него надели чепчик, тканями обернули и в гроб уложили; затем, по приказу короля, ему устроили пышные похороны, и все, кто там был, принцессу оплакивали, а мачеху проклинали и говорили, что она во всем виновата. Кругом царила глубочайшая скорбь. Прелестница слышала и сетования, и шепоты: «Какая жалость — принцесса, такая юная и прекрасная, пала жертвой злобы создания столь безобразного! Изрубить бы злодейку на паштет!» Король же не мог ни пить, ни есть, он рыдал, сердце его разрывалось.

Увидев отца в таком отчаянии, Прелестница воскликнула:

— Ах, Персинет! Я не могу допустить, чтобы он так и считал меня умершей; если любите, отвезите меня домой.

Как он ее ни отговаривал, в конце концов пришлось повиноваться. Тогда он сказал ей:

— Принцесса, вам еще не раз придется вспомнить о Дворце Фей; что вы пожалеете и обо мне, на то я не смею надеяться, ибо ко мне вы еще бесчеловечней, чем Ворчунья к вам.

Она, не слушая его речей, упрямо торопилась с отъездом; и вот уж простилась с его матерью и сестрами. Принц уселся вместе с нею в повозку, олени побежали, и, когда они выезжали из замка, принцесса услышала сзади страшный грохот; она обернулась и увидела, что величественный дворец обрушился и вдребезги разбился.

— Что я вижу, — воскликнула она, — дворца больше нет!

— Нет, — отвечал он, — мой дворец теперь в царстве мертвых, и вы войдете туда не прежде, чем вас похоронят.

— Вы разгневаны, — сказала ему Прелестница, стараясь его смягчить, — однако сами рассудите: вас ли следует жалеть или меня?

Когда они прибыли, Персинет устроил так, чтобы принцесса, он сам и повозка сделались невидимы. Она взошла в комнату короля и бросилась к его ногам. Тогда тот пустился бежать, испугавшись и подумав, что ему явилось привидение. Она удержала его и сказала, что и не думала умирать; Ворчунья отправила ее в дикий лес, но там она забралась на дерево и питалась его плодами; еще открыла ему, что вместо нее похоронили полено, и попросила короля о милости отослать ее в какой-нибудь замок, где гнев мачехи уж ее не достанет.

Король почти не мог в это поверить; приказал он откопать полено и был поражен хитростью Ворчуньи. Тут уж в сяк бы сообразил, в чем дело; но человек-то он был несчастный и слабый, даже прогневаться и то как следует не посмел, а только приласкал дочь и поужинал вместе с нею. Когда приспешницы Ворчуньи доложили той, что принцесса вернулась и ужинает с королем, она пришла в бешенство; прибежав к нему, закричала — пусть-де немедленно прогонит эту плутовку, а не то Ворчунья уедет и больше не вернется; дескать, врет она, что Прелестница, хоть и впрямь немного похожа; ибо Ворчунья сама видела, как принцесса повесилась. И еще прибавила, что считать правдой слова такой лгуньи — значит ее саму ни во что не ставить. И король, ни словом не возразив, покинул несчастную принцессу, поверив или прикинувшись, что вериг, будто это не его дочь.

Вне себя от радости, Ворчунья со служанками потащила бедняжку в каморку, где велела раздеть ее. С нее сорвали богатые одежды, напялили жалкие лохмотья из грубой холстины, ноги обули в деревянные башмаки, а на голову накинули грубый шерстяной колпак. Только и дали ей что немного соломы, чтобы спать, да черствого мякинного хлеба.

Оказавшись в такой беде, она горько плакала и сожалела о Дворце Фей, но уже не осмеливалась призывать на помощь Персинета, ибо поняла, как дурно обошлась с ним, и не надеялась, что он любит ее так сильно, что снова ей поможет. А свирепая Ворчунья тем временем послала за одной феей, которая была еще изобретательнее и жесточе ее самой, и сказала ей:

— Есть тут у меня одна плутовка, которая немало мне досадила; я хочу помучить ее, давая всегда самую трудную работу, которую ей не под силу будет выполнить, и тогда смогу ее поколачивать, а она не посмеет пожаловаться. Как бы мне с вашей помощью каждый день изобретать для нее что-нибудь новенькое?

Фея отвечала, что поразмыслит об этом и дня не пройдет, как вернется. Она и впрямь не преминула приехать и принесла огромный клубок ниток, столь тонких, что они рвались от одного дуновения, и запутанных в такой ком, что не найти ни конца, ни начала. Довольная Ворчунья послала за своей прекрасной пленницей и сказала ей:

— Ну что ж, милая моя кумушка, распутайте-ка своими лапищами вот этот клубок, да уж будьте уверены, если порвете хоть одну ниточку, вы погибли, уж я сама спущу с вас шкуру, можете приниматься за работу когда заблагорассудится, но до заката чтоб всё было готово. — И она заперла комнату на три ключа.

Принцесса разглядывала моток, вертела его так и эдак, тысячу порвала, одну распутала, наконец надоело ей попусту мотать, отбросила она клубок от себя и вскричала:

— Прочь, роковая нить! Ты станешь причиной моей гибели. Персинет! Персинет! Если моя к вам суровость не совсем еще отвратила вас от меня, явитесь; я не прошу уже вас о помощи, просто примите мой прощальный привет!

И она заплакала так горько, что растрогала бы любого, уж не говоря о влюбленном принце. Персинет же распахнул дверь так легко, как будто ключ был у него в кармане.

— Я здесь, милая принцесса, — сказал он, — и, как всегда, готов вам служить; не могу я покинуть вас, хоть вы и дурно воздаете мне за мою к вам страсть. — Он трижды ударил волшебной палочкой по мотку, и порванные нити тут же срослись; стукнул еще дважды — и вот уж они аккуратно распутаны и уложены. Тут он спросил, угодно ли принцессе еще чего-нибудь и призовет ли она его когда-нибудь иначе, чем попав в беду.

— Не упрекайте меня, милый Персинет, — сказала она, — я и без того достаточно несчастна.

— Но, милая моя принцесса, — отвечал он, — от вас одной зависит освободиться от гнета, под коим вы оказались; поедемте со мною и будемте счастливы вместе. Чего вы опасаетесь?

— Что вы недостаточно меня любите, — призналась она. — Я хочу, чтобы время доказало мне неподдельность ваших чувств.

Персинет удалился, оскорбленный подобными подозрениями.

Вот наконец и солнце зашло, а Ворчунье только того и надо было; тотчас явилась она со своими неразлучными четырьмя фуриями, повернула три ключа в трех скважинах и, не успев еще отворить дверь, говорит:

— Побьюсь об заклад, что эта прелестная лентяйка ни одним из десяти пальцев своих не пошевелила; ей небось больше по нраву поспать, чтобы щечки были порумянее.

Когда она вошла, Прелестница показала ей катушку ниток, и там не к чему было придраться. Только и смогла проворчать злодейка, что принцесса неряха и клубок замарала, и отвесила бедняжке две такие пощечины, что ее бело-розовые щечки сделались сине-желтыми. Что было делать несчастной Прелестнице, — терпеливо снесла она оскорбление; ее снова отвели в каморку и накрепко заперли.

Ворчунья была весьма раздосадована, что проделка с мопсом ниток не удалась. Снова послав за феей, она осыпала ее упреками.

— Да выдумайте же, — говорила она, — хоть какую-нибудь хитрость, с которой бы она никак не смогла справиться.

Фея удалилась и назавтра вернулась с огромной бочкой перьев самых разных птиц: соловьев, канареек, чижей, щеглов, коноплянок, славок, попугаев, филинов, воробьев, голубей, страусов, дроф, павлинов, жаворонков, куропаток; захоти я перечислить всех зараз — не закончить бы мне рассказ; и были оные перья все перемешаны меж собою, так что и сами птицы не могли бы разобрать, которые чьи.