– У тебя...

– Иди сюда, – Том перебивает его. – Иди ко мне, Крис.

И протягивает худую руку с черными, чуть загнутыми когтями.

– Ты же еще любишь меня?

– Да, – почему-то шепчет Крис, касаясь протянутой ладони. – Люблю.

– Тогда поцелуй, – Том подставляет тонкие сухие губы, закрывает черные глаза. И Хемсворт жадно приникает к этим губам. Целует, чувствуя, как больно впиваются в плечи острые когти. Но ему уже плевать. В его руках Том. Его Том. И это самое важное.

– Я скучал, – шепчет Том, отстраняясь. – Так скучал...

– Я же всегда рядом, – Хемсворт осторожно запускает пальцы в спутанные волосы музыканта. – Я никогда тебя не оставлю. Ты же знаешь.

– Я теперь один, – когти буквально вспарывают кожу на плечах. – Совсем один! Ты больше не со мной... Ты оставил меня.

– Я не сделал бы такого никогда! – Крис шипит от боли, накрывает ладонями руки Тома на своих плечах. – Том, никогда, слышишь?!

– Клянись, – залитые чернотой глаза словно заглядывают в душу. – Поклянись мне, Крис, что никогда не оставишь меня, что бы ни произошло.

– Да, – Хемсворт приглаживает черные растрепанные волосы музыканта. – Я клянусь тебе.

– Теперь ты полностью мой, – Том гладит его по щеке испачканными в крови пальцами, чуть царапая когтями. А Крис обнимает и шепчет на ухо:

– Я всегда был твоим. Идем домой? Тебе босиком холодно...

– Я покажу тебе...

За спиной музыканта вдруг с хлопком распахиваются черные крылья, и Крис, не успев даже осознать происходящее, оказывается в воздухе. Том держит аккуратно, почти бережно. Как ребенка.

– Не надо бояться, – музыкант грустно как-то улыбается. – Просто не смотри вниз.

И Крис опускает взгляд.

Выжженная пустошь, вот что теперь внизу. Пепел и прах. Серо-черная пыль и ветер, гоняющий мусор по мертвой земле.

– Это ад?! – слова вырываются сами собой.

– Ад, – Том некрасиво улыбается. – Наш с тобой ад. Красиво звучит.

Секунда – и они на земле. Перед лондонским домом музыканта. И аккуратное белое здание так чужеродно смотрится посреди этого запустения, что Крис вздрагивает. Отступает на шаг. Голова кружится, в глазах двоится. Он невольно опускает глаза и понимает, что поверхность теперь испещрена трещинами, наполненными огнем. И в уши врывается вой тысяч голосов. Надорванные вопли.

– Боже... – шепчет Хемсворт, отступая назад. – Боже...

– Его нет здесь, – на лице у Тома все та же улыбка, но в голосе боль. – Здесь только мы. Никто не услышит нас.

– Как это произошло?! – Крис чувствует, как подкатывает истерика. – Что это все значит?!

– Прости меня. В этом я виноват. – Хиддлстон осторожно берет его за руку. – Простишь?

– Но как? – тихо просит Крис. – Я не верю. Ты же...

– Зато я не один теперь, – Том вдруг наклоняется к плечу Хемсворта и начинает зализывать рваные царапины от своих когтей. И Крис чувствует, как уходит боль.

Он закусывает губу и прижимает музыканта к груди. Понимания происходящего нет. Только тянущее болезненное чувство неправильности. Абсурдности.

– Люблю тебя, – шепчет он в ухо Тома. Гладит по голове. Тот ластится к руке, закрыв глаза.

И все вдруг накрывает непроглядная чернота, кто-то оттаскивает его от истошно кричащего Тома, цепляющегося за его ладони, заламывает руки и швыряет куда-то вниз.

А потом Крис просто просыпается. От того, что самолет снижается, и по громкой связи просят пристегнуть ремни. Во рту сухо, ноет от долгой неподвижности спина.

Хемсворт вздрагивает, впивается взглядом в усталое лицо музыканта. Хочется схватить, прижать к себе...

Но Крис только хрипло спрашивает:

– Который час?

– Семь пятнадцать по местному, – Хиддлстон внимательно смотрит на него. – Ты беспокойно спал.

– Знаю, – Крис кивает. – Плохой сон.

– Я там был, – полуутвердительно выговаривает Том. – Ты звал меня.

– Да, – Хемсворт зачем-то поправляет куртку.

– Сейчас все уже хорошо, – Хиддлстон легко, почти незаметно касается пальцев Криса. – Ты должен успокоиться.

– Я успокоился, – онемевшими губами выговаривает тот. Почему-то очень четко видятся залитые мутной чернотой глаза Тома. И перепончатые крылья.

– Ты весь мокрый, – музыкант нервно оглядывается. – Тебе плохо, Крис.

– Сейчас все пройдет, – Криса буквально трясет. Отчего-то болит плечо. Именно там, где кожу вспороли черные когти. Но только одно. Крис забирается пальцами под куртку, прижимает ладонь к больному месту и вздрагивает: под пальцами теплая густая влага. Он вскидывает испуганный взгляд на Тома, обтирает пальцы о подкладку куртки и вынимает руку.

– Во сколько поезд? – тихо спрашивает Том.

– В двенадцать пятьдесят семь, – заученно выговаривает Хемсворт. – Не скоро.

– Хорошо, – кивает Том и замолкает.

***

Они молчат и в такси. Крису теперь плохо настолько, что он не понимает и половины происходящего. В глазах двоится. Наверное, поднялась температура, потому что жарко и больно дышать. Он смутно слышит, как Том объясняется с таксистом, называет ему отель.

– Тише, вот так... – Том помогает ему сесть, захлопывает дверь. И через несколько секунд садится с другой стороны.

Машина мягко трогается, а Крис, больше не контролируя себя, укладывается головой на колени Тома. И когда Том кладет руку на его лоб, Хемсворту чудится, что пальцы его заканчиваются черными, чуть загнутыми когтями.

***

– Крис, просыпайся, – голос Тома, словно раскаленным железом заливается в уши. – Мы приехали.

Хемсворт поднимает голову и видит серое здание с вывеской «Sir Orhideea». То самое, что было на картинке в интернете.

– Потерпи, – Хиддлстон поддерживает его под локоть. – Сейчас, только с номером разберемся.