Элен крепко сжимала нож, направленный своим лезвием вниз, словно она только что воткнула его и выдернула. Ее глаза были неподвижными и пустыми.

Мэлони сделал шаг вперед. Он остановился рядом с Элен. Ее глаза пришли в движение. Он спросил:

— Ты убила его?

— Думаю, да, — ответила Элен.

Нелепо было то, что она заговорила так, словно в этом не было ничего особенного. Как будто она спрашивала: «Ну что там еще новенького?»

— Давай уйдем отсюда, — произнес Мэлони.

Элен не сопротивлялась. Он взял у нее Нож и вытер его рукоятку, несмотря на то, что Элен была в перчатках. Он бросил его на пол, взял женщину за руку и вывел из офиса, закрывая за собой все двери. В его уме мелькнула мысль, что Барнхолла, возможно, не обнаружат до утра. Потом он понял, что труп очень скоро может обнаружить уборщица.

Адвокат повел Элен к задней лестнице, моля Бога, чтобы им удалось уйти незамеченными. Остекленевший взгляд ее глаз приводил его в ужас.

Пароль. Пароль, черт возьми! То слово.

Он помнил конфетти и желтую ленту. «Конфетти» запомнить не трудно, а желтая лента — вообще была вплетена в волосы Элен.

Но какое последнее слово? Оно должно вывести ее из этого проклятого состояния. Часть одежды? Бюстгальтер? Комбинация? Платье? Норковое манто? Кружевные трусики?

Они спускались по лестнице — долгие, как ему казалось, мили вниз — и тут им повезло. Когда они выходили в переулок, Мэлони увидел, что при въезде в него припаркована машина Элен. Она не сопротивлялась, когда адвокат взял у нее сумочку, открыл и вынул оттуда ключи от машины. Он сел за руль, посадил Элен рядом с собой и выехал к парку Гранта, находившемуся в противоположной стороне от бульвара Мичиган. Элен сидела спокойно, покорно и ко всему равнодушная.

ЧТО ЖЕ это за проклятое слово?

Вдруг его осенило. Не поворачиваясь к ней, Мэлони небрежно спросил:

— Ты носишь нижнюю юбку, Элен?

Ничего не произошло. По крайней мере, так показалось сначала. Но вдруг Мэлони почувствовал, что что-то случилось.

Он окончательно удостоверился в этом, когда Элен проговорила:

— Мэлони… мне нужно выпить… как никогда в жизни.

Он повернул на юг, и они вошли в полутемный бар одного из отелей на берегу озера.

Элен ничего не помнила.

Мэлони понадобилось совсем немного времени, чтобы понять это.

«Она, конечно, в шоке, — решил адвокат. — Когда это состояние пройдет, Элен, наверное, все вспомнит».

Однако оказалось, что никакого шока не было. Элен скорее страдала, чем испытала потрясение.

— Мэлони, что мне делать? — спросила она, после того как выпила бренди, стоящее перед ней.

— Во-первых, ты расскажешь мне все, что сможешь вспомнить.

— Но все что я помню — это неточно, неясно… Все смешалось.

— Безусловно, — бодро произнес Мэлони. — В наши дни все смешалось.

— Я… о Боже! Откуда начать?

— Мне многое известно, дорогая. Так что, позволь, я задам тебе несколько вопросов. Ты знаешь, что очень много времени провела под гипнозом?

— Да, да, думаю, знаю. Я боюсь, Мэлони. Боюсь смерти. И мне стыдно…

— Стыдно? С какой это стати тебе стыдиться? Ты не совершила ничего плохого. — Когда Мэлони произносил эти слова, он проглотил комок в горле, мысленно представив Барнхолла, лежащего поперек кушетки. Но говорил он всерьез. Плохое — как он не раз доказывал в суде — это понятие относительное.

— Все, что я делала, было плохо. Прежде всего я чувствую, что поступила вероломно по отношению к Джеку. Изменила ему.

— Ты имеешь в виду… ты хочешь сказать, что тот парень, Фарго…

— Нет. Фарго — всего лишь неприятный инцидент. Я имею в виду, что ничего не рассказала Джеку… правду для начала.

— Не беспокойся из-за этого.

— Ведь причина, по которой я ничего ему не рассказывала, — такое ребячество! Глупость! Теперь только я понимаю это. Мне казалось, что последнее время Джека больше интересует казино, а не я. Моя первая ошибка — это позволить Вивьен уговорить себя пойти к Барнхоллу. Но я считала, что он сможет помочь мне… объяснить, чем я не угодила Джеку.

— Черт возьми, ты ни на секунду не обманула его ожиданий!

— Тогда не рассказывай ему о тех людях из правительства или как они там называются… Мне кажется, что я поступила довольно подло — даже с ним.

— Выкинь это из головы, Элен! Давай немедленно попытаемся во всем разобраться. Сегодня ведь твой первый день в «Уолдене», не так ли?

— Да.

— Как происходила подготовка к твоей работе?

— Все так запутано… У меня какие-то провалы в памяти. Я не осознаю времени. Часы… выбиты… украдены из моей жизни, так что я не могу отдать себе в них отчета. Думаю, отказываюсь верить, что действительно нахожусь под чьей-то властью, ибо это доказывало бы мою слабость.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я лежала там, на кушетке Барнхолла, — и во всем подчинялась ему.

— Ты ошибаешься, дорогая! Слабость не имеет к этому никакого отношения. Во время войны очень сильным физически мужчинам прочищали мозги и гипнотизировали их. С тех пор у них новые методы, а этот Барнхолл чертовски опытен.

— Сейчас для меня многое начинает проясняться. Но не совсем. Однако я могу вспомнить достаточно, чтобы начать сомневаться в своих прошлых поступках.

— Вот это нам и нужно, — искренне сказал Мэлони. — Теперь о сегодняшнем дне. Я многое могу рассказать тебе. Было запланировано, что ты вынесешь из лаборатории некую информацию, и то, что случилось сегодня, было, в некотором роде, генеральной репетицией. Ты помнишь что-нибудь из этого?

— По-моему, не очень много. Я пришла в «Уолден», и Фарго показал мне мое рабочее место. Напечатала несколько писем. Встретилась с Попом Уорнером, курьером, с мисс Пенроуз, профессором Водсвортом и его помощником по имени Феликс Бассетт.

— Пока все довольно ясно.

— Мне показалось, что я не угодила мисс Пенроуз, но потом Поп Уорнер принес мне еще одну пленку. На ней говорилось… говорилось… не помню.

— Эта пленка снова установила контроль над тобой.

— Наверное, да, но там было что-то еще. Я помню достаточно много про то состояние, в котором находилась, и знаю, что всегда после «установки» у меня появлялось неудержимое желание идти в офис Барнхолла. Я уверена, что всегда шла именно туда. Однако на этот раз все было по-другому. Что-то по поводу свадьбы, и я хотела приготовиться к ней… однако и не только к ней.

— Постарайся вспомнить.

— Там было что-то, имеющее отношение к старому отелю.

— «Грэймору»? Он довольно старый.

— Нет, не старому отелю, старому ТЕАТРУ. Да. Старый театр и НОВЫЙ отель. — Элен провела дрожащей рукой по глазам. — Ох, я не могу вспомнить.

— Я обнаружил тебя в офисе Барнхолла.

Мэлони чуть не сказал: «Я обнаружил тебя с ножом в руке сразу после того, как ты убила Барнхолла», — но не осмелился. Он пристально наблюдал за ее реакцией на его заявление. Никакой реакции не было.

— Да, я это смутно припоминаю. Но было что-то еще — какое-то другое место. Я уверена, что побывала там — это не просто сон — какое-то огромное пустое здание с отличной акустикой, где пел Карузо.

— Ты слышала, как он пел?

— Нет. Это, кажется, было написано на зеркале. Тем не менее я страшно испугалась. Не знаю, где находится это место и почему я там оказалась.

— Но ты думаешь, что оно имело какое-то отношение к указанию принять тебя на работу в «Уолден».

— Уверена, что это так.

Элен, закрыв глаза, обессиленно откинулась на спинку стула. Мэлони смотрел на нее. Он относился к ней со смешанным чувством. У бедняжки не было ни малейшей мысли, что она совершила убийство. И он пришел к твердому решению, что она никогда не разберется с этим, если ему не удастся помочь ей.

Но у него не было большой надежды на это. Его врожденный оптимизм и энергия почти иссякли. У любого человека есть какой-то предел, дойдя до которого они могут истощиться. Черт возьми, он бегал целый день, пытаясь увеличить разрыв, отделяющий их от несчастья, только для того, чтобы в конце концов обнаружить, что несчастье произошло, и понять, что надеяться можно только на себя.