Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Письмо - i_001.png

«О, как спокоен нынче я!..»

О, как спокоен нынче я!..
Вчера мне отрубили голову,
И гордо я хожу по городу,
Забыв глухое чувство голода
Ко всем предметам бытия.
Мне говорил палач:
«Не плачь,
Ведь завтра ты другую купишь,
Чтоб избежать людской молвы…»
А мне сегодня лепит кукиш
Ваятель вместо головы.
О, шиш из мрамора Каррары!..
На постаменте шеи он
Возникнет, как предвестник кары
На переломе двух времён.
И будет в нём дыханье бездны
И проницательность моя,
И выйдет из меня помпезный
Ниспровергатель и судья.
Я буду точен в каждом жесте
И, скажем, вытащу на свет,
Что ты украл в роддоме шерсти,
Отбритые за десять лет.
Иль на просторах паранойи,
Увидя тайный знак вдали,
Увёл видения у Гойи,
Похитил Галю у Дали…
О, волоките меня волоком
По вашей грязной мостовой!..
Моя душа оббита войлоком,
Я ненавижу, я чужой
В миру, где умер почитатель
Стихов, и в суете мирской
Ненужным сделался ваятель,
И шиш исчез из мастерской.
1966, 1999

1

Из цикла

«ПРОФИЛЬ СТЕРВЯТНИКА»

«Те дни породили неясную смуту…»

Те дни породили неясную смуту
И канули в Лету гудящей баржой.
И мне не купить за крутую валюту
Билета на ливень, что лил на Большой
Полянке,
             где молнии грозный напарник
Корёжил во тьме металлический лом,
И нёс за версту шоколадом «Ударник»
С кондитерской фабрикой за углом.
Весёлое время!.. Ордынка… Таганка…
Страна отдыхала, как пьяный шахтёр,
И голубь садился на вывеску банка,
И был безмятежен имперский шатёр.
И мир, подустав от всемирных пожарищ,
Смеялся и розы воскресные стриг,
И вместо привычного слова «товарищ»
Тебя окликали: «Здорово, старик!»
И пух тополиный, не зная причала,
Парил, застревая в пустой кобуре,
И пеньем заморской сирены звучало:
Фиеста… коррида… крупье… кабаре…
А что ещё надо для нищей свободы? —
Бутылка вина, разговор до утра…
И помнятся шестидесятые годы —
Железной страны золотая пора.
1992

МОСКОВСКОЕ ВОСПОМИНАНИЕ

В морозный вечер мимо гастронома
Рысцой весёлой до пристройки низкой
Затерянного в переулках дома
Спешили мы с подругой по Мясницкой.
Малиново-сиреневые тени
Сгущались и, как помнится теперь,
Вели в пристройку стёртые ступени,
И старую обшарпанную дверь
Нам открывала странная хозяйка —
Огромная, на тоненьких ногах.
Кипели щи. На кухне сохла байка
Её рубах и кофточек, но, ах!..
Как хорошо картошкою печёной
Закусывать и верить, закурив
В компании бухой и обречённой,
Что это только краткий перерыв,
Что не оставит пьяное подполье
В твоей душе тоски и синяков,
Что впереди раскидистое поле
И горы ненаписанных стихов,
Что женщина, которую привёл ты,
Минуя долгий тёмный коридор,
Войдёт с тобою в комнату, где жёлтый
Огонь страстей ворвётся в разговор.
И ты — студент, гуляка и бездомник —
Рукой рассеешь дыма пелену,
Чтоб трепетные груди, как приёмник,
Настроить на безумную волну…
О, молодость!.. Давно совсем другие
Жильцы в пристройке каменной, но вот
Кривая тень внезапной ностальгии
Ползёт за мной от Кировских ворот…
1991

1972 ГОД

Олегу Яновскому

1
А жил я в доме возле Бронной
Среди пропойц, среди калек.
Окно — в простенок, дверь — к уборной
И рупь с полтиной — за ночлег.
Большим домам сей дом игрушечный,
Старомосковский — не чета.
В нём пахла едко, по-старушечьи,
Пронзительная нищета.
Я жил затравленно, как беженец,
Летело время кувырком,
Хозяйка в дверь стучала бешено
Худым стервозным кулаком
Судьба печальная и зыбкая
Была картиной и рассказом,
Когда она, как мать над зыбкою,
Спала, склонясь над унитазом,
Или металась в коридорчике,
Рукою шарила обои,
По сыну плакала, по дочери,
Сбежавшая с офорта Гойи.
Но чаще грызли опасения
И ночью просыпался зверь.
Кричала: — «Сбегай к Елисееву
За водкой!..» — и ломилась в дверь.
Я в это время окаянное,
Средь горя и макулатуры,
Не спал. В окне галдели пьяные,
Тянуло гарью из Шатуры.
1
{"b":"568613","o":1}