Следовало ли объяснять, что рало — соха, часто — суковатка? И опять воздержался, ибо подумал, что пройдёт много столетий, прежде чем люди забудут о том, что такое «рало». Ну а щелягу всякий знает, за морем зовут её «шиллинг» — и равняется она самой малой толике серебра.

«В год 6473-й. Пошёл Святослав на хазар. Услышав же, хазары вышли навстречу во главе со своим князем Каганом, — написал Нестор, — и сошлись биться, и в битве одолел Святослав хазар и город их Белую Вежу взял. И победил ясов и касогов».

Нестор хотел дописать, кто такие эти враги русского князя и от этого добавления отказался. Кто не знает ясов и касогов — полуденных степняков? Да и куда они денутся, хотя бы и через века?

И дальше осталось в старых летописях о двух больших походах Святослава всего полдюжины строк. Чтобы уйти от ненужных домыслов, Нестор просто списал их и вздохнул досадливо: больно куце всё сие выглядело.

«В год 6474-й. Вятичей победил Святослав и дань на них возложил». И ненамного лучше выглядела запись, значащаяся под следующим годом:

«В год 6475-й. Пошёл Святослав на Дунай на болгар. И бились обе стороны, и одолел Святослав болгар, и взял городов их 80 по Дунаю, и сел княжить там, в Переяславце, беря дань с греков».

А вот дальше, слава Богу, знали Иван да Никон побольше. И Нестор, следуя своим предтечам, старательно вывел:

«В год 6476-й. Пришли впервые печенеги на Русскую землю, а Святослав был тогда в Переяславце, и запёрлась Ольга в городе Киеве со своими внуками — Ярополком, Олегом и Владимиром. И осадили печенеги город силою великой: было их бесчисленное множество вокруг города. И нельзя был выйти из города, ни вести послать. И изнемогли люди от голода и жажды. И собрались люди той стороны Днепра в ладьях, и стояли на том берегу. И нельзя было ни тем пробраться в Киев, ни этим из Киева к ним. И стали тужить люди в городе, и сказали: «Нет ли кого, кто бы смог перебраться на ту сторону и сказать им: если не подступите утром к городу, — сдадимся печенегам». И сказал один отрок: «Я проберусь», и ответили ему: «Иди». Он же вышел из города, держа уздечку, и побежал через стоянку печенегов, спрашивая их: «Не видел ли кто-нибудь коня? Ибо знал он по-печенежски и его принимали за своего. И когда приблизился он к реке, то скинув одежду, бросился в Днепр и поплыл. Увидев это, печенеги кинулись за ним, стреляли в него, но не смогли ему ничего сделать. На том берегу заметили это, подъехали к нему на ладье, взяли его в ладью и привезли его к дружине. И сказал им отрок: «Если не подойдёте завтра к городу, то люди сдадутся печенегам». Воевода же их, по имени Претич, сказал на это: «Пойдём завтра в ладьях и, захватив княгиню и княжичей, умчим на этот берег. Если же не сделаем этого, то погубит нас Святослав». И на следующее утро, близко к рассвету, сели в ладьи и громко затрубили, а люди в городе закричали. Печенегам же показалось, что пришёл сам князь, и побежали от города врассыпную. И вышла Ольга с внуками и людьми к ладьям. Печенежский же князь, увидев это, возвратился один и обратился к воеводе Претичу: «Кто это пришёл?* А тот ответил ему: «Люди той стороны». Печенежский князь снова спросил: «А ты не князь ли уж?» Претич же ответил: «Я муж его, пришёл с передовым отрядом, а за мною идёт войско с самим князем: бесчисленное их множество». Так сказал он, чтобы пригрозить печенегам. Князь же печенежский сказал Претичу: «Будь мне другом». Тот ответил: «Так и сделаю». И подали они друг другу руки, и дал печенежский князь Претичу коня, саблю и стрелы, а тот дал ему кольчугу, щит и меч. И отступили печенеги от города. И нельзя было вывести коня напоить: стояли печенеги на Лыбеди. И послали киевляне к Святославу со словами: «Ты, князь, ищешь чужой земли и о ней заботишься, а свою покинул. А нас чуть было не взяли печенеги, и мать твою, и детей твоих. Если не придёшь и не защитишь нас, то возьмут-таки нас. Неужели не жаль тебе своей отчины, старой матери, детей своих?» Услыша эти слова, Святослав с дружиной скоро сел на коней и вернулся в Киев; приветствовал мать свою и детей и сокрушался о том, что случилось с ними от печенегов. И собрал воинов, прогнал печенегов в поле, и наступил мир».

На том окончил Нестор дневной свой урок и вышел из кельи на монастырский двор, как и почти всегда совершенно безлюдный: по уставу всяк монах занимался своим делом и потому праздношатающихся в обители не было.

Тем более бросился ему в глаза чужой человек, и не инок, а мирянин, к тому же и не похожий на странника, быстро вышедший из Святых ворот и решительно направившийся к нему. Впрочем, никого иного на дворе не было, и незнакомцу, кроме Нестора, идти было не к кому. Нестор, бегло взглянув на него, безошибочно определил по походке, что человек этот долгое время провёл в седле, и шёл потому вразвалку, широко расставляя ноги.

Подойдя к Нестору, он поклонился и, поздоровавшись, испросил благословения. Затем полез в вырез холщовой рубахи и протянул Нестору малую грамотку, писанную на бересте.

   — Прочти, отче праведный, — сказал незнакомец, — сам я грамоте не умудрён.

Нестор взглянул на первую строку и с некоторым удивлением прочёл: «Честному диакону Нестору, от Владимира, послушника его». Не став читать дальше, он сказал:

   — Да, мне эта грамотка, добрый человек, спаси тебя Христос. Скажи, откуда она у тебя?

   — Дал её мне в Родне, на перевозе, некий юноша и просил отвезти в Федосьев монастырь.

   — Когда же то было?

   — Вчера, в обеденную пору.

Как только Нестор услышал, что грамотка дана была в Родне, сразу же понял, что писал её Володарь, потому как родители его жили именно там, а отец Володаря был перевозчиком через Днепр.

Нестор попросил, чтобы вестоноша подождал немного, сходил в келью, взял самую мелкую монетку — резану и, расплатившись с письмоносцем, стал читать грамотку. «Пришёл с насадом в Родню мних Лаврентий, и я того Лаврентия видел. И пошёл он с насадом в Киев, и будет в Киеве через два дня. А я о том, тебе, Нестор, знать даю. Сам же вскоре буду в обители. Володарь».

«Добро, — подумал Нестор, — стало быть, завтра войдёт насад в Почайну, и в тот же день будет Лаврентий в обители. Если бы был в Киеве митрополит, то пошёл бы грек к нему, но митрополит Леонтий помер несколько лет назад, а преемника ему всё не было — Константинопольский патриарх Пасхалий Второй никак не мог остановить свой выбор на ком-либо, и оттого местоблюстителем митрополичьего престола был с прошлого года архимандрит Феоктист. Значит, должен был Лаврентий прийти сразу же к игумену».

Первым делом Нестор известил настоятеля о полученной грамотке и, используя случай, рассказал о Володаре. Феоктист сразу же согласился отпустить послушника, сказав:

   — Лучше служить со рвением земному хозяину, чем кое-как — небесному.

Что же касалось Лаврентия, то решили они встретить афонца с подобающим благочестием. При этом Феоктист заметил, что латыняне зовут встречу с должными почестями пиететом. Нестор, услышав разъяснения, улыбнулся про себя, он знал слабость архимандрита при случае вставлять греческие и латинские слова, выказывая собственную учёность, впрочем, вельми немалую.

...Афонский инок прибыл в Почайну 17 мая. И князь, и святые отцы знали, когда придёт в гавань насад, но пиететной встречи на берегу не устроили: Лаврентий не известил их о приезде и, таким образом, они были свободны от церемонии, которой их собрат почему-то избегал. Впрочем, понимали они и почему: неожиданное появление в монастыре было на руку хитрому греку. Феоктист послал верхоконного монастырского холопа на берег Почайны, чтобы, как только афонец появится, тут же о том известить его. Однако насад пристал к берегу, но Лаврентия на нём не было.

Холоп оказался смышлёным малым и расспросил корабельщика об афонце. Корабельщик же поведал ему, что инок, плывший с ним от самого устья Днепра, сошёл с насада нынче утром и пошёл в Киев пешком.

Холоп, вернувшись в обитель, довёл то до архимандрита, немало сему рассказу подивившегося. Феоктист велел позвать к нему Нестора.