С въездом в страну не должно было возникнуть проблем – Румыния входила в состав Евросоюза.

***

На сбор вещей уходит почти полдня. Хемсворт перебирает вещи в шкафу Тома, складывает в сумку аккуратно свернутые рубашки, идеально белое белье, потертый черный свитер с воротником на пуговицах, зеленую тонкую майку.

– Возьми шарф, – Том говорит совсем тихо, но Крис вздрагивает все равно, дергается, оборачиваясь.

Хиддлстон полусидит в постели, подтянув подушку повыше. Синяки на лице потемнели, расплылись. На лбу запеклась кровь. И Крису думается, что рану обязательно нужно будет зашить.

– Я возьму, – кивает он. – Клетчатый?

– Да, – музыкант тяжело сглатывает. – Во сколько у нас рейс?

– В два пятнадцать, ночью, – Хемсворт стягивает с полки мягкий шарф и кладет его к свитеру. – Такси я закажу на одиннадцать – заедем в больницу. Тебе надо... зашить царапину на лбу. Иначе будет шрам.

В ответ Том пожимает плечами и сползает вниз, натягивая одеяло до самого подбородка.

– Как ты собираешься решить вопрос с нашим проживанием там? – через долгую паузу спрашивает он, поворачивая голову к Хемсворту. – Если что, то наше пребывание в Румынии ограничивается только девяноста днями.

– Там, где мы будем – этот вопрос не встанет, – Хемсворт застегивает сумку. И добавляет неуверенно: – надеюсь. Кому нужна глухая деревня в пятидесяти милях от Брашова?

– Боже, ты словно ребенок, – Том вдруг улыбается. – Хочешь просто так жить в стране, никому об этом не сказав? Нам нужно будет сначала оформить вид на жительство, хотя бы.

– А ты подумал о том, – перебивает его Хемсворт, – что если мы обратимся в официальные организации – нет уверенности, что они нас не найдут? Нам нельзя рисковать, Том! А в той деревне... По крайней мере, у нас будет девяносто дней, чтобы решить все эти вопросы. Нам просто уехать надо для начала, это тоже непросто. Как знать, может, они уже знают.

– Я вообще не понимаю, зачем нам уезжать, – музыкант отворачивается, – нас найдут в любом случае, от этого не спрятаться. Особенно мне.

– Мы сделаем, как решили, – Крис раздраженно шлепает сумку на пол. – Мы хотя бы попробуем что-то изменить. Неужели не помнишь, чем тебе угрожали в этом письме?

– Как раз письмо я помню отлично, – резко бросает Хиддлстон. – Даже слишком хорошо. Но наш отъезд все равно ничего не изменит.

– Посмотрим, – зло отвечает Крис и захлопывает дверцы шкафа.

Он и сам не уверен в том, что делает. Но что еще остается?

***

Такси, естественно, опаздывает. Не на много, но за эти десять минут Крис успевает перебрать все возможные варианты причины задержки. Том с усмешкой называет его параноиком и советует успокоиться, на что Крис отвечает какой-то грубостью, содержащей в себе не менее двух оскорблений.

Хотя, в общем-то, Хемсворт прекрасно осознает, как все это выглядит со стороны, но поделать с собой ничего не может. И поэтому когда с улицы доносится сигнал, оповещающий о том, то такси прибыло, он испытывает ни с чем не сравнимое облегчение. Наверное, на его лице оно читается слишком явственно, потому что Том тонко улыбается, издевательски вскидывая брови. Но тут же болезненно морщится – видимо, движение растравило царапину на лбу.

Хемсворт подхватывает с пола сумку и молча идет к двери.

В салоне тепло и тихо. Играет какая-то ненавязчивая инструментальная музыка, а еще Крис ощущает запах кофе.

Хемсворт бросает быстрый взгляд на Тома, съежившегося на сидении, и называет водителю адрес больницы.

– Подождете нас там, – добавляет Крис.

Мужчина кивает, и автомобиль мягко трогается с места.

За окном мелькают сначала аккуратные дворы, светящиеся мягким светом окна домов, круглые старомодные фонари. Давешнее кафе. Рядом с распахнутой стеклянной дверью машины полиции и скорой.

А потом авто сворачивает на широкую оживленную улицу, наполненную шумом и светом. Фары, фонари, витрины.

– Они следят, Крис. Они знают, – вдруг тихо говорит Том, не поворачивая головы. – То, что в кафе – это предупреждение.

– С чего ты взял? – шипит Крис, чувствуя, как в груди чернильным пятном расплывается страх. – Мало ли что там могло произойти? Это просто твои домыслы. И кто из нас еще параноик?

– Я все это уже проходил, – музыкант слабо пожимает плечами. – Думаешь, я не пытался сбежать? Это было бы даже странно. Но они находили меня везде, включая Австралию. Так что несложно догадаться, что все наши с тобой передвижения отслеживаются и фиксируются.

– В Австралии? – от неожиданности Хемсворт даже повышает голос так, что водитель слегка оборачивается назад. – Подожди, ты был в Австралии? – это Крис спрашивает уже тише.

– А что? – Том говорит это с едва заметным вызовом. – Как мне казалось тогда, отдаленность этого континента от Англии поможет мне исчезнуть из их поля зрения. Как видишь, не помогло.

– Я не в том смысле, – Крис качает головой. – Ты ведь не знаешь... Я сам из Австралии. Американское гражданство я не так давно получил, семь лет назад.

– Ты не говорил, – Том вдруг улыбается. – Значит, ты австралиец? А в каком городе родился? Или нет, погоди! – он перебивает сам себя. – Я сам. Сидней?

– Нет, – Крис улыбается тоже, он и не надеялся, что удастся разрядить атмосферу. – Не угадал. Я из Мельбурна. Ну, в общем-то, тоже крупный город.

– А я как раз там и был, – музыкант почти с восторгом смотрит на Хемсворта, в темноте синяки на его лице кажутся почти черными. – Как-то даже было дело, что играл у станции метро. У меня тогда с деньгами туго было.

И Крис застывает.

Тут же вспоминается солнечное чуть ветреное утро почти год назад, когда Крис приезжал погостить к родителям в свой короткий десятидневный отпуск. Картинка встает перед глазами, словно кадр из фильма: станция Ройял Парк, толпа людей, спешащих по делам, и худая спина уличного музыканта в мешковатой зеленой футболке, его вьющиеся черные волосы. А еще мелодия.

Он ведь так и не подошел тогда. Постоял, сверля взглядом черноволосый затылок и, не решившись, сел в припаркованную у тротуара машину.

– Ройял Парк, да? – тихо спрашивает Хемсворт. – Около перехода, под деревом. Это ты был, Том?

– Был, – в глазах Тома странное нечитаемое выражение. – И ты это помнишь?

– Я помню даже мелодию, – Крис осторожно кладет ладонь на колено музыканта. – Я ведь нашел ее потом. Бах, Сицилиана. Верно?