– Мне приятно, – Хиддлстон еще раз проводит ладонью по идеально выбритой щеке. – Спасибо, Крис.

И неосознанно тянется к губам Хемсворта, наклонившегося совсем близко. Тот прерывисто выдыхает и ловит его губы в поцелуй. Осторожно зарывается пальцами в волосы на затылке, посасывает губы, не проникая внутрь. Как-то очень мягко, ласково. И опять возникает ощущение, будто Крис боится что-то сломать. И Том словно растворяется в тепле, что дарит ему Хемсворт вместе с этим поцелуем. Так сладко...

Хиддлстон обнимает Криса за шею еще крепче и приоткрывает рот, давая понять, что позволяет больше.

Пальцы, перебирающие волосы, замирают на мгновение, будто Хемсворт не верит в происходящее, а потом музыкант тонет в ощущениях. Губы Криса словно везде. Посасывают, ласкают. Жадно, почти агрессивно. Но все равно нежно, словно боясь повредить.

И Том стонет, выгибаясь. Прижимаясь еще ближе.

Неправильно?

Да кого это волнует, когда стоишь на самом пороге? Когда реальность истончается, оставляя место такому прекрасному самообману.

Том проводит ладонями по плечам Хемсворта, гладит напряженные мышцы, подставляет шею, лицо, губы... Чтобы Крис мог дотронуться везде, чтобы почувствовать его, пусть и выдуманного. Вцепляется в его плечи так, что Крису, наверное, больно. Но тот только крепче прижимает к себе. И целует уже как-то... успокаивающе?

– Зачем так? – невнятно шепчет Том, – зачем ты... Это ведь лишь сон, ничего не...

– Боже, Том! – в голосе у Хемсворта усталое отчаяние. – Ты ведь обещал, что будешь верить мне!

Обещал?

Хиддлстон вздрагивает и отстраняется. Заглядывает в глаза, пытаясь понять, о чем идет речь.

– Ты уже приходил в себя, – тяжело выговаривает Хемсворт, похоже, осознав, что сказал лишнее. – Три раза. И каждый раз...

Даже так?

Том закусывает губу, пытаясь нашарить в памяти хоть что-нибудь. Но там только тьма. Муторная липкая тьма.

– Я не помню, – Хиддлстон растягивает губы в ненатуральной улыбке, – ничего из этого.

– Ничего, – Крис касается губами лба. – Ничего страшного. Это пройдет. Хочешь в душ?

– Хочу, – Том откидывает одеяло и пытается приподняться. По телу тут же разливается отвратительная слабость. Такая, что каждое движение отдается ноющим ощущением беспомощности.

– Давай аккуратно, – Хемсворт подхватывает под спину, помогая встать. – Не спеши.

Том усмехается про себя. И вцепляется в поддерживающую руку, пытаясь справиться с головокружением.

Но той жуткой боли нет. Все выглядит так, словно он просто много выпил накануне. Смешно... Теперь похмелье будет снова казаться ерундой. По крайней мере, два ближайших месяца, пока не притупятся воспоминания. Если болезнь и правда отступила.

Если.

Если все это не очередная ложь, что вероятней всего.

Том спотыкается на каждом шагу. И после каждой такой запинки бросает на Криса виноватый смущенный взгляд. Словно в том, что он испытывает слабость, есть его вина.

И Хемсворт снова, в который раз ругает про себя чертову английскую вежливость.

– Почти пришли, – зачем-то говорит он. Наверное, чтобы сказать хоть что-то. Как и всегда рядом с Томом.

– Спасибо, что предупредил, – музыкант улыбается. – Не даешь мне никакого шанса забыть планировку этого дома.

– Почему «этого»? – Крису не дает покоя такая формулировка. – Почему ты так говоришь о своем доме?

Хиддлстон неопределенно пожимает плечами:

– Привык.

Звучит как-то обреченно.

– Все наладится, – Хемсворт отодвигает легкую створку. – Ты ведь... Ты же здоров?

– Как знать, – Том снова дергает плечом. – Может, да. А может, все это только очередное бредовое видение. Как и те, что были до... Как и мои воспоминания об инициации. Все выдумка.

– Ты должен научиться разграничивать реальность и то, что они заставили тебя считать реальностью, – Крис почему-то боится отпустить музыканта. Но тот мягко расцепляет его руки и отходит чуть в сторону.

– А что реально, Крис? – тонкие пальцы как-то осторожно подцепляют края синей больничной рубашки. – Где кончается вымысел и начинается эта пресловутая реальность? Ты сам-то можешь разграничить их с полной уверенностью?

– Тогда смотри.

Хемсворт резко сдергивает с Тома рубашку и толкает к зеркалу.

И Хиддлстон с удивленным выдохом подается вперед, ведет ладонью по груди. По тому самому месту, где гладкую кожу уродовал кошмарный шрам.

Касается растрепанных волос, пропускает меж пальцев тонкую рыжую прядку. Поворачивается боком, пытаясь разглядеть спину.

– И на спине ничего нет, – Крис подходит вплотную, обнимает его за талию. – Ничего не было, видишь? Стоило лишь понять это.

– Невероятно... – в шепоте восторг и страх одновременно. – Как ты сделал это, Крис?

– Ты сам это сделал, – Хемсворт улыбается и целует музыканта куда-то в плечо.

А тот оборачивается и просто прижимается к губам. Благодарно, ласково. И Хемсворт целует в ответ.

***

В гостиной как всегда полутемно. И Крис думает, что такими темпами скоро совсем отвыкнет от света.

Хиддлстон сидит на полу перед тускло светящимся камином и перебирает клапаны флейты. Гладит их пальцами, периодически заглядывая в ноты.

Еще влажные после душа волосы слиплись, с кончиков стекают капельки воды.

Крис поднимается с дивана и, подхватив полотенце, так и не отнесенное обратно в ванную, подходит к музыканту. Вытирает воду, отжимает мокрые прядки.

И неожиданно даже для самого себя просит:

– Сыграешь мне?

– Это новое, – Том как-то неуверенно вскидывает взгляд. – Боюсь, я еще не смогу контролировать себя в некоторых местах. Ты получишь слишком... много моих эмоций.

– Сыграй, – Крис откладывает полотенце и проводит ладонью по спине Хиддлстона. – Пожалуйста.

Том улыбается уголком рта и встает:

– Иди на диван, устрою тебе мини концерт, так и быть.

Крис с готовностью вскакивает и возвращается на место.