Нарцисса насторожилась, заподозрив, что он пришёл за тем же, с чем обломался Снейп.

– Прежде, чем обсуждать… что-либо в этом роде… – протянула она, иронически глянув на него из-под полуопущенных ресниц, – …мне хотелось бы знать, от чьего имени ты выступаешь. Надеюсь, тебя не удивит моё мнение, что сам по себе ты ничего такого не решаешь?

– Конечно же нет, Нарцисса! – Сириус даже возмутился, что она считает его таким идиотом.

– У меня есть предложение, за которым стоят влиятельные люди.

– Если ты о своём обожаемом Дамблдоре, я в курсе, что сейчас он ни на что не влияет. Я всё уже высказала Снейпу и мне нечего добавить, поэтому не будем тратить время на бесполезные разговоры, которые только испортят наши отношения. Я ждала тебя на обед, для нас обоих будет лучше, если мы сразу перейдём к нему. Типпи!

– Типпи здесь, хозяйка! – пискнул мгновенно выскочивший домовик.

– Подожди, Нарцисса! – поспешил остановить её Сириус. – Это не Дамблдор!

Нарцисса, уже готовая отдать распоряжение, отвернулась от домовика и выжидательно посмотрела на кузена.

– Кингсли Бруствер заинтересован в сотрудничестве… – он поколебался, выбирая между «со мной» и «с тобой», и наконец сказал: – … с нами.

– Вот как? – Нарцисса приподняла бровь. – И что же ему нужно?

– Тебе известно об этой странной эпидемии? – после её кивка Сириус продолжил: – Колдомедики бессильны, они считают, что болезнь связана с тёмной магией. А тёмная магия – это мы, Блэки.

На лице Нарциссы промелькнула едва заметная гримаска вроде «это еще посмотреть надо, кто тут из нас Блэк».

– Да, остальные семьи уже извели под корень, – подтвердила она. – А ты, значит, предложил им свои услуги в обмен на амнистию?

– Нет, за меня Джеймс попросил, сейчас они с Бруствером на одном этаже в Мунго. Это сам Бруствер уже после амнистии предложил мне разобраться с болезнью. А у меня… – он посмотрел на Нарциссу так, словно хотел разжалобить, – …нет ни знаний, ни доступа к источникам, я так ему и объяснил. Тогда Кингсли сказал, что если я найду кого-нибудь, кто вылечит эту болезнь, возможны договорённости, даже если этот колдун не чужд тёмной магии.

– Интересно… – не то чтобы Нарциссе было дело до эпидемии, но это могло оказаться добавочным аргументом за восстановление гражданских прав её семьи. – Жаль, что библиотека Малфоев в этом смысле не сравнится с библиотекой Блэков, а теперь ещё у нас многое конфисковали и перепортили. Я, конечно, могу попытаться что-то предпринять насчёт этой болезни, но при условии, что сначала освободят моего мужа и сына. Люциус тоже разбирается в тёмной магии, он мог бы помочь.

– Ты еще торгуешься, кузина? – Сириус поразился её нахальству.

– У меня слишком мало осталось, чтобы бояться это потерять, и я слишком хорошо знаю нынешних представителей власти, чтобы доверять им. Они вполне способны обобрать и кинуть, поэтому пусть сначала дадут мне аванс и гарантии.

– Если ты займёшь такую позицию, ты только разозлишь их.

– Мне незачем прогибаться под них, у меня хватает фактов и обвинений, чтобы Международная Ассоциация прижала их, и они это знают. Я не такая беззащитная, как ты считаешь, кузен. Передай Брустверу мои условия и скажи, что я всегда открыта для личных переговоров. Извини, но я предпочла бы обсудить с ним это дело без посредников.

Сириус только пожал плечами – «как знаешь». Ему было без разницы, кто, как и с кем договорится, лишь бы это помогло Джеймсу.

Остерегайтесь своих желаний, они всегда исполняются

Северус Снейп никогда не желал, чтобы его любили.

Несмотря на высокое, даже слишком высокое мнение о себе, в глубине души он считал себя недостойным этого чувства.

Это проросло в нём еще из детства, из неблагополучной семьи, в которой он был единственным ребёнком. Его мать Эйлин, в девичестве Принс – длиннолицая и длинноносая, с болезненной буровато-жёлтой кожей, с угольно-чёрными волосами и глазами, с грубыми мужиковатыми чертами лица – была откровенно некрасива. Кроме того, она была на восемь лет старше своего мужа и вышла за него фактически старой девой.

Его отец Тобиас Снейп – рослый и широкоплечий, с квадратным подбородком и водянистыми голубыми глазами, наверное, неплохо выглядел до того, как спился, но Северус этого уже не помнил. Всё, что он помнил – это опухшее, легко багровеющее от гнева лицо отца с красной сеточкой сосудов под кожей щёк и его жидкие, рано поседевшие волосы.

Жили родители недружно. Не сказать, чтобы совсем как кошка с собакой – мать бывала терпелива, отец опасался поднимать руку на ведьму, если не был пьян до невменяемости – но в доме царила атмосфера нелюбви. У ведьм существовала примета, что если проболтаешься о своих способностях маглу до свадьбы, ребёнок родится сквибом, поэтому ведьмы испокон веков ставили своих магловских мужей перед фактом. Эйлин тоже только после свадьбы призналась в этом Тобиасу, и суеверный магл так и не смог принять, что она ведьма. Мать продолжала любить отца или по крайней мере цепляться за него, но нелюбви с одной стороны оказалось достаточно, чтобы сделать атмосферу в семье невыносимой.

Как отец вообще надумал жениться на матери, Северус догадывался, потому что Принсы были традиционно сильны в зельеварении, а если уж ведьма снисходила до магла, лёгкое приворотное даже не считалось за воздействие. Родители Тобиаса были в ужасе от выбора сына, родители Эйлин вообще отлучили её от рода, и семья справлялась с хозяйством только своими силами.

Северуса раздражало сюсюканье бабушек и дедушек – и над ним никто не сюсюкал, потому что от молодой семьи отвернулась вся родня.

Трудно сказать, кто родился бы у Эйлин, если бы она призналась будущему мужу в ведьминском происхождении еще до свадьбы – скорее всего, никто, потому что Тобиас вряд ли женился бы на ней, несмотря на приворотное. Но её уловка удалась, и сын уродился весь в мать – черноволосый, черноглазый, с жёлтой кожей нездорового цвета и длинным повислым носом-сосиской. А главное, он родился колдуном и унаследовал от матери способности к зельеварению. Или хотя бы сильный интерес к нему, потому что ничему другому она всё равно научить не могла.