Спустя несколько минут Хельга появилась на пороге его комнаты.

— Послушай, Хельга, — Клаус напустил на себя безразличный вид, пытаясь тем самым показать, что все произошедшее вчера его не волнует, — сегодня у меня годовщина одного семейного торжества, которое я по традиции привык отмечать как праздник. Думаю, что ты не будешь против и составишь мне компанию… Помнишь, так же, как в тот день, когда мы первый раз ужинали вместе… Итак, ровно через час я буду ждать тебя в гостиной.

Хельга спустилась к себе в комнату и, села на кровать. «Это только продолжение вчерашнего, — думала она, едва сдерживая слезы. — Теперь меня не спасет даже правильное поведение, потому что его поступки не поддаются логике и здравому смыслу. Что мне делать, о чем говорить, как двигаться? Я не знаю ответов на эти вопросы и понимаю только одно — мне страшно». Она посидела еще немного, а после, как будто что-то решив про себя, крепко сцепила перед собой руки и стала мысленно повторять: «Пожалуйста, будь сегодня таким же, как и раньше. Пусть все, что произошло вчера, окажется всего лишь недоразумением, которое ты мне давно простил. Пожалуйста, не будь жестоким».

После этого она встала и достала из-за занавески вечернее платье, купленное почти месяц назад в Айхенвальде. Хельга приложила его к себе и попыталась рассмотреть себя в маленьком зеркале. «Может быть, это мой последний ужин в этом доме», — подумала она и расплакалась, но, вспомнив о том, что у нее не так уж много времени, стала собираться.

Через час Хайдель услышал легкий стук в дверь.

— Войди, — сказал он и встал около серванта.

Зайдя в комнату, Хельга остановилась у порога и решила не сходить с этого места до тех пор, пока не услышит четкого приказа. Она знала, что он будет наблюдать за тем, как она боится, и, чтобы хоть как-то скрыть свою дрожь, спрятала руки за спину.

Хайдель был поражен, увидев ее в этом наряде. Он стоял и рассматривал красоту ее лица, волос, фигуры. Любовался, как она выглядит в неизвестно откуда взявшемся темно-бордовом декольте, которое ей удивительно шло. Едва ли он сознавался себе, что был застигнут врасплох ее красотой, однако в том, что он приятно удивлен, Хайдель готов был расписаться.

— Ты великолепно выглядишь, — улыбнувшись, он сделал жест в сторону стола. — Прошу садиться. Сегодня мы будем пить шампанское, — сказал Клаус, дожидаясь, когда Антонио наполнит их бокалы. — И я произнесу тост.

Он немного помолчал, глядя на пламя свечей сквозь быстро поднимающиеся дорожки пузырьков в бокале, а через некоторое время сказал:

— Хельга… Я хочу выпить за тебя. За то, чтобы исполнилось твое самое заветное желание.

Она вздрогнула, как прошлый раз, услышав звон хрустальных бокалов, и, сделав несколько глотков, посмотрела на Хайделя.

— Ты ничего не сказала мне в ответ, — сказал он, погружаясь в ее взгляд цвета расплавленной меди.

— Я не осмелилась, потому что вы не приказали мне говорить.

— Да? — спросил он, одновременно жестом давая понять итальянцу, что их пора оставить наедине. — А мне казалось, что ты не всегда ждешь от меня разрешения.

Хельга секунду молчала, кусая губы, а после раздумья сказала:

— Пожалуйста, позвольте мне попросить прощения за то, что я вчера начала говорить без приказа.

— Позволяю, — медленно сказал Клаус, пытаясь подольше продлить очарование момента.

— Простите меня, господин Хайдель, я виновата, — Хельга изо всех сил превозмогала в себе желание расплакаться от страха, — я понимаю, что оправдываться бессмысленно, но все же…

— Все же? — Клаус сделал глоток вина.

— Я… Я только хотела сказать, что очень испугалась вчера, и этот страх… Только он может служить мне оправданием…

— Ну сегодня-то у тебя нет причин так бояться? — Хайдель слегка улыбнулся, — или ты снова будешь говорить без разрешения?

— Нет, этого больше не повторится.

— Ну хорошо, — сказал он, делая вид, что эта тема перестала его интересовать. — Хватит разговаривать, лучше приступим к еде.

Некоторое время они сидели в тишине, но когда Антонио сменил тарелки, Клаус сказал:

— Расскажи мне, как тебе жилось там… В пятом бараке.

Хельга подняла на него глаза и, покачав головой, сказала:

— Пожалуйста, господин Хайдель, я вас умоляю…

— Неужели, — рассмеялся он в ответ. — Или не отвечать на поставленный вопрос не считается нарушением моих приказов?

Хельга закрыла лицо руками и молча расплакалась. Она подумала, что теперь уже ее ничто не спасет от возвращения в лагерь, и от этого на нее накатила волна такого отчаяния, что держать себя в руках она больше была не в силах.

Клаус, молча наблюдавший за ней все это время, резко встал из-за стола и, подойдя к Хельге сзади, положил руку ей на плечо. Она вздрогнула, почувствовав это прикосновение, и замерла, перестав плакать.

— Не надо бояться, — сказал Клаус спокойным тоном. — Пойми, что все это только мой плохой характер. А на самом деле до тех пор, пока я доволен тобой, — а до этого момента ты мне не давала повода в тебе усомниться, — тебе ничто не угрожает. Если ты и далее будешь себя вести именно так, как вела до сих пор, я не отправлю тебя обратно в лагерь, не убью, не буду бить… Поэтому успокойся и поешь, а еще лучше выпей.

И он протянул ей шампанское. Хельга автоматически взяла из его рук бокал и сделала несколько глотков. Она смотрела на него сквозь еще не успевшие высохнуть слезы и думала, что снова готова на все, только чтобы он был добр к ней и оставался таким, каким он был в тот момент, когда произносил все эти слова.

Клаус сел на место и закурил, подав через некоторое время знак итальянцу к последней смене блюд. Когда Антонио, как было заведено, оставил их одних, Хайдель сказал:

— Тебе понравилась еда, вино?

— Да, большое спасибо, все это было великолепно, — ответила Хельга с облегчением, оттого что он больше не поднимал тему пятого барака.

— Тогда давай, как обычно, пересядем в кресла и выпьем коньяка, — предложил Клаус, вставая.

— Да, да, конечно… — сказала Хельга, поспешно следуя его указаниям.

Он протянул ей бокал и сел напротив. Некоторое время Хайдель молчал, разглядывая ее красоту в сумеречном свете догорающих свечей, а чуть позже сказал:

— Сегодня мне хочется пить за тебя, Хельга.

И, дождавшись, когда она сделает глоток, произнес:

— Знаешь, в наших с тобой диалогах есть один серьезный недостаток…

Хельга посмотрела на него вопросительно и подумала, что, наверное, сейчас он не скажет ей ничего страшного, и от этой мысли она слегка улыбнулась. Это едва заметное движение губ не ускользнуло от внимательного взгляда Клауса, и, поняв, что ему действительно удалось ее успокоить, он продолжил:

— Когда мы с тобой разговариваем, ты только отвечаешь мне и ничего не говоришь сама… — Он кивнул, увидев Хельгино непонимающее выражение лица. — Да, да, конечно… Это был мой приказ, и он даже сейчас остается в силе, однако… Однако мне все же интересно…

Он сделал паузу и закурил сигарету, а через некоторое время, стряхнув пепел, сказал:

— Хельга, я уверен в том, что ты мне каждый день хочешь что-то сказать, но не решаешься. Мне хочется услышать от тебя эти слова, даже… Даже, — выделил он, — если тебе их будет очень страшно произносить. Я обещаю, что вне зависимости от того, что я услышу, мое отношение к тебе не изменится в худшую сторону. Но я хочу услышать от тебя правду.

«Если мои догадки окажутся верны, то она сейчас скажет мне именно то, чего я от нее жду», — подумал Клаус, внимательно следя за выражением ее лица.

«Интересно, — думала в этот момент Хельга, — что он хочет от меня услышать? И как он отреагирует на то, что я скажу ему правду? Ту правду, которую я не решаюсь сказать даже сама себе?» И неожиданно на Хельгу накатила какая-то странная теплая волна благодарности и доверия к Хайделю, которая… Хельга еще не поняла до конца, что именно она хочет выразить, но начала говорить, и в процессе того, как из ее слов вырисовывались чувства, она стала понимать, что на самом деле происходит в ее душе.