Однажды в жаркую, знойную ночь случилась ужасная гроза с громом и градом. Я не могла сомкнуть глаз. Духота заставила меня сбросить простыни и скинуть с себя промокшую от пота ночную рубашку. К утру ветер стих, и я решила утешить себя за ужасную ночь: научившись искусству доставлять себе удовольствие, я предалась игре, скрашивающей одиночество многих затворниц, утешающей вдов, облегчающей участь недотрог и уродин… В один из моментов, когда я с трудом приходила в себя, дверь, находившаяся напротив моей кровати, тихонько отворилась. Чтобы меня не заподозрили в недостойном честной девушки поведении, я была вынуждена сделать вид, что сплю, и слегка приоткрыла глаза лишь для того, чтобы посмотреть, кто мог прийти ко мне так рано: это оказался Сильвино. Как только он увидел меня, на его лице появилось выражение приятного удивления. В тот момент я напоминала одну из трех богинь, явившихся Парису[1]: лежала на спине, положив голову на локоть левой руки, ладонь которой наполовину прикрывала лицо; одна нога была вытянута, другая — слегка согнута в колене, открывая миру самую тайную из моих прелестей; правая рука, так хорошо исполнившая свою работу, расслабленно лежала на бедре… Полюбовавшись несколько мгновений от двери моей позой, которую сладострастный художник наверняка находил очаровательной, Сильвино очень осторожно приблизился к моей кровати, и я закрыла глаза, чтобы он не засомневался в том, что я крепко сплю. Сильвино подошел совсем близко. «Как она хороша!» — произнес он, и я почувствовала, как моего руна, едва начинавшего завиваться, коснулись легким поцелуем мужские губы. Я не была готова к такой непривычной ласке и вздрогнула, поза моя изменилась, и Сильвино вынужден был заговорить.

— Моя дорогая Фелисия, — начал он несколько смущенно, — мне жаль, что я нарушил твой покой, но я пришел лишь для того, чтобы узнать, как ты себя чувствуешь после этой ужасной грозы, не испугалась ли, не стало ли тебе дурно. Увидев, в каком беспорядке находится твоя постель, я испугался, не заболела ли ты, и счел своим долгом подойти поближе… Укройся! — Сильвино накрыл меня простыней, проявив самую очаровательную неловкость, руки его при этом весьма умело исследовали мое тело. Я сделала вид, что умираю от благодарности, Сильвино в ответ решил сам надеть на меня рубашку, подарив мне при этом несколько милых ласк… Я не возражала. Глаза Сильвино блестели опасным огнем… Ах, если бы он мог догадаться и о моем состоянии!.. Увы, Сильвино решился только на поцелуй — правда, гораздо более смелый, чем положено дяде, я ответила… думаю, тоже гораздо решительнее, чем это обычно делают племянницы… Он ушел… Он колебался… Я надеялась… Но Сильвино все-таки удалился.

Вы порицаете меня, читатели, возможно, я этого заслуживаю; но кто из вас не знает, что темперамент и любопытство — опасные враги пресловутой женской чести! Именно они толкают иногда самую разумную из женщин в объятия человека, совершенно недостойного настоящего чувства.

Какое множество приключений подобного рода нам известно! А сколько остались тайными! Я не была слишком рассудительной и, сгорая от желания узнать все секреты природы, не смогла бы противиться ухаживаниям Сильвино. Напротив, я злилась из-за того, что он ничего не предпринимал… но судьбой управлять невозможно: не Сильвино было суждено лишить меня невинности.

Несколько дней спустя после нашего небольшого приключения Сильвино уступил настоятельным уговорам своего близкого друга, английского аристократа — любителя искусств, давно звавшего отправиться на два-три года в путешествие по Европе, где они могли бы найти для себя много интересного.

Сильвина сделала вид, что решение мужа безмерно огорчило ее, и Сильвино постарался утешить ее, попросив всех своих друзей заботиться о жене в его отсутствие. Мне же он сказал наедине следующее:

— Я покидаю тебя, моя дорогая Фелисия, не боясь, что мое отсутствие нанесет тебе вред. Тебе не грозит нужда, ты хороша собой, умна, талантлива — все сулит тебе счастье, если будешь вести себя разумно. Мужчины будут обожать тебя. Среди них ты найдешь много любезных кавалеров, но постарайся ни к одному не испытывать страсти. Идеальная любовь — миф. Реальны только дружба, которая пребудет во все времена, и желание — дитя мгновения. Любовь — сочетание того и другого, соединившихся в сердце человека и направленных на другого человека, но не желающих быть связанными. Желание, как правило, непостоянно, оно угасает, если не меняется объект. Если человек хочет удержать его, разжечь, страдает дружба. Желание подобно фрукту, который следует срывать немедленно, как только он созреет. Если яблоко упало с дерева, никакие силы его туда не вернут. Защищайся от слишком сильных чувств, они делают человека несчастным. Живи спокойно в кругу тихих удовольствий, наслаждайся роскошью, искусством, дари любовь в ответ на любовь. Сильвина, чей бурный темперамент благодаря моим стараниям служит теперь ее наслаждению, не станет стеснять тебя; вы уже равны, а скоро ты ее превзойдешь — молодостью, талантами и умом. Будь с ней мила: никогда не забывай, сколь многим ты обязана этой женщине, впрочем, как и мне! Надеюсь, порок неблагодарности чужд твоему сердцу… Умей выбирать: всегда взвешивай, чего получишь больше — огорчений или удовольствий. Предупреждай разочарование, помни: чтобы в любовной игре не стать несчастной и не чувствовать скуки, нужно позволять обманывать себя или обманывать самой. Берегись откровенной лести, не позволяй слишком глубокому чувству нанести тебе смертельный удар, старайся сохранить лицо в любой ситуации, но не причиняй зла окружающим. Я сегодня говорю с тобой так, чтобы твоя будущая судьба была счастливой. Женщины рождены, чтобы любить и быть любимыми, однако им редко говорят правду об их предназначении. От них требуют, чтобы они боролись с собой, оказывали сопротивление мужчинам. В этой бессмысленной борьбе уходит их время, розы увядают. Слишком благочестивые в лучшую пору своей жизни, расположенные к жеманному кокетству, когда очарование ушло, мучимые сожалениями всю оставшуюся им жизнь, большинство женщин по существу просто не живут. Итак: тебе необходимы любовь и удовольствия. Чередуй их с великой осторожностью, не забывая, между тем, копить средства на старость. Помни о моих советах: им легко следовать. Если ты сделаешь их основой своего поведения, я обещаю, что ты станешь самой счастливой женщиной нашего века. Ты меня хорошо поняла?

— Прекрасно поняла, дорогой дядя, — ответила я, лаская его, чтобы показать, как высоко ценю сей урок. — Как я счастлива, что ваши мысли и слова так близки моему врожденному пониманию жизни…

Сильвино прервал меня, чтобы заявить, что, не будь разница в возрасте между нами так велика и не связывай нас почти родственные отношения, он бы поборолся за честь преподать мне первый урок любовного наслаждения.

— Увы, — сказал он, — союз между авторитетом и послушанием вызвал бы слишком много подозрений! Даже если бы я не уезжал в Европу, мне пришлось бы отказаться от твоей любви.

Мне хотелось сказать моему дорогому дяде, что своим расцветом я обязана уважению и благодарности, которые питаю к нему, но Сильвино не вышел из роли серьезного наставника и сделал мне знак молчать… Я не посмела ослушаться.

Неблагодарные мужья, не стыдящиеся подвергать жен лишениям, заставляющие терпеть нужду в собственном доме, хотя сами были когда-то бедны и не заслужили богатства, учитесь у справедливого и деликатного Сильвино, как должен вести себя галантный кавалер, всем обязанный жене!