В последнее время Сириус совсем отбился от рук. После несчастья с Джеймсом он ни в какую не желал слушать разумные речи об общем благе, словно это не от Дамблдора зависела его реабилитация в обществе, и целые дни проводил под чужой личиной в больнице со своим другом. К сожалению, в Мунго, как и в Министерстве, никогда не следили за посетителями насчёт оборотного зелья.

Почтовая сова к Сириусу с просьбой о встрече вернулась к Дамблдору с пожеланием проваливать подальше. Старец огорчённо покачал головой и отправился в Мунго навестить Джеймса, чтобы вправить этому вечному бунтарю Блэку мозги через его лучшего друга.

Сириус под внешностью кого-то из магловских соседей Поттеров оказался здесь же, с Сохатым. Его фирменный надменно-презрительный взгляд «все вы грязь, а я крутой», которым он встретил Дамблдора, пробивался сквозь любую личину. Дамблдор хотел сначала обработать Джеймса в одиночку, но было даже лучше, что он застал их обоих. Справлялся же он с ними прежде – и теперь справится.

– Джейми, Сири, мальчики мои, как же я рад вас видеть! – воскликнул он от входа в палату, разведя руки в приветственном жесте.

Поттер поприветствовал его в ответ, Блэк ограничился коротким кивком.

– Сохатый, я просто потрясён, как истосковался по тебе наш учитель и наставник! – с притворным пафосом обратился он к Джеймсу. – Посмотри, не прошло и года, как он пришёл сюда навестить тебя!

Какие всё-таки бестактные эти Блэки! Неужели нельзя было культурно промолчать о том, что он выбрался сюда впервые, и вежливо обрадоваться ему? Дамблдор был очень занят, он думал за всю страну, он размышлял о мировых проблемах. Он же государственный человек, в отличие от некоторых, кто ничего не видит дальше собственного носа и мелочных обид своих друзей. Они должны ценить, что он нашёл-таки время навестить пострадавшего Поттера.

– Я был очень занят, дорогие мои, – он сопроводил свои слова укоризненным взглядом. – Сами знаете, сколько у нас проблем из-за того, что наш прежний Мальчик-Который-Выжил всё-таки выжил.

– Дамблдор, – без добавления «мистер» в исполнении Блэка это прозвучало как обращение господина к лакею. – Я вам скажу, какие у нас проблемы. Первая проблема – это болезнь Джеймса, и вы палец о палец не ударили, чтобы что-то с этим сделать. Вторая проблема – это Лили, которая сюда носа не кажет под предлогом, что должна заботиться о Гарричке. Я ведь не тупой и знаю, кто подсунул Джеймсу эту суку. И третья проблема – моя реабилитация. Я из-за вас ни за что просидел двенадцать лет в Азкабане и всё еще не могу открыто навещать своего друга. Если бы не я, кто бы его навещал, ваш Снейп?

– Сириус, мальчик, нельзя же так, – градус укоризны в голосе Дамблдора повысился. – Нельзя же думать только о себе да о себе. Нужно думать об общем благе и никогда не забывать о том, что есть люди, которые гораздо больше нуждаются в помощи, чем ты.

– В этом месте я должен прослезиться, Сохатый, – Блэк нагло обратился к Джеймсу, игнорируя проникновенные слова старца и кивнув на него, как на постороннего. – Дамблдор, – произнёс он с прежней надменностью, – пока я не услышу, кто именно у вас так жаждет и страждет, можете не продолжать. Вы всегда забываете, что одно большое и общее благо состоит из множества малых, частных и конкретных.

Очень удачно, что сегодня у Дамблдора имелся как раз такой ответ.

– Конечно, мальчик мой! – обрадованно встрепенулся он. – Наш бывший Гарри сейчас полностью выбит из привычной колеи, он одинок, несчастен и страдает. Мальчику необходима помощь, дружеская поддержка, и ты, Сириус, после тяжёлых жизненных испытаний должен понимать это как никто. О мальчике нужно позаботиться, его нужно утешить, а ты, как его бывший крёстный, всё-таки ему не чужой. Поговори с ним по душам – если не ты, то кто же?

Голос Дамблдора дрогнул, в его честных глазах, устремлённых на Сириуса, блеснула одинокая слеза.

– Вы на что намекаете, Дамблдор? – холодный, скептический тон Блэка ясно показал, что красноречие старца пропало даром. – По-вашему, я снова должен возиться с этим парнем? Я сколько-нибудь похож на няньку?

– Я думал, ты привязался к мальчику… – Дамблдор горестно вздохнул. – Вот тебе малое конкретное благо, которое ты можешь сделать.

Некоторое время Блэк иронически рассматривал живое олицетворение скорби о всех несчастных мира сего.

– Сделаю, – жёстко сказал он. – Но только после того, когда хоть что-то сделают мне. Я и так уже слишком много отдал вашему общему благу и слишком много от него нахлебался. Вот когда я снова стану честным гражданином общества, когда это общество позаботится о моём друге, вот тогда я и подумаю об общем благе. А пока, извините, я слишком озабочен своим.

– Какой же ты чёрствый, мальчик мой…

– А вы посидите с моё в Азкабане – да не забудьте вернуть туда дементоров. Тогда я посмотрю, каким вы оттуда вылезете.

Джеймс не ввязывался в разговор, но было видно, что он во всём согласен с приятелем. Наверняка сказалось, что его здесь никто не навещал, кроме Блэка, вот Блэк и напел ему в уши. Дамблдор с горечью осознал, что у этих двоих появился иммунитет к его высоконравственным речам.

– Мне очень жаль, мальчики… – он с тяжёлым вздохом развернулся и пошёл из палаты. Что-то этот Блэк совсем зарвался. Прямо сейчас – срочную сову в аврорат, и его возьмут на месте, тёпленького…

– Эй, Дамблдор! – старец остановился и обернулся к нагло ухмыляющемуся Блэку. – Если меня заберут в аврорат, весь мир узнает и о вашем жульническом судействе, и о вашей афере с подменой ребёнка. Я буду настаивать на моём допросе с Веритасерумом – Кингсли это сделает, вы же знаете Кингсли. Он министр ответственный и руководит страной даже отсюда, из Мунго. А на случай, если вы его достанете и оболваните, я уже принял меры и сумею связаться со Всемирной Ассоциацией Волшебников. Я теперь не тот сопляк, которого вы ни за что упекли в Азкабан шестнадцать лет назад.

Дамблдору пришлось отказаться от намерения немедленно сдать Блэка в аврорат. Какие ушлые, бессовестные люди! И как с такими строить общее благо?

Разногласия и компромиссы

– Сволочь, – с чувством сказал Сириус двери, закрывшейся за Дамблдором. – Какая ушлая, бессовестная сволочь!

Джеймс слышал это от друга далеко не в первый раз. Было время, когда он возражал, но с каждым разом всё ненастойчивее. После попадания в Мунго ему совсем расхотелось возражать. В клинике своё дело знали и хорошо ухаживали за пациентами, поэтому Джеймс не испытывал от своей болезни серьёзных неудобств, если не считать полной неподвижности нижней половины тела и скуки от пребывания в больничной палате. Но считать он умел и точно знал, что к концу года ему будет нечем оплачивать своё содержание, если никто ничего не предпримет. А никто ничего не предпринимал, в том числе и Дамблдор, на которого все они привыкли полагаться.