— Ты, парень, можешь спокойно жить среди моих воинов. Завтра к вечеру твоя нареченная будет с тобой. А мы накажем Каушут-хана. Ты не первый текинец, кто жаждет крови Каушут-хана. Ходжам Шукур только и мечтает об этом.
Курбан, как учил его Каушут, низко поклонился и вышел из палатки.
На рассвете караульный спешно подошел к расхаживавшему в одиночестве Каушут-хану и стал что-то шептать ему на ухо. Хан быстрым шагом направился к воротам. Поднявшись на ступеньки, Каушут-хан не поверил своим глазам. В предрассветной мгле, напоминая стадо баранов, непрерывным потоком продвигались на юг хивинские войска.
Как ни хорохорился Мядемин-хан, все же он побаивался иранского шаха. Оставив при себе войско, достаточное, по его расчетам, для разгрома крепости, остальные силы он направил в Кизыл-Кая, чтобы задержать там и уничтожить шахский отряд, посланный на помощь текинцам.
Радости Каушута не было предела. Пусть впереди еще тяжелые бои, но он считал, что уже победил Мядемина. Каушут спустился вниз, хотел было на радостях разбудить Ораза-яглы и Непес-муллу, но раздумал, люди устали, пусть отдохнут как следует. Он снова поднялся на ступени ворот.
Вражеское войско поспешно уходило на юг. Последние всадники пронеслись мимо крепости. Теперь можно было поднять на ноги своих помощников. Только подумал об этом, как увидел новый конный отряд, человек пятьсот, который спускался с холма Аджигам-тепе. Они, должно быть, отстали от основного войска и теперь должны были нагнать его. Но всадники, вдруг развернувшись, пошли прямо на крепость, к крепостным воротам.
— Приготовить оружие! — крикнул Каушут, оглянувшись во двор.
Под западной стеной стояли возле своих коней вооруженные защитники крепости и ждали приказа Каушут-хана. Они были готовы вступить в бой. Тем временем пятьсот всадников на всем скаку приближались к крепости. Вот они остановились невдалеке, один из них отделился и подъехал к самим воротам. Каушут-хан узнал в нем Курбана.
— Откройте ворота и позовите хана-ага! — крикнул Курбан.
Каушут вышел из крепости.
— Что за всадники, сынок? — спросил он юношу.
Курбан спрыгнул с лошади.
— Каушут-ага, это люди Ходжама Шукура. Они не хотят выступать против нас, своих братьев, сговорились и удрали. Разрешите им войти в крепость.
Каушут похлопал Курбана по спине, потом помахал папахой стоявшим в стороне всадникам. Пришпорив лошадей, они влились в открытые ворота.
До восхода солнца Каушут-хан успел сделать обход крепости. Картина была безрадостной. Переполненные отхожие ямы, конский навоз, моча, пищевые отбросы распространяли труднопереносимую вонь. Запас питьевой воды был на исходе. Люди, а их насчитывались здесь тысячи, могли продержаться в крепости не больше трех дней. Слабые духом впадали в панику и нытье. Все больше появлялось людей, которые вслух обвиняли Каушута. Умножались сторонники жителей аула Гор-гор, которые отказывались выступать против Мядемина, собирались идти к нему на поклон, что особенно беспокоило Каушут-хана. Как только взошло солнце, он созвал своих ближайших помощников в кибитке Сейитмухамед-ишана.
— Люди, — обратился к собравшимся ишан, — от нас с вами зависит судьба нашего народа. Соберите все свое мужество и свой разум, мы ждем вашего слова. Говорите.
Люди молчали. Что они могли сказать? Либо встать на колени перед Мядемином и просить пощады, либо сражаться до конца. Третьего не дано.
Ишан окинул всех взглядом, но увидел только опущенные головы. И тогда прервал тягостное молчание Не-пес-мулла. Он сказал:
— Ишан-ага, хотелось бы услышать ваше мнение.
Сейитмухамед-ишан, как от внезапного резкого света, заморгал глазами. Четки в его сухих пальцах издали нервный треск.
— Мулла, — сказал он, — есть ханы, есть мергены, наше мнение совпадает с их мнением.
— И все же нам хотелось бы услышать ваше, — поддержал Непес-муллу Ораз-яглы.
— Ну, если сказать, люди, то мы считаем, что лучше не проливать зря людскую кровь, а снова послать послов к Мядемину и просить милости. Все равно нам не одолеть его.
— Но ведь мы уже просили, ишан-ага, — возразил Не-пес-мулла. — Ничего не вышло, а на условия Мядемина мы не пойдем.
— Что делать, мулла, если нет другого выхода.
Каушут-хан не согласился с этим.
— Ишан-ага, этот совет ваш мы не можем принять. Если мы снова пойдем к Мядемину, он поймет, что текинцы уже сдаются, и поставит новые условия, еще более трудные. Хватит ли совести жить, если собственными руками отдадим наших девушек в объятья Мядемину, а наш народ ему в рабство? Лучше умереть, я считаю.
— Умрете вы или нет, хан, дурной человек все равно не откажется от своих дурных намерений.
— Если мы умрем в бою, мы будем счастливы, ишан-ага, — сказал Непес-мулла.
Ишан зло сверкнул глазами в сторону муллы.
— И все же, мулла, нельзя поступать по пословице: «Лишь бы глаза мои не видели, и пусть волки едят мой зад».
Каушут-хан принял решительный вид и уже не думал, что может обидеть ишана.
— К тому же, — сказал Непес-мулла, — и туркмены, и Мядемин созданы одним аллахом. И если аллах поможет нам, то победит не численность войск, а отвага.
Эти слова пришлись по душе Каушут-хану, и он решил не затягивать разговор.
— Ишан-ага, не обижайтесь на нас, а лучше благословите перед боем. Тем более что много войск Мядеми-на ушло в Кизыл-Кай.
Сейитмухамед-ишан собрался было сказать что-то в ответ, но ему помешал вошедший воин.
— Хан-ага, — обратился он к Каушуту, — Мядемин со всем войском идет на крепость!
— Со всем войском он не может идти, — сказал Каушут-хан. — Его десять тысяч ушли в горы. А с остатком мы попробуем справиться.
Каушут-хан улыбнулся. И все почувствовали некоторое облегчение.
Как только человек вышел, тут же откинулся полог и вслед за тем вошли шесть седобородых аксакалов. Самый крепкий из них нашел глазами Каушута.
— Хан, — сказал он, — мы пришли к тебе.
— Это хорошо, что вы пришли ко мне. Проходите, садитесь.
— Нет, хан, мы не будем садиться.
— Тогда говорите, с чем пришли.
— Мы, хан, люди Горгора. Пришли от имени двоих людей. Из нашего аула уже погибло двадцать человек.
— Никто, отец, не вышел из воды сухим. Когда нападает враг, приходится и убивать, и самому умирать в бою.
— Хан, нам не хочется вслед за тобой отдать свои головы, открой нам ворота, мы вернемся в аул.
В разговор вмешался Непес-мулла:
— Если хан и разрешит вам открыть ворота, как вы пройдете через войско врага?
Яшули решительно возразил:
— Если не наступать на хвост лежачей собаки, она не укусит, мулла. Мы найдем общий язык с Мядемином. Он тоже человек. А человек поймет язык другого человека. Мы хотим жить с ним в ладу.
Сейитмухамед-ишан несколько раз выразительно посмотрел на Каушут-хана, как бы говоря; «Вот видишь, хан, есть и другие люди, которые не хотят воевать».
Яшули ждал ответа от хана. Однако Каушут молчал, он не знал, что сказать аксакалам.
— Хан, говори что хочешь, только не томи людей, — сказал Ораз-яглы.
Каушут сурово взглянул на аксакалов:
— Вы все из Горгора?
Старики вразнобой закивали головами.
— Мы все из одного аула, — ответил самый крепкий из них.
— Если это так, — сказал Каушут-хан, вставая с кошмы, — я отпускаю всех шестерых. Светлый путь, можете идти!
— Нет, хан, мы не собираемся идти вшестером. Мы хотим увести из крепости всех жителей Горгора.
— С ними я буду сам говорить, — ответил хан, направляясь к выходу. — Если они захотят последовать за вами, я отпущу их. Мы не будем задерживать тех, кто хочет покинуть нас.
Каушут вышел из кибитки. Там стояли в ожидании еще несколько человек, пришедших с аксакалами. Хан не остановился перед ними и, не сказав ни слова, направился к воротам. Еще на подходе он увидел через решетку надвигавшегося врага. Взбираясь по ступенькам, Каушут громко сказал, чтобы подбодрить защитников крепости:
