Пот выступил на ее лбу и верхней губе, вена на левой стороне ее шеи судорожно билась. Она дышала так, словно не могла набрать достаточно воздуха для вдоха, ее грудь под пуловером из джерси и шелка поднималась и опускалась как мехи. Она изображала из себя самую чувственную женщину, какая только может быть на свете, но все, чего ей хотелось — это добраться до окна, а оно, казалось, было за десять тысяч миль от нее.

Незаметно для сторожа белый мужчина перевернул нож в руке и взялся за его острие.

— Эта сука готова завизжать в любую минуту, — сказал он.

Сторож предложил:

— Я отдам тебе за нее мою долю.

Лейла ближе придвинулась к окну.

— Ты не проиграешь, — пообещала она.

Никто не сказал ни слова. В наступившей тишине снизу донесся медленный гипнотический мотив, бесконечно повторяющийся снова и снова.

— Идет, — сказал белый мужчина. — А теперь возвращайся к двери.

— Я останусь здесь, пусть дверью займется Левша.

Лейла повернулась спиной к окну и пошарила за собой, нащупывая штору. Ее пальцы нашли шнур, поднимающий занавески.

— Убей его! — завизжала она и дернула шнур.

Все произошло одновременно.

Штора взвилась и свернулась вверху с внезапным звуком, напоминающим трещотки.

Лейла упала вперед на пол в тот самый миг, когда белый мужчина метнул нож. Он попал ей в живот и вошел по рукоять.

Сторож вскинул пистолет, ища цель.

Стекло разлетелось вдребезги, и комната взорвалась от тяжелого рева револьвера 38-го калибра, когда Могильщик, стоя на покрытой снегом площадке запасного выхода, выстрелил через оконную решетку и послал две пули, вошедшие в тело сторожа с пистолетом на дюйм в сторону от сердца.

Одновременно прозвучали два выстрела из коридора, раздался звук кружащегося дерева и металла, и в комнату ворвался холодный воздух.

Черный стрелок-левша повернулся к двери, ведущей в приемную, и выбежал туда, держа пистолет у левого бедра на манер голливудских героев. Попав под пули он отлетел назад с двумя дырками во лбу, его пальто смягчило тяжелый звук падающего тела.

Без какого бы то ни было выражения на грубом лице с выступающими надбровными дугами белый мужчина мгновенно сунул руку себе за пазуху. Двигался он стремительно.

Но Могильщик уже взял его на мушку, положив ствол своего длинного никелированного револьвера на переплет железной решетки. Первую пулю он всадил белому мужчине в правую руку, прямо под самым локтем, а вторую — в коленную чашечку левой ноги.

Пистолет выпал из руки белого мужчины, и он рухнул лицом на ковер. Боль в колене была невыносимой, но он не издал ни звука. Он был как раненый тигр, молчащий, скрючившийся, но все еще так же опасный, как убийца, какого только видели джунгли. Не поднимая головы и зная, что у него нет ни малейшего шанса, он повернулся и левой рукой потянулся к упавшему пистолету.

Эд Гроб вошел из приемной и пинком отбросил пистолет, чтобы белый мужчина не мог до него дотянуться, затем пересек комнату и выстрелил в висячий замок на оконной решетке.

Могильщик откинул решетку, ударами ноги выбил осколки стекла, торчавшие в раме, и шагнул в комнату. Снег ворвался вместе с ним.

Лейла свернулась под подоконником, сжав руками рукоять ножа, и тихо стонала и плакала.

Могильщик опустился рядом с ней на колени, аккуратно отвел ее руки прочь и сковал их за ее спиной наручниками.

— Вам нельзя его вынимать, — сказал он. — Это может убить вас.

Эд Гроб наручниками притянул неповрежденную левую руку белого мужчины к его неповрежденной правой ноге. Белый мужчина тупо смотрел на него.

Наконец Каспер открыл глаза.

Эд Гроб вытащил кляп из его рта.

— Поскорее развяжи меня, — проговорил Каспер низким голосом, с трудом выговаривая слова сквозь кровь во рту.

Могильщик отомкнул на нем наручники, а Эд Гроб развязал его ноги.

Каспер поднялся на руки и колени и огляделся. Он увидел белого мужчину, скованного наручниками. Взгляды их встретились. Каспер увидел револьвер белого мужчины, лежавший на полу возле стола. На четвереньках, как медведь, он подскочил к револьверу и схватил его. Все смотрели на него, но никто не испытывал того, что испытывал белый мужчина. Каспер всадил три пули в голову белого мужчины.

Эд Гроб обезумел от ярости. Он выбил ногой револьвер из рук Каспера и направил свой револьвер в его сердце.

— Проклятый сукин сын, ты убил его! — бушевал он. — Он был нашим, он не был твоим. Ты, проклятый сукин сын, мы работали всю ночь и весь день и шли на любой риск, чтобы взять этого ублюдка, а ты убил его.

— Это была самозащита, — сказал Каспер, с трудом ворочая изрезанным кровавым языком. — Ты видел, что этот поганый ублюдок пытался застрелить меня, не так ли?

Эд Гроб замахнулся своим пистолетом, словно хотел размозжить ему голову:

— Я вышибу твои проклятые мозги и скажу, что это был несчастный случай.

— Спокойней, Эд, спокойней, — окликнул его Могильщик. — Ты все-таки не Господь Бог.

Лейла истерически хохотала.

— Вы знали, что это за человек, когда рисковали мной и вообще всеми, чтобы спасти его.

Могильщик смотрел, как Каспер поднимается на ноги и тащится к шкафу, чтобы разыскать для себя какую-нибудь одежду.

— Неужели деньги так много значат для тебя?

— Какие деньги? — спросил Каспер.

Внизу на 125-й улице собралась толпа. Движение остановилось. Большой черный «кадиллак» Джо Грина стоял в ряду автомобилей с работающим двигателем, но в нем не было никого. Тротуары по обе стороны улицы были запружены людьми. «Париж-бар», «Палм-кафе» и «Апполо-бар» извергали наружу своих посетителей. Три кинотеатра опустели, зрителей привлекло более захватывающее зрелище.

— Че-е-е-е-е-е-ерт в-о-о-озьми-и-и-и-и! Стрельба каждую ночь! — восторженно вопил какой-то юнец. — С ума сойти, парни, с ума сойти.

Патрульные машины съезжались к месту происшествия со всех сторон, лавируя меж стоящих на дороге машин, выезжая на полосу встречного движения и забираясь на тротуар, чтобы пробраться к цели. Их сирены завывали, как души грешников, их красные фонари мигали, как глаза из ада.

Копы выпрыгнули из машин, тяжелые башмаки грохотали вверх по лестнице как во вступительных кадрах к телевизионной серии под названием «Большое ограбление».

Их глаза вылезли на лоб при виде того, что предстало перед ними.

Эд Гроб по телефону вызывал «скорую помощь».

Могильщик глядел на них с пола, где он стоял на коленях возле Лейлы Барон, гладя ее по голове и успокаивая.

— Они все здесь, но лежат, — прошепелявил он.

Каспер Холмс опять в госпитале.

Его глаза и рот закрыты повязками, он не может ни видеть, ни говорить. Из его ноздрей торчат трубочки, и его накачали морфином, которого достаточно, чтобы свалить с ног наркомана.

Но он все еще в сознании и насторожен. С его слухом все в порядке, и он может писать вслепую.

Он все еще изображает из себя Господа Бога.

Этой ночью в одиннадцать часов он дал назначенную на десять пресс-конференцию под присмотром штатных докторов и своего личного психиатра.

Его комната набита репортерами и фотографами. Его подбородок агрессивно выдвинут вперед. Его руки движутся выразительно. Он в ударе.

Он представил случившееся таким образом: грабители получили наводку о том, что он должен получить еще одну сумму денег, и сделали попытку ограбить его вторично, прежде чем покинуть город.

Посыпались вопросы.

Каспер вооружен небольшой стопкой бумажных листков и карандашом, с помощью которых он отвечает на вопросы.

Он царапает на бумажке каждый ответ, отрывает листок и швыряет его на фут от кровати.

Вопрос: Получили ли вы вторую сумму?

Ответ: Нет, черт возьми.

Вопрос: Откуда они взяли информацию?

Ответ: Спросите у блюдечка для спиритических сеансов.

Вопрос: Откуда они узнали о первом поступлении денег?