Принцесса хранила секрет от тех, к кому была равнодушна, — но как не посвятить в него юного пастуха, как таиться от того, кого любишь? Она давно корила себя за то, что скрывает от него свое происхождение.

«В каком неоплатном долгу предо мною был бы он, если б знал, что, рожденная принцессой, я опустилась столь же низко? Увы! Скипетр и пастуший посох равны пред любовью; в силах ли столь превозносимое людьми мнимое величие, заполнив нашу душу, принести нам совершенное счастье? Нет, лишь добродетели это под силу. Она, вознеся нас выше трона, учит пренебречь им. Пастух, который любит меня, мудр, умен, мил; какой принц может сравниться с ним?»

Среди этих размышлений она вдруг увидела пастуха у своих ног: он следовал за нею к берегу речки и теперь протягивал ей букет цветов, восхитительных в своем разнообразии.

— Где вы были, прекрасная пастушка? — спросил он. — Вот уже несколько часов я ищу и с нетерпением жду вас.

— Пастух, — ответила она, — меня задержали удивительные события. Я буду упрекать себя, если не расскажу вам о них, однако же помните, что сей знак моего доверия требуется держать в строжайшем секрете. Я принцесса, мой отец был королем, и сейчас я вновь обрела его в лице Верхов-ника.

Принца так смутили и взволновали эти известия, что он слушал, не перебивая и затаив дыхание, хотя Карпийон и рассказывала обо всем с исключительной доброжелательностью. Сколь многого боялся он сейчас: что мудрый пастух, воспитавший его, теперь не отдаст за него свою дочь, ибо он уж не пастух, а король, или что она сама, почтя слишком великой разницу между ним и красавицей принцессой, лишит его даже и едва появившихся знаков поощрения.

— Ах, госпожа, — печально молвил он, — я пропащий человек, и лучше мне умереть. Вы дочь короля и отыскали своих родителей, а я всего лишь несчастный, у которого нет ни родины, ни дома. Орлица была мне матерью, а ее гнездо — колыбелью. Если я ранее и удостоился нескольких ваших благосклонных взглядов, то теперь вас заставят отказаться от меня.

Принцесса помолчала мгновение, а затем, ничего не ответив, вынула заколку, поддерживавшую прядь ее прекрасных волос, и вырезала ею на коре дерева:

Следом и принц вывел такие слова:

Ниже принцесса добавила:

В порыве счастья принц бросился к ее ногам и, сжимая ее руку, сказал:

— Уняв боль моего сердца, прекрасная принцесса, вы новыми свидетельствами своего расположения сохраняете мне жизнь. Только не забывайте слов, которыми сейчас выразили вашу благосклонность.

— Никогда мне их не забыть, — ласково улыбнулась она, — верьте моему сердцу, что бьется скорее для вас, чем для меня самой.

Они, несомненно, проговорили бы еще долго, будь у них побольше времени, но пора было вести назад стада, и влюбленные заторопились домой.

Между тем король с королевой вдвоем совещались, как теперь быть с Карпийон и юным пастухом. Пламя разгоравшегося в сердцах молодых людей чувства, дарованная им небом совершенная красота, ум, изящество их манер — все заставляло желать, чтобы сей союз продлился вечно, и они одобряли его, пока не узнали о том, кто она. Однако теперь, обретя в Карпийон дочь, они видели в ней совсем иное; пастух же для них по-прежнему был несчастным горемыкой, которого бросили на растерзание диким зверям, не иначе чтоб избавиться от лишнего рта. Наконец, они решили сказать Карпийон, чтобы она не подкрепляла более надежд, которыми пастух льстил себя, и даже твердо заявила ему, что не желает оставаться в этих краях.

Едва рассвело, королева позвала к себе принцессу. Она говорила с ней очень ласково, но разве есть слова, способные унять столь сильную тревогу? Напрасно Карпийон сдерживалась: лицо ее то пылало жаром, то мертвенно бледнело, а потухший взор явно говорил о печали. Ах, как корила она себя за сделанное признание! И все-таки она покорно заверила мать в полном своем послушании. Выйдя же, принцесса едва дошла до своей кровати и бросилась на нее, заливаясь слезами, сетуя и раскаиваясь.

Наконец она поднялась, ибо настал час вести овец на выпас. Однако она направилась не к реке, а углубилась в лес, прилегла на мох и, положив руки под голову, погрузилась в мечты. Принц, всегда беспокоившийся, если Карпийон не было рядом, отправился искать ее и внезапно появился перед нею. При виде его она громко вскрикнула, словно захваченная врасплох, поспешно встала и отпрянула, стараясь не встречаться с ним взглядом. Это было так неожиданно, что повергло его в растерянность; устремившись за нею, он спросил:

— Что ж! Тогда, о пастушка, раз хотите вы моей смерти, не отказывайте уж себе в удовольствии видеть и последний вздох мой. Отчего переменились вы к верному пастуху, отчего не помните вчерашних обещаний ваших?

— Увы и ах! — молвила она, бросив на него печальный взгляд. — В каком злодеянии вы меня обвиняете? Я несчастна, ибо вынуждена слушаться приказов, от которых мне невозможно уклониться. Сжальтесь надо мною и не ищите более встреч: так надобно.

— Так надобно? — вскричал он, в отчаянии воздев к небу руки. — Надобно, чтобы я избегал вас, божественная принцесса? Да возможно ли, что сами вы отдаете мне приказ столь жестокий и незаслуженный? Что же будет тогда со мною, если дарованная вами радостная надежда угаснет, а жизнь моя продолжится?

Карпийон, страдая не меньше возлюбленного, упала без чувств, не в силах проронить ни слова. Тут до крайности взволнованный и растерявшийся принц ясно понял, что она хотела бы воспротивиться данным ей приказам; уверенность эта немножко облегчила его терзания.

Не теряя ни мгновения, он бросился ей на помощь. Водою из ручья, тихо журчавшего в траве, принц смочил лицо пастушки, и подглядывавшие из-за кустов амуры шепотом поведали остальным крылатым малышам — тем было плохо видно, — что он посмел украсть ее поцелуй. Тут принцесса открыла глаза и, оттолкнув своего милого пастуха, сказала:

— Бегите! Если сюда придет матушка, она рассердится на вас.

— Значит, я должен оставить вас на съедение медведям и кабанам, — вздохнул он, — или, чего доброго, гадюка или другая змея приползет и укусит вас, пока вы лежите тут одна и без чувств.

— Лучше подвергнуть себя опасности, — возразила она, — чем вызвать гнев королевы.

Пока принц и принцесса вели столь нежную и милую беседу, в королевских покоях вдруг, откуда ни возьмись, появилась фея-покровительница в полном снаряжении, а глаза ее сверкали ярче драгоценных камней, украшавших ее латы и шлем. Она молвила королеве:

— Где же благодарность за мой дар, ваше величество, — ведь это я вернула вам дочь; не будь меня, она утонула бы, запутавшись в рыболовных сетях; а сейчас вы обрекаете на смерть от душевных мук пастуха, заботу о котором я тоже поручила вам. Не думайте больше о том, что препятствует их союзу, — настало время соединить их. Вы же, славный Верховник (обратилась она к королю), подумайте об их свадьбе, ибо таково мое желание, в исполнении которого у вас никогда не будет причин раскаиваться.

И тут, не дожидаясь ответа, она исчезла, оставив за собою лишь столб света, похожий на солнечный луч.

Король и королева были равно изумлены и обрадованы, что веления феи оказались столь приятными.

— Не стоит сомневаться, — молвил король, — что этот загадочный пастух по происхождению не ниже Карпийон, ибо его покровительница слишком благородна, чтобы желать союза тем, кто друг другу не пара. Как видите, именно она спасла нашу дочь из озера, где ей грозила неминуемая гибель. Чем заслужили мы ее покровительство?

— Я слышала, — ответила королева, — что есть добрые и злые феи, и те и другие действуют сообразно своему гению: одни проникаются к людским семьям любовью, а другие — ненавистью. Должно быть, Амазонка — фея добрая и потому благосклонна к нам.