– Меня похитили, я долго не знал, кто я такой. – Арктур не стал вдаваться в подробности, а Рабастан не стал их выспрашивать.

– Может, это и к лучшему, – рассудил он. – Наших детей убивали, а ты выжил. У Руди с Беллой было двое детей, младшей был год, старшему три.

Арктур этого не знал. Дамблдор никогда не говорил, что у Лестрейнджей были дети, но никогда не говорил и обратного, а сам он этим не интересовался. Он печально хмыкнул про себя – и здесь он оказался Мальчиком-Который-Выжил. Видно, такая уж у него судьба – выживать. Лестрейндж тем временем огляделся вокруг.

– Этот дом я знаю, мы у Блэков. Ты здесь на каком положении?

– Хозяин.

Рабастан выразительно поднял бровь.

– Значит, в тебе течёт кровь Блэков. Догадываюсь, кто у них тут был повесой.

– Я не хочу ничего о нём слышать. Мой отец – Джошуа Трэверс, и если вы хотите выручить его из Азкабана, можете рассчитывать на меня.

– Мал ты еще в эти дела лезть. Это может плохо для тебя кончиться, и Джош мне спасибо не скажет. Лучше уж я сам как-нибудь.

Это был разительный контраст с Дамблдором, с елейной улыбкой выталкивающим ребёнка перед собой.

– Лучше соглашайтесь, я всё равно в стороне не останусь, – заупрямился Арктур. Рабастан внимательно посмотрел на него и досадливо покрутил головой.

– Да, пожалуй, без меня ты влипнешь ещё скорее, чем со мной. Ладно, будем вытаскивать наших вместе. Там ещё и Люциус с сыном, надо будет и их прихватить, если он сам не выкрутится.

– Малфоев?! – в Арктуре взыграла старая неприязнь к своему школьному врагу номер один. – Они же предатели!

– Спасти себя – это еще не предать других. Если бы Люциус не откупился от Азкабана, мы не смогли бы оттуда сбежать и нам негде было бы укрыться после побега. А за недавнее Люциуса вообще незачем осуждать, ведь Риддл всё равно свихнулся после перерождения.

Арктур в бесконечном изумлении уставился на Лестрейнджа. Он никак не ожидал услышать такое от одного из вернейших сторонников Волдеморта.

– Я думал, вы были верны Риддлу, несмотря ни на что.

– Мы были верны себе, парень. Как, кстати, к тебе обращаться? – Рабастан на мгновение сощурился, припоминая, и опередил замешкавшегося юношу. – Арктур, помнится. Эдна назвала тебя по-блэковски, мне еще тогда следовало догадаться.

Арктуру осталось только кивнуть в подтверждение.

– Что мы будем делать? – спросил он своего нового союзника.

– Я подумаю, Арктур. Подумаю и пришлю тебе письмо, в котором мы договоримся о встрече. А сейчас попроси своего домовика, чтобы он перенёс меня в Лондон.

– Куда именно?

– Неважно, я всё равно живу где попало. Я же в розыске, парень.

– Тогда оставайтесь здесь. Места хватит, еды тоже, а если вдруг понадобится спрятаться… ну… тут есть куда.

На лице Лестрейнджа отразилось сомнение. С одной стороны, не хотелось подставлять мальчишку, с другой – доверять ему было преждевременно. Но он уже две недели скрывался от властей и был занят исключительно собственным выживанием, а дело стояло. Только сегодня он сумел выбрать удобный случай для своего замысла, а теперь нужно было где-то пересидеть ближайшие дни, пока аврорат суетится, как разворошённый муравейник.

– Я могу дать непреложную клятву, что не выдам вас, – добавил Арктур, догадавшийся о ходе его мыслей.

Рабастан оценивающе посмотрел на него и всё-таки уступил соблазну.

– Клятву не нужно. А вот обед не помешал бы.

Пока герой наводит новые мосты...

Гермиона Грейнджер знала, что она не красавица. Она не была даже миленькой. Она была невзрачной умницей с вечно озабоченным выражением лица и книгами под мышкой. За все семь лет учёбы в Хогвартсе за ней ухаживал только Кормак Маклагген, да и то на шестом курсе, когда все остальные девушки уже бегали от него, как от чумы. Вдобавок Маклагген подозрительно быстро утешился, когда она дала ему от ворот поворот – можно сказать, совсем не страдал. Нет, он был ей вот ни чуточки не нужен, но обидно же… Да, она нравилась ещё и Виктору Краму, но тот вообще был родом из глуши – мало ли, может, там все девушки ещё страшнее, чем она.

Тем не менее, она знала и другое. Что красота в жизни девочки – не главное, зато девочка должна быть дисциплинированной и хорошо учиться. Так ей сказали мама с папой, а они знают, что для неё лучше. И Гермиона училась – даже не хорошо, а отлично, и она была не просто дисциплинированной, а очень дисциплинированной. Ведь красота – это ничто, а знания и дисциплина – это всё.

Но иногда она начинала сомневаться. Например, когда Рон подсовывал ей домашки на проверку, а сам бежал тискать Лаванду. Рон ей нравился с самого первого курса, еще с Хогвартс-экспресса. Он был из колдовского мира и всё здесь знал, тогда как для неё этот мир был неизведанной вселенной. У Рона на всё были готовые ответы: Дамблдор – классный, Малфой – белобрысый выродок, Поттер – ничего, если он за нас, слизни подлые, хаффлпаффцы тупые, равенкловцы – нудные зубрилы, Гриффиндор – весь в шоколаде. Гермиона любила готовые ответы, они расставляли всё на свои места, а она любила порядок. Она была согласна с Роном, ведь в Гриффиндоре учился сам Дамблдор, директор школы – а кто может быть умнее директора, если он даже главнее, чем родители?

Кроме того, Рон был олицетворением всего, что ей всегда хотелось, но запрещалось. Он не хотел зубрить учебники – и не зубрил. Он не хотел соблюдать дисциплину – и не соблюдал. Он редко умывался, никогда не чистил зубы, разговаривал с набитым ртом, разбрасывал свои вещи где попало и как попало. Гермиона поучала Рона для его же блага, но не могла не восхищаться им – это каким же надо быть смелым, чтобы вот так нарушать всё подряд, что запрещают старшие? Кроме того, он у всех выигрывал в шахматы. Правда, проигравшие говорили, что у него старые шахматы, что они опытные и сами играют за него, но это о Роне говорили из зависти. Мало ли, что шахматы колдовские, ведь не могут же они быть такими умными, верно?