12 мая 1921 года в одесском отделе ЗАГС сделана запись о женитьбе Валентина Катаева на Людмиле Гершуни. Сравнительно немного времени после освобождения… Для обоих — первый брак. Место проживания — ул. Карла Маркса (бывшая Екатерининская), 2. Ему было — двадцать четыре, ей — девятнадцать.

Как явствует из архивов, Людмила родилась в Одессе 27 ноября 1901 года. Родители: одесский 2-й гильдии купеческий сын Рафаил Хаимов Гершуни, мать — Эйдля. В браке Людмила Гершуни стала Катаевой.

12 января 1922 года (ровно через восемь месяцев) на основании обоюдного согласия разведены: Катаев Валентин, литератор, и Катаева Людмила, домохозяйка. «После расторжения брака желает именоваться Гершуни».

Весной 1921-го он отправился в Харьков, где делил тесный номер с друзьями… А Гершуни? Встречались во время его редких наездов в Одессу? В начале 1922-го уехал покорять Москву…

Лущик и Розенбойм утверждали: «После разрыва с Катаевым она покончила с собой…»

Катаев никому не говорил о Людмиле.

Об этом браке дети Катаева впервые услышали от меня…

Розенбойм вспоминал: когда в 1982 году он задал Катаеву вопрос о Гершуни, тот вскинулся: «Откуда вы знаете?!»

И, быть может, о ней строчки 1921 года:

15 сентября 1920 года, едва освободившись из тюрьмы, Катаев поступил на работу в ЮгРОСТА.

ЮгРОСТА (Южное отделение Российского телеграфного агентства), преемник БУПа, появилось в Одессе в 1920-м в скором времени после прихода красных. «Это был агитационный отдел Ревкома, а затем Губкома, — вспоминал Катаев. — Изо и Лито — тут же. На учете состояли поэты и фельетонисты». Своего рода оперативная альтернатива прежнему обилию газет при нехватке бумаги и отсутствии должного числа типографий.

Командовали поочередно Михаил Кольцов, Сергей Ингулов и Владимир Нарбут.

Поэт-акмеист Нарбут, приехавший в город 15 мая 1920 года, когда Катаев уже сидел, взялся за дело всерьез. Он принадлежал к старинному украинскому дворянскому роду с литовскими корнями. В октябре 1912-го, чтобы избежать суда за сборник «Аллилуиа», набранный церковнославянским шрифтом и конфискованный из продажи Департаментом полиции по причине «порнографии и богохульства» (кстати, безобидные стихи), при содействии Николая Гумилева отправился в полугодовую этнографическую экспедицию в Сомали и Абиссинию. Катаев вспоминал о позднейшей поэме Нарбута «Александра Павловна»: «В стихах, которые я прочел, точек было больше, чем слов. И клянусь, я эти точки яростно заполнил» (признание, очевидно, романтизирующее Нарбута: в этой поэме нет ни одного матерного слова, зато сплошняком стоят муторные цветасто-терпкие эпитеты, по выражению Надежды Мандельштам, «пропитанные украинским духом»).

Катаев вывел Нарбута в романе «Алмазный мой венец» под кличкой «колченогий» (в 17 лет из-за болезни лишился пятки на правой ноге и хромал) плюс у него не было левой руки (последствие нападения «красных партизан» на его усадьбу под Новый год в 1918-м; тогда убили брата-офицера, а сам он получил четыре пули). В революцию Нарбут — сначала левый эсер, потом — большевик. Редактировал коммунистические издания.

В октябре 1919 года в Ростове-на-Дону попал в деникинскую контрразведку, где записал исповедальные «показания»: «Я с лихорадочным вниманием прислушивался ко всему тому, что говорилось о походе против большевиков. Я уже знал, уже точил нож мести против тех убийц (я поклялся перед трупом брата убить их, я их знаю!), которые напали тогда ночью… Я приветствую вас, освободители от большевистского ига!! Идите, идите к Москве, идите, пусть и мое мерзкое, прогнившее сердце будет с вами… Только не отталкивайте меня зря!.. О, как я буду рад, если мне будет дано право участвовать в деле обновления России. А может, возможно и мое возрождение?»

Нарбут был отбит красной конницей и снова стал коммунистом. В Одессе начал издавать литературно-художественный журнал «Лава», а затем сатирический «Облава».

ЮгРОСТА соединяло телеграфное агентство, агитационно-пропагандистский отдел, клуб, театр, устные и стенные, радио и телефонные газеты, насчитывало полторы сотни работников. Организация была могущественная — распоряжалась агитпоездами и агитпароходами.

Нарбут собрал туда творческую молодежь города — Бабель, Багрицкий, Олеша, Славин, Бондарин, Ильф, Инбер, Шишова, Адалис, Борис Ефимов.

По всему городу открылись агитационно-информационные центры. В этих «залах депеш», в столовых югростовцы устраивали поэтические спектакли, зачитывали рабочим и красноармейцам статьи, заметки и новости, которые и назывались «устными газетами». Там же, согласно отчету Литагита, проходили «летучие концерты из революционных отрывков, вокального, декламаторского и музыкального искусств». Поэты выступали в воинских частях, на заводах, в клубах, в кинотеатрах после сеансов.

По Одессе вывешивались «Окна сатиры» — младшие братья московских «Окон РОСТА» Маяковского — и ими как раз стал заведовать Катаев, сочинявший стихи и фельетоны. Его только что чуть не расстреляли, но, чтобы выжить и прокормиться, приходилось изо всех сил хохмить и клясть недруга. «Окна» вместе с агитпоездами уезжали на «врангелевский фронт».

Еще по городу расклеивались большая стенная газета в виде афиши и разнообразные плакаты, которые, по выражению Нарбута, «пользовались рамой из шумных перекрестков и площадей». «Короста — болезнь накожная, а югроста — настенная», — усмехался Катаев. Но она, эта болезнь, в случае Багрицкого, по мнению Катаева, «оказалась единственным учреждением республики, где его чудовищная фантазия могла найти применение». Отчасти так было и для самого Катаева.

Одно из немногих сохранившихся произведений ЮгРОСТА — рисунок с изображением памятника Пушкину и городской думы, подписанный «Л. Рив’ен», рядом — угрожающий текст того же автора:

Художник и график Борис Косарев рассказывал: «В Одессе в РОСТА художники часто насмехались над ними. Принесут Катаев и Олеша какие-нибудь стихотворные подписи к плакату, который надо нарисовать — что-то про Петлюру и халтуру и натуру… а те и говорят: “Ну, покажите, как это должно выглядеть”, а потом смеются над их беспомощными, “гимназическими” рисунками».

Хватало художников-профессионалов. В ЮгРОСТА их работало более тридцати, в том числе брат Ильи Ильфа — кубист Сандро Фазини (Файнзильберг), рисовавший броские плакаты. Катаев не раз вспоминал «громадный щит-плакат под Матисса работы художника Фазини — два революционных матроса в брюках клеш с маузерами на боку на фоне темно-синего моря с утюгами броненосцев». В 1922-м Сандро эмигрировал — сначала в Константинополь, затем в Париж. В 1942-м вместе с женой отправлен в концлагерь Аушвиц, где они погибли.

Глупо полагать, что Катаев писал исключительно наперекор себе. Были и кураж острословия, и упоение публичностью. Позднее он вспоминал: «Холодно. Голодно. Коченеют руки. И вместе с тем как работалось!.. Еле в отмороженных руках держишь карандаш… Бумага рвется… и тем не менее… у редактора на столе — фельетон. Да не какой-нибудь, а огненный, страстный».