В литературе околобиографического характера о Шекспире, не претендующей на научность, можно подчас прочитать немало интересного. Так, в книге Р. Сиссон «Юный Шекспир» (переизданной у нас на английском языке) повествуется о том, как юный Уильям учится в стратфордской грамматической школе, откуда ему приходится уйти из-за тяжёлого материального положения семьи, как он начинает писать стихи, как становится пажем у Фулка Гревила. Последний знакомит его с самим Филипом Сидни, с поэтом Генри Гудиа и его пажем юным Майклом Дрейтоном; он соревнуется с ними в сочинении стихов в честь прекрасных дам, изумляя их своим искусством, и т.п. Поскольку нигде не оговаривается, что все эти наивные выдумки — плоды авторской фантазии, многие читатели воспринимают их всерьёз. И таких книг немало.
В сегодняшнем академическом (университетском) шекспироведении на Западе различимы две противоречивые тенденции. С одной стороны, продолжающееся внедрение методов научной истории, накопление фактов, среди которых стратфордианская традиция чувствует себя всё более неуютно, ибо ни одно из открытий не обогатило арсенал её защитников. С другой стороны, бесспорно имеет место негативная реакция на неостановимый — хотя и не всегда заметный — процесс размывания основ стратфордианской традиции и стратфордского культа, с которыми официальная наука о Шекспире связана неразрывно.
За полтора века нестратфордианцы смогли указать миру на непримиримые противоречия традиционных представлений о личности Великого Барда, поставить их под вопрос, сделать предметом научной дискуссии. Это немало.
В дальнейших поисках нестратфордианцы подошли к труднейшему вопросу: «Если не Шакспер, то кто?» — и предложили много (даже слишком много) вариантов ответа на него. Множественность гипотез — нормальное явление в науках, когда они сталкиваются со сложными проблемами. Однако разрозненные нестратфордианские школы, отстаивающие каждая своего кандидата, не могли, конечно, серьёзно потеснить оппонентов, опирающихся на единую четырёхвековую традицию и привычный культ стратфордских реликвий, с господствующих позиций в шекспироведческой науке. Воспитанные на традиционных представлениях о Шекспире, учёные продолжают в них верить, защищая, как они полагают, Великого Барда от нечестивых нападок его критиков и хулителей. Главные аргументы «еретиков» обычно просто игнорируются, зато все, даже мелкие фактические неточности, не говоря уже о бездоказательных утверждениях, используются для дискредитации всякой критики основ стратфордианской традиции вообще, вплоть до непризнания «шекспировского вопроса» как научной проблемы. Но полуторавековая дискуссия возникла не случайно и не в результате происков любителей сенсаций или высокомерных английских аристократов: речь идёт об объективно существующей научной проблеме фундаментального значения для всей истории мировой культуры. И отгородиться от этой проблемы официальному, привязанному к стратфордскому культу англо-американскому шекспироведению не удаётся. «Шекспировский вопрос» возрождается в каждом новом поколении, и только поверхностному взгляду этот интереснейший и поучительный процесс обретения истины может показаться безрезультатным.
Знакомясь с трудами маститых английских и американских учёных, посвятивших свою жизнь изучению творчества Шекспира и его современников, часто задаешься вопросом: неужели они действительно не замечают странное, необъяснимое отсутствие малейших свидетельств этих современников о своём великом товарище как о конкретном живом человеке, не обращают внимания на подчёркнутые странности дройсхутовского портрета и стратфордского «монумента», на удручающий характер стратфордских документов, на множество других свидетельств подобного рода, вызвавших неприятие у тысяч образованных и глубоко чтивших шекспировские творения людей, в том числе выдающихся писателей и поэтов? Неужели эти учёные действительно считают всю аргументацию нескольких поколений критиков праздными домыслами, происками аристократов и т.п.? Неужели они сами перед лицом всей этой массы установленных фактов никогда не усомнились в истинности традиционного биографического канона: ведь им-то не может не быть известно, когда и как он создавался? Думаю, что это не всегда так. Однако не только усвоенные с детства представления, но и официальный статус (нечто вроде жрецов-толкователей стратфордско-шекспировского культа) ставят этих учёных в затруднительное положение, даже если у них и возникают какие-то сомнения относительно центральной фигуры культа, а поскольку сегодня всё-таки нет надёжных способов ограничить циркуляцию каких-либо идей в гуманитарных науках только узким кругом специалистов, такие учёные, как правило, стараются не преступать пределов и ограничений, накладываемых на них стратфордским символом веры, от чего, безусловно, страдают их собственные труды и исследования. Что касается нестратфордианских гипотез, то жёсткое неприятие их официальным шекспироведением в известном смысле приносит даже пользу: испытание временем и непризнанием способствует селекции перспективных идей, отметанию домыслов, которых расплодилось немало.
Полуторавековая дискуссия о «шекспировском вопросе» не имеет прецедентов в истории, как, впрочем, и многое другое, связанное с Великим Бардом и его творениями. Но неправильно говорить об этой дискуссии в прошедшем времени — она только вступает в решающую стадию. Сегодня уже можно говорить о двух конкурирующих между собой, но нацеленных на один и тот же уникальнейший объект — на Великого Барда Уильяма Шекспира — науках. Две шекспирологии. И конечный исход этого поучительного противоборства идей и методов не вызывает сомнения — Истина о Прекрасной Тайне, завещанной человечеству, станет его драгоценным достоянием.
Даже если великий художник и его соратники специально позаботились о том, чтобы его подлинное лицо было сокрыто от современников и потомков, даже если он хотел остаться жить только в своих творениях, превратить их в свой единственный памятник, без надгробия и эпитафии, — мы можем узнать об этом, лишь найдя его и поняв его помыслы. Этот поиск ни в коей мере не свидетельствует об отсутствии пиетета перед творениями великого человека, уважения к его памяти. Смешно и наивно видеть в научных исследованиях и гипотезах лишь погоню за историческими сенсациями, попытки кого-то «разоблачить». И надо быть уже совсем лишённым воображения, чтобы опасаться, что такие исследования могут нанести ущерб чьему бы то ни было престижу, будь то престиж Англии, мировой литературы и театра или славного города Стратфорда-на-Эйвоне. Как бы ни складывался спор вокруг Шекспира, авторитет великого писателя незыблем, ибо он основывается на его несравненных творениях, а не на документах стратфордского прихода и судебных протоколах о преследованиях несостоятельных должников.
Речь идёт не о «разоблачении» Шекспира, а о его постижении. Множество фактов указывает на то, что перед нами — Великая Игра, самое блестящее создание гениального драматурга, сценой для которого стало само Время, а роль не только зрителей, но и участников отведена сменяющим друг друга поколениям смертных. И те, кто сегодня, подобно старательным библейским евнухам, охраняют запечатанные входы в святая святых этого Театра Времени, не зная, что скрывается за ними, тоже исполняют предназначенную им роль.
Постижение Великой Игры об Уильяме Шекспире — не потеря, как опасаются «стерегущие порог», а неизмеримое обогащение. Что же касается Уильяма Шакспера, то, когда, как и предвидели создатели Первого фолио, «время размоет стратфордский монумент», то есть будет понятно, что Шакспер не был Великим Бардом, но несколько столетий исправно выполнял роль его маски, «импрессы», мир не только не отвернётся от старых реликвий, но будет чтить их по-новому. Ибо он как один из главных актёров Великой Игры займёт достойное место в её истории — на удивление и в назидание человечеству!
Конечно, придёт день, когда различия в позициях оппонентов в Споре отойдут на задний план и будут казаться несущественными: ведь каждый отстаивал своё представление, своё видение Потрясающего Копьём, каждый был активным участником задуманного им Театра.
