Однако же вернемся к господину барону. Я с удовольствием отметила про себя, что моя миловидность и грациозные движения погрузили его в некое подобие восторженного экстаза и что благодаря моим маленьким хитростям рыбка крепко сидит на крючке. С начала и до конца репетиции он не сводил с меня глаз, вернее, он пожирал меня глазами, словно легавая собака добычу, и казалось, находил невероятное удовольствие уже в одном только созерцании моих прелестей, ибо на лице у него постоянно блуждала какая-то блаженная улыбка, как у юродивого. Видя подобное преклонение перед своей особой, я оказала барону при выходе из театра высшую милость тем, что согласилась, чтобы он подвез меня до дому в своей карете, а при расставании я столь же милостиво пригласила его отужинать у меня. Бедный барон совсем ошалел от счастья! Спустя четверть часа к нам присоединился господин де Гр., задержавшийся в Опере по каким-то неотложным делам, и так как я не желала разочаровывать барона и хоть в малейшей степени разрушать тот образ, что он нарисовал себе в соответствии с тем, что наплел ему обо мне господин де Гр., я в тот вечер вела себя исключительно сдержанно и скромно и столь успешно и натурально сыграла взятую на себя роль чувствительной девицы, что бедный простофиля окончательно уверовал в то, что я, в отличие от многих других актрис, вполне способна воспылать глубокой и искренней страстью к своему воздыхателю.
Природа обычно восполняет недостаток ума у того, кого она обделила сим необходимейшим качеством, то есть у глупцов, тем, что в избытке одаривает их самомнением и самолюбием, превосходящими все границы разумного, и чем эти дураки смешнее, глупее и уродливее, тем более они почитают себя светочами разума и писаными красавцами. Такова была и маленькая слабость моего барона: он ни на секунду не усомнился в том, что меня его красота и ум сразили точно так же, как и мои прелести сразили его. Я со своей стороны всячески старалась поддерживать в нем это приятное заблуждение, пуская в ход маленькие хитрости и оказывая ему во время ужина знаки внимания. Когда же он стал откланиваться, я, глядя ему прямо в глаза своими невинными глазками, в коих, как мог бы поклясться каждый, кто в них бы заглянул, светилась великая любовь, сказала, что жду его на следующий день между десятью и одиннадцатью часами утра, чтобы выпить чашку шоколада. (Именно в то утро я хотела подвергнуть испытанию его щедрость.) Он был столь пунктуален, что явился, когда я еще нежилась в постели. Слуга доложил мне о приходе гостя, и я торопливо накинула домашнее платье; как и большинству наших барышень, мне нечего было опасаться, что я покажусь визитеру так, в естественном виде, не прибегая к белилам и румянам, и без особых украшений. Итак, я приняла его запросто, в простеньком неглиже, однако же не забыла про все гримаски, ужимки и общепринятые фразы, каковые положено произносить в подобных ситуациях.
— Ах, господин барон, как это мило заставать людей врасплох! Но, Бог мой, который же час? Нет, нет, господин барон, не может быть, что уже одиннадцать! Ваши часы спешат! Всенепременно! И в самом деле, уже так поздно? Господи помилуй! Что же это со мной случилось? Как я, наверное, ужасно выгляжу! Признайте же, барон, что вы находите меня отвратительной, гадкой… Ах, я так раздосадована, что вы застали меня в таком виде… А знаете ли вы, что я ночью не то что не спала, а даже глаз не сомкнула? На то были особые причины, и вам бы следовало о них догадаться… Ах, какая же у меня мигрень, просто голова раскалывается! Но как бы там ни было, я надеюсь, что удовольствие видеть вас избавит меня от сего недуга. Лизетта, поторопись и скажи, чтобы нам принесли шоколад, да помните, что я люблю погуще и послаще.
Лизетта повиновалась беспрекословно, и через минуту шоколад был подан. В то время, когда мы ублажали наше обоняние и наш изысканный вкус сим приятным пенистым напитком, мне доложили, что меня хочет видеть мой ювелир.
— Как? Что? — воскликнула я с деланным возмущением. — Этот надоеда опять явился мне докучать? Но я ведь велела говорить всем, что меня нет дома ни для кого! Ах, право, престранные люди эти слуги! Можно их просить о чем угодно, можно отдавать им какие угодно распоряжения, они ничего не слышат, ничего не помнят и сделают все по-своему, разумеется, во вред хозяину. Нет, я положительно вне себя от гнева! Но, господин барон, раз уж он пришел, то, с вашего позволения, я приму его и выслушаю. Пусть войдет, так уж и быть. Доброе утро, господин де Лафрене, но позвольте узнать, что привело вас в мое скромное убежище в столь ранний час? Ну, как обстоят у вас дела? Как идет торговля? Готова поклясться, у вас припасено что-то новенькое, что вы желаете мне показать!
— Мадам, — учтиво поклонившись и обращаясь ко мне так, как обычно обращались к актрисам Оперы вне зависимости от их семейного положения (во избежание экивоков) все посвященные, заговорил ювелир, — именно данное обстоятельство и заставило меня взять на себя смелость нарушить ваш покой в столь ранний час Находясь по делам поблизости от вашего дома, я решил, что вы не рассердитесь на меня, если я явлюсь незваным для того, чтобы показать вам одну прелюбопытную вещицу. Речь идет о крестике, что заказала мне одна очень набожная особа, супруга ростовщика с Вандомской площади. Могу сказать без хвастовства, что уже давно в Париже не делали столь изящных вещиц!
— В самом деле, господин де Лафрене, вы так любезны! Да, вы очень галантны, вы не забываете своих верных друзей. Я так вам признательна за сей знак внимания с вашей стороны. Ну что же, давайте посмотрим, коли уж вы так предупредительны… Ах, нет, господин барон, вы только посмотрите! Какая прелесть! Какая красота! Какая тонкая работа! Нет, вы оцените изящество оправы! А камни, камни каковы! Они великолепны, изумительны! А огранка сколь превосходна! Как они играют! Каким дивным огнем они горят! Вы не находите, что это истинное произведение искусства?! Какая досада, что это чудо достанется какой-то дерзкой ростовщице! Нет, правда, нынче эти нахалки носят все самое лучшее! Поверьте, я просто с ума схожу от мысли о том, что такая вещь предназначена для богатой простушки такого сорта! Это просто ужасно! А сколько же стоит сия красота, господин ювелир?
— Восемь тысяч франков, мадам, и это последняя цена, — низко кланяясь проговорил после непродолжительного молчания (словно он размышлял) Лафрене.
— Ах, если бы я была при деньгах, я бы не позволила вам унести это чудо из моего дома! — вздохнула я.
— Вам известно, мадам, что я всегда к вашим услугам. И стоит вам только слово промолвить…
— Ах, нет, не в моих правилах брать что-либо в кредит…
Барон, как я и предвидела, пришел в неописуемый восторг от столь неожиданно представившейся возможности выказать свое великодушие и угодить мне, он ухватился за крестик, как утопающий хватается за соломинку, тотчас же выложил за него 60 луидоров звонкой монетой и вручил ювелиру расписку на остальную сумму со сроком погашения на следующий день. Сначала я для приличия поломалась и даже сделала вид, что разгневана, короче говоря, повела себя как честная и порядочная и, что самое главное, абсолютно бескорыстная девица, движимая самыми благородными чувствами.
— Ах, дорогой барон, говорю вам по совести, чистосердечно и прямодушно, вы поступаете неразумно! Вы переходите все границы великодушия! Поверьте, так не годится! Говорю вам чистую правду, своим поступком вы не доставили мне никакого удовольствия, более того, вы меня огорчили! Да, я признаю, что не возбраняется принимать пустячные безделушки от персоны, к коей питаешь уважение и приязнь… Но это… нет, это уж слишком! Я не смогу решиться принять от вас такой дар…
Пока я произносила сии речи, мой простофиля взял да и надел мне крестик на шею. Тогда я удалилась в свою комнату якобы для того, чтобы посмотреть, идет ли мне украшение. Барон, хоть и простак простаком, а своего не упустил и тотчас же последовал за мной. Я не стала долее мучить беднягу и заставлять его изнывать от желания, а немедленно выказала ему мою признательность (ровно на восемь тысяч франков). Однако же я проявила при этом столь неподдельную нежность и страсть, что сей балбес счел, что осыпала я его милостями не за щедрый подарок, а за его высокие как внешние, так и внутренние достоинства. Короче говоря, барон уверовал, что я влюблена в него по уши. Разумеется, выводить его из сего приятного заблуждения я не собиралась…
