Осень Деревья кое-где еще стояли в ризах и говорили шумом головы, что осень на деревьях, на карнизах, что изморозью дует от Невы. И тосковала о своем любимом багряных листьев бедная гульба, и в небеса, пропитанные дымом, летела их последняя мольба. И Летний сад… и у Адмиралтейства — везде перед открытием зимы — одно и то же разыгралось действо, которого не замечали мы. Мы щурили глаза свои косые, мы исподлобья видели кругом лицо России, пропитой России, исколотое пикой и штыком. Ты велика, Российская держава, но горя у тебя невпроворот — ты, милая, не очень уважала свой черный, верноподданный народ. И как балда — не соразмеря силы и не поморщив белого чела — навозные взяла в ладони вилы и шапками кидаться начала. За ночью ночь — огромная и злая, беда твоя, империя, беда! И льет тебе за шиворот гнилая, окопная и трупная вода, окружена зеленоватой темью, и над тобою вороны висят — вонзай штыки в расплавленную землю и погляди, голубушка, назад… * * * А осень шла. Ее походка лисья, прыжки непостоянны и легки, и осыпались, желтые как листья, и оголяли фронт фронтовики. Не дослужив до унтерских нашивок, шагали бывшие орлы и львы — их понесло, тифозных и паршивых, соленым ветром, дунувшим с Невы. Шагали, песней утешаясь дошлой — спасением и тела и души, и только грязь кипела под подошвой, и только капли капали, как вши. * * * Пусть выдают на фронте по патрону, по сухарю, по порции свинца и горестно скрипят за оборону, за гибель до победного конца. И осень каплет над российским Ваней, трясет дождя холодной бородой, поганою водой увещеваний, а также и окопною водой. Свинцовое, измызганное небо лежит сплошным предчувствием беды. Ты мало видела, Россия, хлеба, но видела достаточно воды. Твой каждый шаг обдуман и осознан, и много невеселого вдали: сегодня — рано, послезавтра — поздно, — и завтра в наступление пошли. Навстречу сумрак, тягостный и дымный, тупое ожидание свинца, и из тумана возникает Зимний и баррикады около дворца. Там высекают языками искры — светильники победы и добра, они — прекраснодушные министры — мечтают подработать под ура. А мы уже на клумбах, на газонах штыков приподнимаем острие, — под юбками веселых амазонок смешно искать спасение свое. Слюнявая осенняя погода глядит — мы подползаем на локтях, за нами — гром семнадцатого года, за нами — революция, Октябрь. Опять красногвардейцы и матросы — Октябрьской революции вожди, — легли на ветви голубые росы, осенние, тяжелые дожди. И изморозь упала на ресницы и на волосы старой головы, и вновь листает славные страницы туманный ветер, грянувший с Невы. Она мила — весны и лета просинь, как отдыха и песен бытие… Но грязная, но сумрачная осень — воспоминанье лучшее мое. 1932
Она в Энском уезде Пышные дни — повиновная в этом, от Петрограда и от Москвы била в губернию ты рикошетом, обороняясь, ломая мосты. Дрябли губерний ленивые туши, ныли уездов колокола, будто бы эхом, ударившим в уши, ты, запоздавшая на день, была… В городе Энске — тоска и молчанье, земские деятели молчат, ночью — коровье густое мычанье, утром — колодцы и кухонный чад. Нудные думы, посылки солдату и ожидание третьей зимы, — ветер срывает за датою дату, только война беспокоит умы. А на окрайне, за серой казармой, по четвергам — неурядица, гам; это на площади — грязной, базарной — скудное торжище по четвергам. Это — смешную затеяли свару, мокрыми клочьями лезет земля, бедность, качаясь, идет по базару — и ужасает паденье рубля. Славно разыграно действо по актам — занавес дайте, довольно войны! И революция дует по трактам, по бездорожью унылой страны — лезет огнем и смятеньем по серым, вялым равнинам и тощим полям, — будет работа болтливым эсерам, земским воякам с тоской пополам. Встали они — сюртуки нараспашку, ветер осенний летит напрямик — он чесучовую треплет рубашку и освежает хотя бы на миг. Этой же осенью, вялой и хмурой, в черное небо подъемля штыки, с послетифозною температурой в город вступают фронтовики — те, что в окопах, как тучи, синели, черною кровью ходили в плену, на заграждениях рвали шинели и ненавидели эту войну. Вот и пришли повидаться с родными, кости да кожа, — покончив с войной, передохнуть, — но стоят перед ними земские деятели стеной. Как монументы. Понятно заранее — проповедь будет греметь свысока, и благородное негодование хлынет, не выдержав, с языка. Их, расторопных, не ловят на слове, как на горох боязливых язей, — так начинается битва сословий и пораженье народных друзей. Земец недолго щебечет героем — звякнули пламенные штыки, встали напротив сомкнутым строем, замерли заживо фронтовики. Песни о родине льются и льются. Надо ответное слово — и вот слово встает: «По врагам революции, взво-од…» Что же? Последняя песенка спета, дальше команда: «Отставить!» — как гром… Кончилось лето. Кончилось лето — в городе дует уже Октябрем. |