Появляются какие-то никому неизвестные личности, которые сами себя считают знаковыми, и думают, что они такие культовые, и говорят: вот, все (имея в виду себя) курят наркотики, и нужно теперь это разрешить. Вот, я курю и все вокруг меня курят – давайте разрешим это, потому что в нашем обществе и так все наркоманы.

Что здесь важно для нас с вами? Важно то, что в человеческом бытии всегда существует идеальная планка ценности. В соответствии с идеальной планкой ценности человек оценивает свою жизнь. Например, идеальная планка ценности говорит: «Жена должна быть одна, а от нее много детей».

Вот, к примеру, предсмертная боль Савелия Крамарова^[77]. Думаю, он каждому из вас известен. Он говорил так: «Если бы я прожил жизнь второй раз, я бы постарался, чтобы у меня была одна жена и много детей. А у меня всю жизнь было наоборот – полно женщин и только одна дочка».

Так вот, идеальная планка ценности говорит: «Идеально, когда одна жена». И хоть люди грешат кругом: разводятся, бросают друг друга, изменяют и блудят, однако оценивают они свою жизнь на основании идеальной планки ценности. И каждый из них в сердце все-таки знает, что он – грешник, потому что он грешит. Он на что-то надеется: то ли на предсмертное покаяние, то ли на то, что Бог добрый и простит, то ли на то, что никто не узнает об этом. Однако идеальная планка ценности довлеет над человеком, и он оценивает себя самого в свете этих ценностей. Тогда, по крайней мере, себе о себе он не лжет.

Мы знаем, что наркомания – зло, пьянство – зло и многие другие вещи – зло, и если мы нарушаем это, то, по крайней мере, сами себе не лжем и знаем, что идеал, присутствующий в нашей жизни, не изгнан из нее. Принятый идеал нам, нашей совести внятно говорит, глаголет, гласит с утра до вечера: «Ты грешишь! Что бы ты себе ни сказал и ни подумал – ты себя обманываешь. Обманывая себя, обманывая окружающих, не думай, что ты обманешь Бога. То есть то, что ты делаешь, грешно – это плохо, это нельзя».

И что же минимизация ценностей приносит в нашу жизнь? Человек перемешивает добро и зло. Человек сознательно снижает планку именно этих идеальных мерок и говорит: «Все одно с кем жить – с мужчиной или женщиной, поэтому теперь я совестью мучиться не буду».

Раньше человек грешил, но мучился. Это мучение было ему во спасение, потому что оставляло человеком до самой смерти и рождало надежду на хотя бы предсмертное покаяние. Но теперь человек погружается в грех сознательно. Он навсегда погашает в себе светильник разума и совести и лишается этим самым на веки вечные и вечной жизни, и временного, настоящего человеческого существования.

Нам пытаются понизить планку ценностей в отношении к легким наркотикам, в отношении к гомосексуализму и лесбиянству, в отношении ко многим другим мерзостям. Понижение планки ценностей, в конце концов, всегда ведет к тому, что человек в бытовой жизни практически руководствуется гораздо меньшими, гораздо более тусклыми идеалами – или вовсе изгоняет их из своей жизни.

Идеал всей жизни – это Христос Господь, ибо Он есть само Целомудрие, Он есть сама мудрость, Он есть сама Святость, Праведность, Щедрость, Мужество, Доброта и Сострадание. То есть все идеальное – в Нем. И изгнание идеалов из жизни на том основании, что они якобы недостижимы – это изгнание Христа из жизни, ибо Христос мучает человека грешного, не желающего каяться.

«Не повелевай нам в бездну идти!»^[78] – вопили бесы, которые жили в бесноватом человеке и вопрошали: «Что ты пришел мучить нас, Иисус Назарянин, до времени? Пришел прежде времени мучить нас!»^[79] Присутствие Христа в жизни мучает человека грешного. Помраченное, обожженное, обугленное совестью мучается наличием в обществе христианских идеалов. Возникает непреодолимое желание изгнать эти идеалы или по крайней мере понизить их. На основании этого нам предлагается легализовать целые разделы греховных видов деятельности, которые до сих пор нам даже и на слух не были известны.

Раньше человек грешил, но мучился. Это мучение было ему во спасение, потому что оставляло человеком до самой смерти и рождало надежду на хотя бы предсмертное покаяние. Но теперь человек погружается в грех сознательно, навсегда лишая себя на веки вечные и вечной жизни, и временного, настоящего человеческого существования.

Что можно предложить? Что можно сказать? Что можно посоветовать? Держитесь тех идеальных идей, ценностей, вещей, которые сообщаются нам в Евангелии. «Держись за вечную жизнь», – говорил Павел Тимофею^[80]. «Стойте в свободе, которую даровал вам Христос, только свобода эта не должна быть поводом к угождению плоти»^[81], – говорил Павел в других своих посланиях. Христианское общество должно соединить свои усилия в борьбе за нравственность, за будущую жизнь, за рождающееся поколение. Дело уже не в нас, половину или большую часть жизни своей проживших, дело в тех, кто рождается или грядет родиться в мир. Вот им нужно оставить мир без легализованных, освященных и узаконенных пороков – вот за это стоит бороться! Будущее за нашей активностью, за нашим небезразличием, за нашей усердной молитвой.

Не убивай меня, мамочка!

Двадцать третье ноября: «Мои папа и мама, должно быть, думают, как меня назвать».

Десятое декабря: «У меня растут волосы. Они гладкие русые и блестящие».

Тринадцатое декабря: «Я уже немножко вижу, когда меня мама принесет в мир, он будет полон солнечного света и цветов».

Двадцать четвертое декабря: «Интересно, слышит ли мама тихий стук моего сердца? Оно бьется так ровно. У тебя будет здоровая маленькая дочка, мама».

Двадцать восьмое декабря: «Сегодня моя мама меня убила…»

Эту тему можно было бы и закончить на этом дневнике, потому что здесь трудно что-либо добавить. Однако добавить придется и, в общем-то, есть что. В дебатах, которые ведутся в обществе по поводу абортов, меня лично – как отца, священника и просто человека – поражает то, что женщины, с точки зрения правовой, добиваются права на убийство детей во чреве. И буквально недавно я смотрел одну из таких передач, где правозащитницы с пеной у рта доказывали, что они имеют на это право, они должны его иметь и нельзя у них это право отбирать.

Вот это превращение матери в убийцу как раз и есть одна из самых главных и ужасных метаморфоз нашего мира. Потому что бытие мира напрямую зависит от желания и способности женщины зачинать, рожать и воспитывать.

Если эта способность у женщины выветрится – у мира нет будущего.

Представьте, если сегодня женщине сказать: у вас есть право, например, на то, чтобы убить свою престарелую мать или отца, когда они безнадежно больны, когда впереди грядут страдания и бесполезная тянучка жизни, если вы не верите в будущую жизнь, и вы будете всего лишь тратить деньги на лекарства, и средства, и силы на поддержание в них жизни, хотя они уже никогда не будут здоровы. Если дать право убить беспомощных родителей, люди ужаснутся такому закону и возможности иметь такие права.

Однако эта новизна временна. Может, к этому тоже скоро привыкнут. Может стать привычным для человека вопрос об эвтаназии^[82], который стоит лицом к лицу перед современным либеральным обществом. Именно так он и стоит: нужно убивать тех, кто уже не будет здоровым, кто сам не хочет жить, для того чтобы он не откачивал наши силы, наши деньги и не мешал нам наслаждаться жизнью. Именно в такой формулировке вопрос об убийстве стариков уже поднимается перед «человеколюбивым» западным сознанием. То есть нас постепенно приучают к совершенно непривычным вещам.

История мира говорит нам о том, что даже самые жестокие диктаторы древности не узаконивали аборты и считали это ужасным преступлением.

Переберите в своей памяти, если вы знакомы с историей мира, самых страшных – буквально людоедов человечества – диктаторов. То есть тех, кто олицетворяет собою жестокость во всех ее формах: например Тамерлан, Чингисхан, Нерон, Диоклетиан, Калигула – это буквально бесы во плоти. Люди, не имевшие добродетели – так о некоторых из них говорили. Никто из них не узаконивал аборт, и аутентичная, настоящая клятва Гиппократа (не клятва советского врача, а клятва Гиппократа) гласила: «Я никогда не дам женщине абортивное средство». Древние люди умели убивать во чреве, но понимали, что это именно убийство и делать этого ни один доктор не имел права, как только он начинал деятельность врача и принимал присягу. Он клялся ложными богами, однако клялся творить хорошие вещи.