Представьте себе, мадемуазель, всю меру моего несчастья: то, что я вам поведал, цветочки, по сравнению с тем, что вы сейчас услышите!.. Вооружитесь терпением.

Как только силы вернулись ко мне, я отправился к Аминте. Но место мое было уже занято. Я потребовал объяснить причины, долгое время мне ничего не хотели говорить, но в конце концов заявили, что мне самому должна быть хорошо известна причина увольнения… Напрасно я просил позволения поговорить с мадам, меня к ней не допустили. Наконец я решил написать Аминте письмо. Свекор, в чьи руки оно попало, передал через швейцара жесткий ответ: если я осмелюсь еще раз появиться у ворот особняка, он прикажет забить меня палками. Я был слишком горд, чтобы стерпеть подобное оскорбление, тем более отвратительное, что желчный посланник тоже не выбирал выражений. Я ответил негодяю градом ударов тростью, сопроводив их весьма непочтительными выражениями в адрес его хозяина, — я хотел, чтобы он непременно передал их старику. Я упустил из виду, что, знай старик правду о моем происхождении, он никогда бы не осмелился угрожать подобной расправой. То была ужасная неосторожность, ибо я дал повод думать о себе как о человеке подозрительном, авантюристе, выскочке, в бреду лихорадки выдавшем свои чувства. Общество решило, что у Аминты целый год служил лакеем переодетый любовник. Меня хотели тотчас арестовать, но, к счастью, несколько молодых человек, бывших свидетелями моей ссоры со швейцаром и очень довольных проявленной мною твердостью, помогли мне скрыться. Я ускользнул.

Неделю спустя, в течение которой я не осмеливался выходить на улицу, я сумел забрать у банкира свои деньги и уехал в Италию, надеясь там забыть роковую страсть вдали от обожаемой женщины. Увы, вскоре, снедаемый скукой, я вернулся в Париж, говоря себе: я смогу следить за ней, видеть всякий раз, когда она будет выезжать, стану повсюду следовать за ней, то есть продолжу жить, ведь вдали от нее я умирал тысячу раз на дню.

Я поселился в убогой каморке, окно которой выходило на сад вокруг особняка де Керландек, прямо на покои Аминты. Там, забытый всем миром, я проводил все дни, наблюдая в телескоп за моей драгоценной Аминтой. Очень часто я видел рядом с ней опасного незнакомца, с чьего появления и начались мои несчастья. Ревность снедала мою душу. Сто раз я был на грани самоубийства… Но любовная страсть безумна! Чем более человек несчастлив, тем лихорадочнее стремится увеличить свои беды. Мне мало было знать, что незнакомец близок с Аминтой, я решился получить доказательства и сделал то, на что решится не всякий законченный негодяй и что переполнило чашу моего отчаяния. С невероятным трудом я спустился из моего жилища на крыши соседних домов, откуда (двадцать раз рискуя сломать шею) перебрался на сеновал возле особняка де Керландеков и спрятался там. Ближе к ночи, подвергая свою жизнь новым опасностям, я проскользнул в спальню Аминты и спрятался под кроватью моего идола. Вообразите себе, мадемуазель, что я переживал, входя, как вор, в покои, где когда-то чувствовал себя совершенно свободно и даже развлекал божественную Аминту забавным чтением! А теперь меня подстерегали там бесчестие и смерть.

Не успел я устроиться под кроватью, как вернулась госпожа де Керландек и начала раздеваться… Отослав горничную, она принялась перелистывать бумаги, читать полученные письма и писать ответные. Вскоре ее занятия прервали: перепуганный лакей прибежал сообщить, что у старика-свекра случилась колика от болезни, которой он давно страдал. Аминта полетела к старику. Я вылез из засады, рискуя быть застигнутым, кинулся к секретеру, нашел там письмо, которое начала писать Аминта, и схватил его. Рядом стояла шкатулка, я открыл крышку… Но, Боже, что я вижу?! Портрет Аминты! Какая удача! Эта драгоценность была украшена бриллиантами, но у меня не было времени отделять их. Взял я и документы, хранившиеся с портретом, открыл окно и спрыгнул в сад, где перелез через стену и сбежал через соседний дом. Я бежал, сгорая от желания спокойно насладиться плодами моей безумной вылазки! Портрет обладал невероятным сходством с оригиналом — именно его вы и видели у меня. В шкатулке я нашел браслет, сплетенный из волос, и оставил у себя вместе с изображением Аминты и письмами, а все остальное вернул на место, приняв все меры предосторожности. Мой ловкий маневр так никогда и не был раскрыт.

Но вы спросите, чего я добился, пережив столько тревог и опасностей? Ничего, кроме новых несчастий! Большинство писем были написаны по-английски, а те немногие, что я мог прочесть на французском языке, сообщили мне, что Аминта и незнакомец обожали друг друга и были знакомы задолго до ее брака с де Керландеком. Письмо, которое начала писать Аминта, было напоено ее страстью к этому человеку, от чего я пришел в безумную ярость…»

В этом месте я прервала графа, чтобы спросить, были ли среди писем, найденных в шкатулке, подписанные и помнит ли он, какая там стояла печать. Он ответил, что большинство посланий заканчивалось буквами SZ, а его соперник повсюду называл госпожу де Керландек Зейлой.

«Я погрузился в такую глубокую меланхолию, — продолжил свой рассказ граф, — что два месяца спустя стал похож на египетскую мумию. Смерть приближалась ко мне семимильными шагами, и я был рад этому. Единственное, что доставляло мне страдания, — это мысль о том, что мой счастливый соперник будет спокойно наслаждаться любовью. И я решил помешать его покою. Почему кто-то должен любить прекрасную Керландек и быть счастливым, когда та же страсть стала для меня пыткой?! Да, мой счастливый соперник, ты испытаешь на себе груз несчастья, ты падешь под моими ударами, а если в поединке окажешься таким же удачливым, как в любви, и убьешь меня, вынужден будешь бежать, скрываться и никогда больше не увидишь свою возлюбленную… Да, это единственный выход! Как странно, что я не подумал об этом раньше…

Приняв решение, я в тот же вечер отправился в засаду и прождал своего врага до двух часов ночи. Он вышел из кареты в двадцати шагах от дома, и я немедленно кинулся к нему. «Вы не проведете эту ночь с госпожой де Керландек!» — воскликнул я, выхватив шпагу из ножен. Он отпрыгнул назад, встал в стойку и нанес мне несколько ударов шпагой, после чего сбежал.

Меня подобрал слуга из особняка де Керландеков, очевидно, ждавший моего соперника, чтобы провести его к Аминте. Старый де Керландек и Аминта были извещены о происшествии, в доме поднялась суматоха, в воздухе повисло отчаяние. Хозяин дома, несмотря на гнев, повел себя благородно. «Я видел достаточно, — заявил он, — чтобы понять, что моя невестка обесчестила меня; глаза соперника оказались проницательнее глаз несчастного отца. Однако, месье, если вы человек чести, то поможете нам скрыть наш позор! Храните тайну и рассчитывайте на меня, поправляйтесь и не опасайтесь, что я захочу мстить… Вы были всего лишь чудаком, тот, другой, оказался более виноватым».

Я указал слугам свой адрес, и меня отнесли домой. В душе я торжествовал: роковая интрига соперника разрушена, пусть даже и ценой кровавой раны на моем теле! Врач обещал, что я скоро поправлюсь, так все и произошло.

Встав с ложа страданий, я немедленно навел справки о госпоже де Керландек и узнал, что на следующий после несчастного приключения день свекор увез ее в свои владения в Нижней Бретани. Я отправился в дорогу. Старику сразу же донесли о моем приезде, и он предпочел обмануть меня, сообщив, что невестка отправилась к своему мужу в Сан-Доминго. Я сел на первый же корабль и отплыл на остров, где нашел господина де Керландека, но только его, он как раз собирался возвращаться в Европу. Я подстерег его и сумел оказаться на том же корабле. Он не узнал меня: в Бресте мы виделись всего один раз, и я очень изменился в его отсутствие. Во время плавания у нас завязались отношения, и я сумел заставить его говорить о жене. Господин де Керландек до безумия любил Аминту, но, казалось, не был уверен в ее чувствах. Не раскрывая мне душу до конца, он давал понять, что несчастлив, но я был очень осторожен и никогда, ни единым словом не позволял себе опорочить ту, что была мне дороже всего на свете.