– В каком он состоянии?! – взрывается Хемсворт, – что вы несете?!

– Мы несем зло и разрушение, – грубо острит седой. – Но речь сейчас не об этом.

– А о чем же тогда? – Крис прикрывает глаза, заставляя себя успокоиться.

– У Тома рак мозга, если вы не забыли, – улыбается мужчина, – он серьезно болен. А машину в таком состоянии водить...

– У Тома есть еще год, – перебивает его Хемсворт, – вам не запугать меня.

А в груди поднимается ледяная волна страха. Осязаемого. Обволакивающего все существо. Страха за Тома.

– Ты все понимаешь, Крис. Ты умный мальчик, – с издевательским одобрением тянет седой. – В договоре, что мы заключали, был пункт, что в любой момент наша сторона может прекратить выполнять все свои обязательства. И мы воспользовались этим пунктом. Том ведь не хочет ничего делать для нас. Не выполняет свою часть сделки. Так что все юридически верно, как принято говорить.

– Как Том пошел на такое? – Крис зло смотрит на собеседника, пытаясь скрыть под этой маской страх и отчаяние.

– Должно быть, ему было очень больно, – цинично усмехается тот, – в таком состоянии пойдешь на все, лишь бы голова перестала болеть.

– Ублюдок... – выдыхает Крис, забываясь, – грязный ублюдок!

– Сочту за комплимент, – смеется седой. И сразу же резко серьезнеет. – А теперь слушай, Хемсворт. Слушай внимательно. Если, конечно, хочешь спасти упругий зад своего флейтиста. У нас есть интересные условия. Скрывать не буду – это шантаж. Но что нам еще остается?

И Крис думает про себя, что шантаж здесь был с самого начала. Ни дня без этого мерзкого, грязного шантажа. Но вслух говорит:

– Я весь внимание.

– Мы не дадим Тому умереть только в том случае, если он согласится стать тем, кем мы хотим его видеть. Рычаг давления на него теперь есть только у тебя. Инициация должна пройти через семь дней. Если до того момента Том не примет все условия – он умрет. Потому что на тот момент, когда мы забрали его болезнь, жить ему оставалось как раз семь дней.

– Вы не дадите ему умереть, – с вызовом говорит Крис, – он вам нужен.

– Хочешь это проверить? – седой улыбается. – Вперед. Но как бы тебе не пожалеть потом... Тому ведь будет очень больно... Ты видел когда-нибудь умирающих от опухоли в мозгу? Обезболивающее не помогает, сон не приходит... Они умирают мучительно медленно и больно.

– Уходите, – Крис поднимается на ноги. – Я все понял. Нам больше не о чем разговаривать.

– Как скажете, мистер Хемсворт, – и насмешливо поклонившись, незваный гость кивает двум охранникам, застывшим в дверях, и выходит.

А Хемсворт выхватывает мобильник, судорожно давит на разблокировку... И вдруг понимает, что номера Тома у него нет. Он так и не спросил номер его мобильного...

Идиот...

И Крис тяжело опускается обратно на тот злосчастный стул, почему-то улыбаясь. Он не знает, почему эта дурацкая улыбка перекосила лицо. Наверное, чтобы слезы, катящиеся из глаз, выглядели еще более нелепыми...

И звук открывающейся двери.

Крис вскакивает с места, почти бежит в прихожую... На пороге Том, прижимающий к груди большой бумажный пакет. Бледное лицо, черные синяки под глазами, аккуратно приглаженные волосы... И тонкие струйки крови, лениво текущие из носа.

– Том... – выдыхает Хемсворт, и беспомощно смотрит на то, как англичанин осторожно ставит на пол пакет, снимает пальто, аккуратно вешает его на вешалку...

– Идем, Крис, – Хиддлстон стирает пальцами кровь из-под носа, – я принес печенье. Нужно заварить чай...

***

– Со мной все хорошо, – натянуто улыбается Том. – Правда, Крис. Тебе не стоит волноваться. Я просто устал.

А Хемсворт молча разглядывает меловое лицо музыканта и никак не может понять, как в такой ситуации Том еще может лгать. Почему не говорит о том, что симптомы вернулись? Почему так тщательно скрывает боль?

Зачем ему это?

– Не выспался, да? – Крис подцепляет с тарелки печенье и целиком кладет в рот.

– Что-то вроде того, – Том мимолетно прижимает пальцы к виску и снова одаривает Криса вымученной бледной улыбкой, – не стоило пить кофе на ночь.

Крис не выдерживает. Отставляет в сторону чашку и тихо спрашивает:

– Ничего больше сказать мне не хочешь?

Музыкант как-то нахохливается и отрицательно качает головой:

– Я не понимаю, о чем ты, Крис. Мне, наверное, просто стоит съездить к врачу. Пусть он посоветует мне хорошее успокоительное.

– Зачем ты лжешь, а? – Хемсворт устало откидывается на спинку и меряет Тома взглядом. – В этом нет смысла.

– Крис, тебе не кажется, что ты ведешь себя странно? – англичанин почти зло сжимает чашку. – В чем я могу солгать тебе?

– Это ты мне скажи.

– Я пойду, лягу. Мне нужно попробовать уснуть, – Том тяжело поднимается. И Крис видит, как побелели его пальцы, вцепившиеся в край стола.

– Он приходил ко мне, – Хемсворт нервно выцарапывает из кармана сигареты. – После того, как ты уехал. Тебе это ни о чем не говорит?

Сердце ухает куда-то в район желудка. В глазах темнеет... Том судорожно хватает ртом воздух, пытаясь не задохнуться, совладать с болью... Да хотя бы остаться на ногах!

Комната, ставшая зыбким маревом, плывет куда-то в сторону, реальность трескается... И вдруг сильные руки подхватывают под спину, не дают упасть.

– Тише... – Крис держит осторожно, словно боится сделать больно, – тише... Сейчас станет получше.

И Том смеется.

Вернее хотел бы засмеяться, но вместо этого только некрасиво хватает ртом не желающий поступать в легкие воздух.

– Что... – голос срывается, – он тебе сказал?

Хиддлстон не знает, зачем спрашивает это. И так понятно, что услышал Хемсворт. Только вот...

– Сначала сядем.

И Том понимает вдруг, что они уже в гостиной. А Крис прижимает его к себе, словно ребенка. Мягко похлопывает по плечу...

– Отпусти... – Хиддлстон отстраняется и почти падает на диван. Запрокидывает голову, пытаясь унять вновь возобновившееся кровотечение. Естественно... Внутричерепное теперь зашкаливает.

Хемсворт садится рядом, искоса смотрит...