Выполнив свою миссию, Госпожа Природа покидает остров Пафос, оставляя Голубя и Феникс вдвоём. Голубь преклоняет колена и просит Феникс поверить в его верность и преданность. Он говорит о своём печальном состоянии (действительно, у него, как замечает Феникс, такой вид, «будто его имя уже занесено в бледную Книгу Смерти»). Голубь в отчаянии:
«Хоть я и хожу ещё по земле,
Но уже не живу, погребённый в могиле горя».
Феникс утешает его, она пытается стереть слёзы с его лица, но он уклоняется: он «нечист», он не достоин прикосновения её прекрасной руки. Однако она настаивает, что должна остаться с ним:
«Впредь не ты один, а мы вдвоём
Этот нелёгкий труд будем свершать.
................................................
Для тебя я оставила Аравию.
Те огни потеряли свою силу[14],
И я пришла к тебе сюда,
Чтобы на вершине горы мы возвели
Свой собственный пылающий алтарь…»
Речь идёт о совместном служении богу Аполлону — покровителю поэзии и других искусств. И они решают возвести горящий алтарь — жертвенник, посвящённый их божественному покровителю.
Но сначала Феникс задаёт Голубю несколько непростых вопросов: в чём разница между подлинной и фальшивой любовью, где граница между добром и злом, что есть знание; где искусство Апеллеса[15] и где благородная хитрость? К сожалению, Голубь успевает ответить лишь на первый вопрос: они отправляются собирать хворост для священного огня. Горение (burning) символизирует в поэме сначала служение Аполлону, но потом[16] — смерть, желанную для обоих героев. Жертвенный огонь, посвящённый Аполлону, поглотит их, чтобы «из их пепла восстало к жизни одно имя». Голубь говорит:
«У меня на душе теперь светло: мысль о неизбежном роке
Вытеснила печаль из моего сердца…»
Они обращаются к Аполлону с просьбой принять эту добровольную жертву, послать искру, от которой возгорится пламя, призванное поглотить их. Тут Феникс замечает, что кто-то подсматривает за ними, но Голубь успокаивает её: это некто Пеликан, их друг.
«Пусть он будет свидетелем нашей трагедии
И потом поведает об увиденном».
Трагедии! Голубь собирается первым вступить в разгоревшееся пламя, когда Феникс задерживает его:
«Стой, Голубь, стой, уступи мне это право,
Ибо из моего праха новый Феникс восстанет.
Твоя же хрупкая жизнь должна быть сохранена…»
Она убеждает его остаться жить, чтобы «продолжать учить и просвещать этот грубый и лживый мир», но Голубь настаивает на своём праве умереть, быть «её партнёром, участником этой светлой трагедии». И тогда они взывают к пламени, зажжённому Аполлоном:
«Феникс
О святое, чистое, совершенное пламя,
Прими же в себя нас обоих,
И из нашего праха пусть восстанет одно имя.
Голубь
О священный благоухающий Огонь, поглощающий
Ветви, под которыми все девять муз слагали свои песни.
Прими моё бренное тело как жертву,
И из твоего пламени поднимется одно имя».
Этот повторяющийся образ — некое загадочное имя, остающееся после обоих героев, возникающее, подобно Фениксу, из их пепла, явно несёт важную смысловую нагрузку. Мы встречаем его и дальше в стихотворениях других участников сборника; так, в поэме, с которой начался наш поиск и под которой стоит имя Шекспира, образ уточняется — «двойное имя»; у Марстона он обретает и другие весьма многозначительные атрибуты, отсутствующие в легенде о чудесной птице.
Голубь всё-таки первым вступает в пламя, сгорая в нём, и рассказом Феникс о том, как стоически, даже с улыбкой, принял её друг своё последнее испытание, заканчивается поэма Честера:
«Посмотрите на насмешливое выражение его лица —
Раскинув свои крылья повсюду, он продолжает смеяться!
Учись, испорченный мир, учись слушать и видеть
Дружбу незапятнанную и подлинную».
И вот она уже спешит за ним:
«Я лечу к тебе, милый Голубь, и своими крыльями
Я обниму твой драгоценный пепел.
И я надеюсь, что это восстающее Создание
Будет владеть всем сотворённым нами обоими.
Но мне пора. О, приобщи меня к своей славе!»
Обратим внимание на «Создание» (Creature), которое будет владеть всем, что сотворено обоими героями, — это, несомненно, тот же загадочный образ — «Имя, поднимающееся из их пепла», но есть и некоторое уточнение: речь идёт о творческом наследии. Завеса тайны приоткрывается… Внимательному читателю могут показаться странными слова Феникс о том, что у её мёртвого (или умирающего) друга было насмешливое или даже весёлое (mirthful) выражение лица. Однако это не опечатка и не небрежность автора, ибо рядом с этим прилагательным мы видим глагол joyes — веселится. Он смеялся и на пороге Вечности…
Под последней строкой монолога Феникс напечатано: «Конец. Р.Ч. (Роберт Честер. — И.Г.)». Несмотря на это, далее на трёх страницах появляются ещё два стихотворения[17], не разделённые на строфы — строки рифмуются попарно. Первое озаглавлено «Пеликан» и содержит его свидетельство о смерти как Голубя, так и самой Феникс:
«О, что за душераздирающий Спектакль,
Подлинное Чудо Мира я видел…»
Пеликан говорит о мужестве, с которым Голубь встретил смерть, потом рассказывает, как Феникс («удочерённое дитя Природы») храбро последовала за своим другом и оба сгорели в пламени Аполлона.
«О, если редчайшие из земных существ
Сгорают вместе, что может подняться из огня
И предстать перед глазами изумлённых смертных,
Как не ещё более совершенное Создание?»
Это возникшее из пепла Голубя и Феникс Создание получило от них все дары благородных умов, устремлённых к добру, любви, красоте. И вклад Феникс нельзя отделить от того, что дал Созданию Голубь, — эти двое благодаря Природе стали одним. Что касается Природы, то ясно: речь идёт о Госпоже Природе, доставившей свою воспитанницу на этот остров, где служат Аполлону. Гораздо труднее постичь удивительнейшее и совершеннейшее Создание, на которое Честер несколько раз намекал и раньше и к которому он обращает свой восторженный взор в последнем стихотворении, так и озаглавленном: «Заключение».
«Заключение» начинается с извинения в слабости авторского таланта для того, чтобы говорить о столь важных событиях, о столь редкостном предмете; но ведь случается, что «самую тяжёлую и ценную ношу доверяют тащить скромному ослу». После этого извинения Честер сообщает, что другой царственный Феникс поднялся из пламени, и это блестящее Создание будет долго удивлять мир. Честер выражает надежду, что «благородные умы» одобрят его старания, и опять подписывается: «Конец. Р.Ч.».
