Алексей преуспел в катехизисе, церковной истории, началах богословия и особенно полюбил «церковный чин» и «дворцовый чин» — порядок отправления церковных служб и проведения дворцовых церемоний.

С пяти лет его «дядькой» — воспитателем стал ближний боярин Борис Иванович Морозов, пятидесятилетний царедворец, державший в своих руках многие нити государственного управления. Морозов был просвещённым человеком, не чурался общения с европейцами и даже наряжал своего воспитанника в «немецкое платье».

После того как умерли отец и мать Алексея, шестнадцатилетний царь, всего лишь за год перед тем перешагнувший порог отрочества и ставший юношей, прежде всего опёрся на верную и твёрдую руку «дядьки», который сразу же стал начальником четырёх важнейших приказов: Стрелецкого, Большой казны, Новой Четверти, где ведали сбором кабацких денег — важнейшей статьи государственных доходов, и Аптекарского, также весьма важного, ибо именно в нём готовились лекарства для царской семьи и двора и велись дела иноземных лекарей и фармацевтов, врачевавших самую богатую и высокопоставленную часть московского общества.

Возле Морозова ещё в те годы, когда он был воспитателем Алексея Михайловича, собрался тесный кружок людей, таких же любомудров и книгочеев, каким был и сам Борис Иванович. Главные роли в этом кружке играли один из самых богатых русских купцов — гость Назарий Чистый, первый дьяк Приказа Большой казны, а затем и дьяк Посольского приказа, неоднократно бывавший за границей, голландец — купец и заводчик Андрей Виниус, ещё один дьяк Посольского приказа — Афанасий Ордин-Нащокин, а чуть позже к ним присоединились царский постельничий Фёдор Ртищев и думный дворянин Артамон Матвеев. Был среди них и просвещённый иерей, духовник царя — Стефан Вонифатьев.

Все эти люди оставили по себе долгую и добрую память в просвещении, дипломатии, промышленности, торговле, развивая эти сферы в европейском духе. Виниус строил железоделательные и литейные заводы, Ртищев открыл первую в Москве больницу и вместе со Стефаном Вонифатьевым создал кружок «Ревнителей благочестия», члены которого боролись с пороками и недостатками духовенства, остальные по мере сил совершенствовали административную и финансовую системы, стараясь сделать их более подвижными и прибыльными.

Через два года после смерти родителей и восшествия на престол Алексей Михайлович решил жениться и, действуя точно так же, как и его отец, велел привезти в Москву самых красивых девушек России. Их привезли более двухсот, и жених выбрал дочь знатного, но бедного дворянина Евфимию Всеволожскую. Как только имя невесты было оглашено, сильно переволновавшаяся девушка потеряла сознание и упала.

Её родных тут же обвинили в том, что они скрыли болезнь Евфимии — падучую (так называлась в то время эпилепсия) и сослали всех их на Север вместе с больной невестой.

Наконец, ещё через год свадьба Алексея Михайловича всё же состоялась. Выбор царя пал на дочь мелкопоместного дворянина Ильи Даниловича Милославского, двадцатидвухлетнюю красавицу Марию, жившую в услужении у Ивана Грамотина — одного из дьяков Посольского приказа, также находившегося под присмотром Морозова. Отец невесты был настолько беден, что не мог содержать своих дочерей у себя дома. Он не был в состоянии даже прокормить их, и сёстры Милославские зарабатывали на жизнь тем, что летом и осенью собирали в лесу грибы, а потом продавали их на базаре, покупая на вырученные деньги хлеб и квас.

Алексей Михайлович оказался в доме Грамотина благодаря стараниям Морозова. Мария Милославская попалась царю на глаза тоже не случайно: Морозов знал её и решил сосватать за неё своего воспитанника только из-за того, что сам был влюблён в сестру Марии — Анну.

Морозов был уверен, что Илья Милославский не откажет ему в браке с Анной, и таким образом, если царь женится на Марии, то он и Алексей Михайлович, став свояками, породнятся.

Расчёт Морозова оправдался: царь женился на Марии, а через неделю сыграл свадьбу и Борис Иванович Морозов. Как только это произошло, стали говорить, что и болезнь Евфимии Всеволожской — дело рук Морозова, уже тогда замышлявшего женить царя и жениться самому на сёстрах Милославских.

Как бы то ни было, но Мария Ильинична стала царицей и за двадцать лет родила тринадцать детей — восемь девочек и пять мальчиков. Из этих детей впоследствии только трое будут играть свои роли в истории — героиня нашей повести царевна Софья и царевичи Фёдор и Иван. Четверо детей умерли в детстве, а другие пятеро достаточно серьёзного следа в истории не оставили.

Все, кто знал Алексея Михайловича и кто писал о нём, совершенно единодушно утверждали, что он был красив, имел благородную осанку, к концу жизни стал полноват, и хотя не был высок, но обладал большой силой. Знавшие царя сходились и в том, что Алексей Михайлович отличался искренним благочестием и глубокой нравственностью. Сохранилось только одно свидетельство о его внебрачной связи. Речь шла о романе царя с женой боярина Мусина-Пушкина, у которой от него якобы был сын — Платон. И всё же до нас дошло гораздо больше свидетельств о любви царя к своей жене и детям. Уцелело письмо Алексея Михайловича к своим домочадцам, в котором он, находясь при армии, приглашал их приехать в Вязьму. И там имелись такие строки: «Я радуюсь свиданию с вами, как слепой радуется увидеть свет».

Мягкий характером, редко вспыльчивый, любящий отец и муж — таков Алексей Михайлович в семейной жизни. Таков он, по крайней мере вначале, и в отношениях со своими приближёнными. Однако напрасно, называя царя «тишайшим», мы стали бы переносить эти качества и на его политическую деятельность. Жестокое подавление многих городских восстаний, Соляного и Медного бунтов, наконец, беспощадная расправа со Степаном Разиным и его сподвижниками заставляют нас подготовиться к тому, что произойдёт, когда придётся столкнуться и с ещё более жестоким подавлением стрелецких мятежей, Булавинского восстания, волнений крестьян и работных людей, которые вслед за Алексеем Михайловичем совершит его сын, тогда ещё не родившийся, — Пётр I.

Такими же чертами характера обладала и одна из его дочерей — Софья Алексеевна.

Но не только эти семена посеял в годы своего царствования Алексей Михайлович. При нём в Москве появился первый театр, был построен первый военный корабль — «Орёл», созданы «полки нового строя» — прообраз будущей регулярной армии, увеличилось число школ и мануфактур.

Все эти нововведения проводились не без помощи западных купцов, мастеров, мануфактуристов, инженеров, аптекарей, врачей, офицеров, живших в Москве в разных иноземных слободах, более всего — в Немецкой слободе на берегу Яузы.

Иноземный быт с его опрятностью, комфортом, картинами и зеркалами, часами и обоями, заморскими яствами и механическими музыкальными шкатулками оказался привлекательным и для русских дьяков и купцов, имевших дело с иноземцами в Москве либо бывавшими за границей. И они первыми из соотечественников стали вводить в домашний обиход наиболее привлекательные элементы западноевропейского быта.

Алексей Михайлович, любивший за столом умную беседу гораздо более традиционных возлияний, пробовавший писать стихи, интересовавшийся архитектурой и живописью, быстро почувствовал вкус к иноземным новациям и не чурался общества московских «западников», к числу которых относились его соратники, уже упоминавшиеся нами. И домашнее окружение царя было под стать его близким друзьям, что сказывалось на всём. Дети Алексея Михайловича, не только мальчики, но и девочки, что было тогда немалой редкостью, получали хорошее и достаточно основательное образование у самых просвещённых русских людей.

Разумеется, способности царских сыновей и дочерей были неодинаковыми, и потому и результаты обучения так же оказывались различными. Из всех дочерей способной и увлечённой учёбой оказалась их третья дочь Софья, родившаяся 17 сентября 1657 года.

Из-за того что на свет вновь появилась девочка, а не долгожданный наследник престола, это не вызвало особой радости ни у Алексея Михайловича, ни у Марии Ильиничны. Обязательный в таком случае пир по поводу рождения нового ребёнка в царской семье можно было бы назвать простым застольем, потому что дорогих подарков гостям, приглашённым к столу, не делали, а обошлись раздачей разнообразных пирогов. Но по чистой случайности крестили её не как прочих царских детей в Чудовом монастыре, а почему-то в Успенском соборе, и впоследствии это обстоятельство сочли неким знамением, ибо именно в Успенском короновались на царство российские самодержцы.