Так прошли четыре года, за которые орлица рассталась со всеми орлятами. Повзрослев, они улетали и не возвращались больше в гнездо, даже чтобы повидать мать. Принц же так и жил на скале, ибо был еще слишком слаб, чтобы уходить далеко. Осмотрительная орлица, опасаясь, как бы он не упал в пропасть, перенесла его на скалу повыше, в такое отвесное место, куда не могли добраться дикие звери.

Сам Амур[231], коего изображают созданием столь совершенной прелести, — и тот был не красивее маленького принца, чья белоснежная кожа и свежий румянец ничуть не портились от лучей жаркого солнца, а черты лица отличались такой правильностью, какую не могли бы вообразить даже самые выдающиеся художники. Волосы его отросли уже до плеч, а облик стал так прекрасен, что ни в одном ребенке не встречалось еще доселе подобного величия и благородства. Орлица, чрезвычайно его полюбившая, кормила его только плодами, отличая тем от своих орлят, которым давала лишь сырое мясо. Она досаждала всем окрестным пастухам, беспощадно похищая их ягнят. Везде только и говорили, что о ее нападениях на скот. И вот пастухи, которых допекло, что они кормят хищную птицу в ущерб своим стадам, решили отыскать ее гнездо. Разделившись на несколько отрядов, они проследили, куда она полетела, и пошли за ней следом по горам и равнинам. Долго они не могли найти орлицу, но вот наконец как-то раз увидели, что она опустилась на высокую скалу. Самые смелые из преследователей отважились по ней подняться, хоть и было это очень опасно. У орлицы в то время оставалось еще двое маленьких орлят, которых она заботливо кормила. Но как ни дороги они ей были, еще сильнее любила она маленького принца, который прожил у нее намного дольше. Орлицы не было в гнезде, когда до него добрались пастухи, поэтому никто не помешал им разорить его и разграбить все, что они там нашли. Но каково же было их изумление, когда они обнаружили принца! Это выглядело столь невероятно, что они, простаки, лишь дивились да недоумевали.

Когда они забирали ребенка и орлят, и тот и другие подняли такой крик, что услышавшая их орлица прилетела и в отчаянии накинулась на похитителей. Им бы довелось испить полную чашу ее гнева до дна, не убей ее один из пастухов, пустивший стрелу из лука. Маленький принц, невинное дитя природы, увидев, что его кормилица упала, жалобно вскрикнул и заплакал горше прежнего. Пастухи же, добившись своего, возвратились в деревню. На следующий день там должны были исполнить жестокий обряд, о коем речь пойдет далее.

Край тот издавна был пристанищем людоедов. Люди старались хоть как-нибудь оградить себя от такой напасти, но тщетно. Ужасные людоеды, разъяренные людской ненавистью, стали только свирепее и теперь поедали всех без разбору.

Но вот однажды пастухи собрались, чтобы наконец решить, как им противостоять людоедам. Вдруг, откуда ни возьмись, появился человек невиданного роста. Тело его было оленьим, шерсть — синей, ноги — козьи, на плече он держал палицу, а в руке — щит. Он сказал им:

— Пастухи, я Синий Кентавр[232]. Если вы будете отдавать мне каждые три года по ребенку, я обещаю вам привести сюда сотню своих собратьев, и они побьют людоедов и прогонят их.

Пастухи никак не хотели соглашаться на такую жестокую цену, однако самый почтенный из них молвил:

— Полно, други! Неужто нам сподручней терпеть, что людоеды день за днем поедают наших отцов, детей и жен? Отдав одного, мы спасем многих. Примем же предложение кентавра.

Тут уж все согласились и с жаром поклялись кентавру, что отдадут ему ребенка.

Кентавр ушел и вскоре вернулся, сдержав обещание: он привел своих собратьев, таких же чудовищных, как он сам. Однако людоеды оказались столь же смелы, сколь были жестоки. Начались сражения, побеждали в них всегда кентавры и наконец обратили людоедов в бегство. Тогда Синий Кентавр явился требовать награду за свои труды, и, хотя все согласились с его полным правом на это, однако же не нашлось ни одного семейства, готового расстаться со своим чадом. Матери прятали детей только что не под землей. Кентавр, посуровевший, прождав два дня, заявил пастухам, что требует по ребенку за каждый день, что проведет здесь. В конце концов промедление стоило пастухам шестерых мальчиков и стольких же девочек. С тех пор нелегкое это дело стали совершать по установленному порядку, и каждые три года пастухи устраивали торжественное празднество в день, когда приходилось отдавать кентавру несчастное дитя.

Случилось так, что день выплаты дани наступил сразу после того дня, когда принца забрали из орлиного гнезда. Хотя ребенок был уже выбран, нетрудно догадаться, как охотно пастухи заменили его принцем. Его сомнительное происхождение — ведь простодушные пастухи думали, что орлица была его матерью, — и дивная красота укрепили их в решении непременно преподнести кентавру именно его, ибо тот был так прихотлив, что желал есть лишь самых красивых детей. Мать ребенка, выбранного для него на сей раз, после пережитого смертельного ужаса вновь ощутила радость жизни. Ей велели подготовить маленького принца к церемонии, как собственного сына. Она старательно расчесала его длинные волосы и надела ему венок из маленьких свежих алых и белых роз, нарядила в длинное платье из тонкого белого полотна и подвязала поясом из цветов. Окончив все приготовления, ему велели идти вперед одному, а другие дети шли следом, сопровождая его; но каким же величавым благородством сиял его взгляд! Он, мальчик возраста столь нежного, прежде не видевший никого, кроме орлов, не казался ни испуганным, ни диким; можно было подумать, что пастухи собрались лишь для того, чтобы прислуживать ему.

— Ах! Какая жалость! — переговаривались они. — Малыша сейчас съедят! Как нам спасти его?

Многие плакали, но что же тут поделаешь.

Обычно кентавр появлялся на вершине скалы с палицей в одной руке и со щитом в другой и громовым голосом кричал пастухам:

— Оставьте жертву и уходите!

Едва увидев ребенка, приведенного на сей раз, он несказанно обрадовался и, расхохотавшись так оглушительно, что задрожали горы, страшным голосом проревел:

— Лучший обед в моей жизни. Что за чудо-малыш — можно и не солить, и не перчить!

Пастухи же с пастушками, глядя на несчастного ребенка, перешептывались:

— Орлица, и та пощадила его, вот чудо так чудо, но от этого страшилища ему не спастись.

Самый старый из пастухов взял принца на руки и несколько раз поцеловал.

— Дитя мое, милое мое дитя, — говорил он, — я только успел узнать тебя и уже чувствую, что вот-вот навсегда с тобою расстанусь. Зачем должно мне присутствовать при твоей погибели? Что за ирония у судьбы, давеча защитившей тебя от цепких когтей и острого клюва страшной орлицы, а теперь отдающей в хищную пасть ужасного чудовища?

Покуда сей пастух орошал ручьем своих слез румяные щечки принца, невинный ребенок теребил ручонками его седые волосы, по-детски улыбаясь ему, и все жальче становилось его старику, и он все мешкал идти вперед.

— Эй вы, шевелитесь! — кричал голодный кентавр. — Коли придется спуститься к вам — проглочу сразу сотню.

Потеряв терпение, он встал на дыбы и взмахнул палицей, как вдруг в небе появился огромный огненный шар, окруженный голубым облаком. Покуда все стояли, не смея шелохнуться, шар в облаке медленно опустился на землю и сфера открылась; оттуда выехала алмазная колесница, влекомая лебедями, а в ней — женщина ослепительнейшей красоты. На голове ее сиял шлем из чистого золота, украшенный белыми перьями, с поднятым забралом; глаза сверкали, как два солнца; роскошные латы и огненное копье в поднятой руке — все выдавало в ней амазонку.

— Как?! Пастухи, — воскликнула она, — да можно ли быть столь бесчеловечными, чтобы отдать такое дитя жестокому кентавру? Справедливость и здравый смысл восстают против обычаев столь варварских. Не страшитесь возвращения людоедов, ибо я — фея Амазонка[233] — покровительствую вам, и впредь все вы будете под моей защитой.