— Скажите прямо, когда кончатся перебои! — требовали из зала.

— С какого числа? С понедельника или со вторника?

— Отвечайте, что вы мямлите?! — сказала Елена Ивановна.

— Чтобы все слышали, — сказал Петр Никанорович. — Что, язык проглотили? — теряла терпение Елена Ивановна. — Отвечайте!… Обещаю, что… Ну…

— Тюлень, — подтолкнул ногой Силыч спящего Тюленя. — Отвечай, тебя спрашивают.

Тюлень приоткрыл один глаз, достал из-за пазухи горох.

— Что тебе?

— Тебя просят рассказать, за что наградили медалью.

— Какой еще медалью?

— Медной, какой исчо, не резиновой… за отвагу на пожаре.

— Такого-то лентяя наградили? — возмутилась Диана Владимировна.

— Вы думаете, так просто тушить пожары? — спросил у всего зала Тюлень.

— Нет, мы не думаем, — ответил за весь зал Петр Никанорович.

— Тогда и не говорите.

— А вот мы сейчас сами убедились, какой вы пожарник, — сказал Петр Никанорович. — Вы или спите, или трескаете горох, третьего состояния у вас, наверно, не бывает.

— Напраслину возводит, — сказал Силыч.

— Вас бы туда, в самое пекло, — сказал Тюлень.

— Вот, ребята, — грустно сказал Петр Никанорович, — смотрите и делайте выводы. — Он достал платок, вытер вспотевший лоб и переносицу. — Ну а товарищ Гоп не желает ли выступить? — Большой Гоп никакого желания выступать не проявлял, он сидел на корточках около Загнилена, гладил его по голове и науськивал: «Ату их, Загнилеша, ату!» — Тогда я сам про него скажу. Так вот, товарищи, — обращаясь прежде всего к ребятам, продолжал Петр Никанорович. — Некий Гоп Николай Петрович, точно так же, как и двое его дружков, является антипримером и только как антипример представляет для нас интерес. Штука вот в чем: если кто хочет стать хорошим человеком — пусть делает все не так, как он, а совершенно противоположным образом… Еще в раннем детстве Коля Гоп обижал маленьких и досаждал большим. Когда же он пошел учиться, то отлынивал от уроков, а потом, сдав документы в ПТУ, ленился работать. Позднее, вместо того чтобы идти на завод, он каждый день приходил в подворотню и там просил у честных граждан «закурить». В конце концов он тут же, в подворотне, обучился редкой антиобщественной профессии грабителя… Для чего я так подробно рассказываю биографию этого недостойного человека? А для того, чтобы вы поняли, что подражать такому и слушаться такого ни в коем случае нельзя. В нашей школе учится сын пресловутого товарища Гопа — Вася. Мне становится иногда больно и грустно за него… Да, а не получится ли вот такая нехорошая преемственность в выборе профессии и своего места в жизни, вот такая НЕрабочая династия?!

— Васю воспитывать надо! — с болью в голосе воскликнула Елена Ивановна. — А он целыми днями без присмотра…

— Это я-то не воспитываю Ваську?! — хлопнул себя в грудь Большой Гоп. — Васька, подь сюда! Маленький Васька Гоп подошел к рампе.

— Ну чо надо? Чо?

Не успел никто и глазом моргнуть, как Большой Гоп схватил сына за шиворот, поднял на сцену, зажал между колен, в руке у него появился гимназический «хлыстик» — и он им давай воспитывать.

— Ты где сегодня был??!! Почему я тя не видел в подворотне??!! Опять по библиотекам шатался??!! Я те покажу библиотеки! Сколько раз говорил: не веди себя хорошо! Плохо веди!

— Что он делает! — в страхе закричала Елена Ивановна.

— Прекратите сейчас же!.. — побледнел Петр Никанорович.

Но Большой Гоп распалялся еще больше. Маленький Гоп Васька верещал:

— Ой, папочка! Миленький, прости! Я пойду, пойду в подворотню, вот только уро… уроки выучу!

— Ах, уроки! Я те покажу уроки!

— Не буду уро… буду плохим, а не хоро!..

— Остановите! Остановите его! — бегала вокруг Большого Гопа Елена Ивановна, заламывая руки.

Но все были в каком-то шоке, все смотрели и не могли пошевелиться. Только Силыч хихикал:

— Эт я понимаю, эт по-нашенски, по-гимназически…

Наконец Петр Никанорович сумел оторвать страшно отяжелевшие ноги от пола, шагнул на выручку своему ученику. Тогда и все (на сцене и в зале), словно по команде, хлынули к Гопам. Крик, свалка, неразбериха. Старик в ботах натужно свистел в судейский свисток, но никто на это не обращал внимания. Самая настоящая потасовка. Первым пришел в себя Тюлень. Выполз на четвереньках из свалки, вытянул свой спущенный матрас, посмотрел на часы и сказал:

— Мне пора, начальник сказал, чтоб в пять как штык, в пять — пожар намечается.

в которой происходит решительная схватка между светлыми силами добра и темными силами зла… По всей вероятности, увы, не последняя.

Хотя начало встречи происходило не совсем по сценарию, а точнее говоря, совсем не по нему, народ не расходился. Теперь все высыпали во двор, ожидалось представление, какое — никому не известно. Группками стояли дети и взрослые, горячо обсуждали события. Появился старик в ботах, его непокрытая головным убором лысина то тут, то там выныривала из толпы, как поплавок.

— Славик-то в больницу попал, — сказал он вполголоса. И тотчас впереди него на быстрых ножках побежал слух: Славик попал в больницу, Славика отвезли на «скорой», у Славика — аппендицит, причем гнойный…

Увидев гопкомпанию, старик в ботах распахнул объятия, пошел к ней.

А Федя, между прочим, давно уже наблюдал за ним. Факт его знакомства с гопкомпанией показался ему более чем подозрительным. Потихоньку протиснулся, встал рядом, навострил ухо.

— Сколько лет, сколько зим! — обнял Силыча старик в ботах. — Жив, курилка!..

— А что мне сделается — пережитку?.. Но я все-тки не помню…

— Сидели за одной партой, а ты не помнишь. Грустно и обидно.

— Время было трудное… А фамилия ваша, извиняюсь, как будет?

— Тсс, я здесь инкогнито.

— Красивая фамилия, из графьев, значится… все равно не помню.

Шли последние приготовления к представлению. Сантехник Боря выкатил на середину двора Загнилена, принес, поставил рядом ведро воды, а также топор, багор и лопату. Еще раз сходил в школу, принес огненно-красный огнетушитель старинной немецкой фирмы «Фойершнапс».

Старик в ботах достал из кармана золотую в виде дракончика табакерку, раскрыл ее, взял щепотку табаку.

— Вспомнил, — сказал Силыч, — как сейчас помню, табачком баловались семьдесят лет тому, — и протянул к табакерке руку.

— То-то ж! — захлопнув табакерку и с наслаждением нюхая табачок, сказал старик. — От меня здесь тоже кое-что зависит.

— Не пойму, что это они собираются делать?

— Головы ему свернут — и баста!

— Жаль.

— Так ведь бутафория.

— Умом понимаю, а на душе чтой-то неприятно.

— Ага, чует кошка!.. Но я надеюсь, не только тебе. Значит, хватает за живое? Ну, а как ты думал иначе?!.. Еще не то будет!

— В знак нашей гимназической дружбы, — начал заискивать Силыч, — поспособствовали бы…

— А что же вы сами? Уже, ха-ха, на попятную?.. Нет, я на себя ответственность брать не буду, и вообще я ошибся, мы с тобой решительно незнакомы… — И, стрельнув в сторону Феди черными, как угли, глазами, старик в ботах поторопился удалиться.

Заиграла труба, на середину школьного двора вышел, пряча платок в карман, Петр Никанорович. Этот человек обладал завидным мужеством. Проще всего ведь было закрыть встречу и разойтись. Кстати говоря, некоторые учителя так и предлагали сделать, но Петр Никанорович не спасовал. Все ровненько выстроились в четыре шеренги, и Петр Никанорович сказал речь. Это была одна из самых лучших, проникновенных речей, которые когда-либо и кто-либо слышал. Петр Никанорович напоминал, что силы зла деятельны и коварны, что надо бороться с ними, не жалея себя, каждый день и каждый час. Сидевший посреди школьного двора Загнилен выглядел жалким и пришибленным, будто понимал, что речь идет о нем и жить ему осталось считанные минуты.

Петр Никанорович подал знак, Елена Ивановна взяла в руки огнетушитель, встала с ним на изготовку. Надо сказать, огненно-красный огнетушитель очень хорошо гармонировал с ее голубым с красной полоской спортивным костюмом.