Они замолчали и долго лежали, задумавшись, в тишине.

– Мам, ты не спишь? – наконец спросила Лорейн.

– Я не думаю, что вообще смогу снова спать. Каждый раз, когда я закрываю глаза, я слышу звук скрежещущего металла и вижу кувыркающиеся тела, летающие по автобусу вещи и…

– Перед аварией Петула как раз должна была сказать мне, кто отец.

– Ты серьезно? – перебила ее Барбс. – Почему же не сказала?

– Нам помешали, но она бы мне рассказала, я уверена.

Их разговор прервался бренчанием катящейся по коридору тележки, на которой разносили чай в зеленых фарфоровых чашках.

– Чаю, милая? – спросила женщина, остановившись у постели Лорейн с огромным термосом.

Триша вернулась в палату более чем через час. Барбс понимала, что все они выглядят сейчас не лучшим образом – в больничных халатах, без косметики и средств для волос, но даже она была шокирована видом Триши. Она была бела как мел, глаза опухли и покраснели, нижняя губа была похожа на один сплошной синяк. Трясущимися руками она взяла чашку с чаем, которую оставили на ее тумбочке.

– Он уже холодный, Триша, – предупредила Барбс.

Триша не обратила на нее никакого внимания и залпом выпила все, вытерев рот тыльной стороной руки.

– Плохие новости, Барбара, – сказала она, рухнув на постель и потирая лицо руками. – У Сельвина поврежден позвоночник. Еще осталось сделать некоторые анализы, но есть вероятность того, что он останется парализованным.

– О господи, – прошептала Барбс. – Это ужасные новости.

Лорейн уткнулась в подушку.

– Не могу поверить в это, Барбара, – завыла Триша. – Это так несправедливо! Мне придется жить с инвалидом.

Каждое утро, покормив дочь, Мэри включала радио. Поначалу оно всегда свистело и шипело, только потом начинало издавать членораздельные звуки. Все новости, как обычно, касались засухи. В некоторых частях страны дождя не было более месяца. Мэри прижимала малышку к плечу и гладила ее по спине, любуясь заливом.

– «Кругом вода, но как трещит от сухости доска, кругом вода, но не испить ни капли, ни глотка». – Она засмеялась и поцеловала дочку в ухо. – Мой Томас обожал, когда я читала стихи. Он это скрывал, чтобы не показаться сентиментальным, но по его глазам было все видно.

Прошло уже две недели с того дня, как кто-то оставил бесценный сверток у ее порога, и по мере того, как время шло, а новостей о матери ребенка не было, в сердце Мэри крепла надежда. Правда, ей пришлось доверить свою тайну Руфи. Именно она своими глазами видела горе Мэри, когда та потеряла ребенка Томаса. Однако девушка не разделяла ее веру в то, что Томас жив. Мэри объяснила ей, что ребенка оставили именно у ее порога, потому что знали, что она о нем позаботится. Руфь была слишком поглощена разглядыванием ребенка, которого Мэри дала ей подержать, и не восприняла сказанное с должным вниманием.

– Руфь, ты понимаешь, что я говорю?

Девушка взглянула на свою начальницу, в смущении наморщив лоб.

– Вы хотите сказать, что вы оставите ее себе?

– Да, Руфь, – уверенно ответила Мэри, судорожно сглотнув. – Если кто-то спросит, это мой ребенок. Поняла?

Мэри забрала у нее сверток и начала качать малышку. Веки девочки распахнулись и снова закрылись. Руфь долго молча смотрела на эту пару.

– Вы думаете, мистер Робертс послал этого ребенка? – наконец вымолвила она.

– Не будь такой… – рассмеялась Мэри, но тут же одернула сама себя. Храни бог эту девушку в ее простоте и наивности. Конечно, Томас не посылал ей ребенка, но не будет ничего плохого, если Руфь будет так думать.

Накануне, после того как Мэри искупала ее, девочка растянула свои розовые губки в мимолетной беззубой улыбке. Мэри интерпретировала это как четкий знак, что между ними зарождается связь. Она приняла решение какое-то время не принимать новых бронирований, и неоновый знак «Мест нет» продолжал висеть, отпугивая потенциальных клиентов. Да, ей придется брать деньги из компенсации, которую она получила как родственница жертвы трагедии, но у нее не было другого выхода – она не смогла бы в одиночку вести дела в пансионе и ухаживать за новорожденной. Руфь старалась изо всех сил, но иногда она делала только хуже. На предстоящие выходные должна была приехать пожилая пара, уже давно забронировавшая проживание, и Мэри не решилась нарушить их планы. Они уже много лет останавливались у нее в одни и те же даты.

Она положила ребенка в самодельную люльку, которую она сделала из ящика, и поставила ее в угол кухни. Изнутри она проложила ящик одеялами и обернула фланелевой простыней, чтобы малышка не задевала об острые углы. На несколько недель этого ей будет достаточно. Услышав, как мистер и миссис Райли входят в гостиную, она вышла поприветствовать их и принять заказ.

– Доброе утро, мистер, миссис Райли. Вам как обычно?

– Да, пожалуйста, миссис Робертс, – ответил мистер Райли, отодвигая стул для супруги. – Сегодня снова замечательная погода.

– Мы уже привыкли к ней. Если честно, я бы не возражала против дождика. Он бы смыл всю эту грязь. Все вокруг давно покрылось пылью. – Мэри поставила на стол пластиковый помидор, в котором был кетчуп.

– Должна сказать, – заметила миссис Райли, – я удивлена, что кроме нас здесь никого нет. Почему у вас горит знак, что мест нет? Вы же пустуете.

Мэри посмотрела на кухню и услышала свист чайника на плите. Это был отличный повод не ответить на вопрос.

– Вода закипела, пойду заварю вам чай.

Там она склонилась над раковиной и отдышалась. К счастью, малютка крепко спала в колыбельке, и даже громкий свист чайника не разбудил ее. Мэри поняла, что надо было лучше готовиться к подобным ситуациям и вопросам.

Когда она вернулась с чайником, миссис Райли подняла крышку, запустила туда ложку и начала перемешивать чайные пакетики.

– Сестра оставила мне своего ребенка на время. Я за ней приглядываю, – объяснила Мэри.

Миссис Райли перестала перемешивать чай. На ее красных щеках выступил пот.

– О, это очень хорошо. Я как раз говорила Джеку, как вам, должно быть, одиноко с тех пор, как умер ваш муж.

Мэри рассердилась.

– Вообще-то нет никаких доказательств того, что он умер.

Ее речь прервал донесшийся из кухни плач ребенка.

– Пойду посмотрю малышку, – сказала Мэри и, поклонившись, вышла из комнаты.

Напряжение от необходимости прятать ребенка нарастало, ей даже пришлось придумать эту нелепую ложь. У нее и сестры-то никогда не было. Нужно было просто сказать, что ребенок ее. Теперь придется отказать этой паре в брони на следующий год. Нужно будет придумать какую-то другую легенду, не связанную с выдумыванием несуществующих членов семьи. Мэри была довольно замкнутым человеком, особенно после ухода Томаса, и соседи обязательно заметят вдруг взявшегося ниоткуда ребенка. Если будут задавать вопросы, ей придется сказать, что это плод случайной связи с одним из клиентов. Как ни неприятно ей было думать об этом, другого выхода не было. Усугублялось все тем, что, по этой версии, зачать ребенка она должна была в октябре 1975 года, всего через четыре месяца после смерти Тома. Вряд ли такое поведение было характерно для убитой горем вдовы.

К концу выходных Мэри выбилась из сил. Ей всегда нравились мистер и миссис Райли, но в этот раз ее в них раздражало буквально все. С большой радостью она выписала им счет и проводила до двери. Они бодро с ней простились и, уходя по дорожке, обещали приехать в следующем году. «Только через мой труп», – прошептала Мэри, с облегчением закрывая дверь.

Подождав еще две недели, она решила зарегистрировать ребенка. В загсе ей задали несколько неудобных вопросов про личность отца и место рождения ребенка, но, к счастью, именно в эти моменты малышка начинала капризничать. Мэри стала раскачивать купленную с рук коляску, но стало только хуже. Лицо малютки покраснело, и язычок у нее во рту вибрировал, как звонящий будильник.