«Вы желаете моей смерти, прелестная оса? — спросил я. — Вам не потребуется жала; лишь прикажите — и я умру». — Оса же, ничего не ответив, накинулась на цветы, обратив на них, несчастных, весь свой дурной нрав.

Подавленный ее презрением и собственным жалким положением, я летел, не разбирая дороги. Наконец я достиг прекраснейшего в мире города, который зовут Парижем. Я так устал, что немедля спустился на кроны больших деревьев, окруженных оградою. Сам не знаю как, я оказался вдруг в большой зеленой клетке, украшенной золотом. Комнаты были обставлены с удивительным великолепием. Вдруг вошла юная красавица и принялась ласкать меня, так мило со мною беседуя, что я был очарован. Находясь в ее комнате, я вскоре узнал ее сердечную тайну: к ней часто заходил эдакий фанфарон, вечно разъяренный и недовольный всем на свете, — он не только осыпал ее незаслуженными упреками, но и бил так, что она замертво падала на руки своих камеристок. Мне горько было видеть ее страдания, особенно же меня огорчало, что побои, которыми варвар награждал ее, лишь с новой силой пробуждали нежность в этой милой женщине.

Я денно и нощно мечтал, чтобы те же феи, что превратили меня в канарейку, явились и навели порядок в этой несуразной любви. Мои желания исполнились, и феи вдруг появились в ее спальне как раз в тот момент, когда ее неистовый любовник приступил к обычным забавам. Они осыпали его упреками и приговорили пожить в волчьей шкуре, долготерпеливую же даму, покорно сносившую побои, превратили в овечку и обоих отправили в рощу под горой. А я взял и улетел. Мне хотелось посмотреть все европейские дворы. Я прилетел в Италию и случайно попал в дом к одному крестьянину, которому часто приходилось отлучаться в город, а он был очень ревнив и, не желая позволять жене ни с кем видеться, на весь день запирал ее на ключ, так что мне выпала честь забавлять эту прекрасную узницу. Да вот только у нее были иные заботы, кроме как со мной болтать. Один сосед, давно ее любивший, спускался к ней по вечерам через печную трубу; он вылезал оттуда черный как черт[218]. Ключи, которые так берег ревнивец, лишь усыпляли его же бдительность. Я же все время боялся, как бы не случилось чего ужасного, но тут сквозь замочную скважину явились феи, чем немало удивили нежную парочку. «Ступайте на покаяние, — сказали они любовникам, касаясь их волшебными палочками, — трубочист пусть станет белкой, а дама, столь преловкая, — обезьянкой; и пускай муж ее, коль скоро ему так нравится стеречь ключи от дома, на десять лет превратится в дога».

— Мне пришлось бы слишком злоупотребить вашим вниманием, — прибавил летун-канарейка, — вздумай я рассказать вам обо всех моих приключениях. Я довольно часто прилетаю в рощу под горой и всякий раз встречаю там новых животных, ибо феи все еще странствуют, а люди по-прежнему огорчают их нескончаемыми дурными поступками. Однако вы еще успеете вдоволь наслушаться о приключениях тех, кто здесь кается.

И вправду нашлось немало желающих поведать королеве историю своей жизни, если будет у нее на то охота; однако она, поблагодарив весьма учтиво, решила лучше поискать уединенного местечка, ибо ее больше клонило к мечтам, нежели к беседам. Стоило ей лишь об этом намекнуть, как тут же вырос небольшой дворец, где ей были поданы утонченнейшие яства, — все это были лишь фрукты, но фрукты редчайшие; подносили их птицы, коих в этой роще было в избытке, и она ни в чем не нуждалась. Бывали там и праздники, притом самые необычайные: можно было увидеть и льва, пляшущего с ягненком, и медведя, нашептывающего нежности голубкам, и змей, ласково беседовавших с коноплянками. Случалось и бабочке любезничать с пантерой. Ведь за обликом здесь скрывалась совсем иная сущность, ибо никто из них не был взаправду тигром или барашком, — все это были люди, которых феи хотели отучить от их недостатков.

Все они просто обожали королеву Скромницу, обо всем спрашивая ее мнения, так что она безраздельно властвовала в этом маленьком государстве и, если бы не обвиняла себя неустанно во всех бедствиях Зеленого Змея, то уж свои-то, вооружась терпением, вынесла бы легко; но, стоило ей подумать о том, как страдает он, как она снова принималась корить себя за непростительное любопытство. Вот пришло время покинуть рощу под горой; она призвала своих маленьких провожатых, верных канареек, и те заверили ее, что все готово к благополучному возвращению. В дорогу она пустилась ночью, чтобы избежать долгих проводов и обойтись без слез, ибо ее весьма тронули те дружба и почтение, коими все эти разумные твари ее одаривали.

Она не забыла прихватить и кувшин с Водой Скромности, и корзину с клевером о четырех листах, и железные башмаки; и вот, когда Маготина считала ее давно умершей, она вдруг явилась перед ней, с жерновом на шее, в железных башмаках и с кувшином в руках. Увидев ее, фея громко вскрикнула и спросила, откуда она взялась.

— Сударыня, — отвечала ей королева, — я три года черпала воду разбитым кувшином, но вот наконец сумела сделать так, чтобы она не вытекала.

Маготина расхохоталась, вообразив, как, должно быть, устала эта несчастная королева, однако, наконец-то разглядев ее, вскричала:

— Как так! Дурнушка похорошела! Где это вы взяли такую красоту?

Королева рассказала ей, что это чудо свершилось, едва она умылась Водой Скромности. Тут Маготина с досады хватила кувшином оземь.

— Ну, у меня еще хватит могущества, чтоб отомстить, — вскричала она, — отправляйтесь-ка вы в этих железных башмаках прямо в Ад да попросите для меня у Прозерпины Эликсир Долгой Жизни[219], а то я все боюсь заболеть и даже, чего доброго, умереть. Когда у меня будет это снадобье, мне уже нечего будет опасаться. Посему остерегайтесь открывать бутылку, не смейте даже пригубить напитка, который она вам даст, — все это только для меня.

Приказ привел несчастную королеву в необычайное замешательство.

— Но как же попадают в Ад, — спросила она, — и можно ли вернуться оттуда? Увы, сударыня! Неужто вам никогда не надоест мучить меня? Под какой такой несчастной звездой я родилась? И отчего моя сестра много счастливее меня, — а еще говорят, что созвездия ко всем равно справедливы!

Она расплакалась, а торжествующая Маготина лишь расхохоталась.

— Ну же, пошевеливайтесь! — кричала она. — Ни на минуту нельзя откладывать путешествия, венцом которого будет столь прекрасный дар!

Она дала ей торбу со старыми орехами и заплесневелым хлебом, и королева отправилась в путь, решив разом прекратить все свои страдания, разбив себе голову о первую же скалу.

Она все шла и шла неведомо куда, без дороги, и думала, что странное это было поручение — послать ее в Ад. Наконец, совсем выбившись из сил, улеглась под деревом и принялась мечтать о несчастном Змее, уже более не думая о своем странствии. Но вдруг появилась фея Заступница и сказала ей:

— Знаете ли вы, прекрасная королева, что вашего супруга удерживают в обиталище тьмы по приказу Маготины, и, чтоб его освободить, вам надлежит спуститься к Прозерпине?

— Я пошла бы и дальше, будь оно возможно, — отвечала она, — но мне неведомо, где спускаются в эту мрачную обитель.

— Возьмите эту зеленую ветвь, — сказала фея Заступница, — ударьте ею оземь и громко произнесите…

И королева, упав к ногам своей великодушной подруги, произнесла: