Она расплатилась с галерейщицей и, пока наблюдала за тем, как на бирке скульптуры с простым названием «Заяц лесной, обыкновенный» наклеивают красный кружок, подошёл и скульптор — лохматый парень в красной толстовке и кожаных джинсах.

— Валера, — представила художника галерейщица.

Тот, склонив лохматую голову, дружелюбно улыбнулся:

— Я рад, что вам понравился мой обыкновенный, уважаемая э–э–э…

— Екатерина, — подсказала Катя. — Можно просто — Катя. Ваш заяц просто чудо! И, знаете, мне кажется, что он на меня похож.

— А как вы думаете, Катя, этот заяц — он какой?

— Белый и пушистый, — не задумываясь ответила Катя.

— Вот в этом–то всё и дело! — обрадовался художник. — Все мы в душе считаем себя белыми и пушистыми, поэтому каждому, у кого хоть немного развито ассоциативное мышление, видят в этом зайце самого себя…

Причесавшись, Лёвка стал наконец похож на человека.

— Ты за рулём? — спросил он, когда они спустились.

— Конечно, — ответила Катя небрежно, хотя водить она начала недавно, и этим страшно гордилась.

— Тогда я оставлю машину. Ох, и напьюсь сегодня! — радостно сообщил Лёвка, усаживаясь на переднее сидение.

Когда вырулили с Лубянки на Старую площадь и, естественно, застряли в пробке, Катя сообщила:

— Лёвушка, нужна твоя помощь!

— Если ты о пробке, то я пас!

— Я серьёзно, — обиделась Катя.

— Ну, давай серьёзно, — согласился Лёвка.

— Можешь завтра организовать для меня съёмку?

— Само собой, — ухмыльнулся он.

— Только мне нужны не твои корреспонденты, а из «Слухов плюс», у тебя же там есть свои люди?

Лёвка прикинул:

— Фотокорреспондент есть, а журналиста могу своего одолжить. А что снимать–то?

— Меня на фуршете. После открытия выставки новейшего банковского оборудования. Наши, немцы, французы и англичане — как в анекдоте, кто кого перехвастает. Но это — предлог. Главное — фуршет. Там весь бомонд соберётся. Не актёры, конечно, но вполне солидно. Устроишь? Вопрос жизни и смерти, Лёв!

И Катя в двух словах обрисовала Лёвке ситуацию.

— А что — прикольно! — согласился Лёвка. И заорал прямо на ухо: — Кэт, давай, жми, успеем проскочить!

И они проскочили.

В галерее уже все пили и, кажется ещё со вчера.

— Испанского красного? — подскочил к Кате бородатый парень с глазами красными, как у вурдалака.

— Спасибо, мы за рулём, — ответил за Катю Лёвка.

Художник Валера спал на кушетке, как младенец после сытного обеда. Его красная толстовка была обсыпана какими–то стружками.

Галерейщица оказалась единственной трезвой в этом пьяном царстве, хотя и её слегка пошатывало. Наверное, надышалась.

— Я вашего мальчика в запасник унесла, — объяснила она Кате и Лёвке, застывшим в недоумении перед пустым заячьим постаментом. — Идёмте.

В маленькой тёмной комнатке заяц обыкновенный стоял посередине большого стола, застеленного белым ватманом.

— Катька! — восторженно осмотрел его Лёвка и погладил между железными ушами. — Какой он! А тебе не кажется, что он на меня похож?

Катя усмехнулась:

— Это в тебе говорит тщеславие, Лёвушка, — объяснила она и милостиво добавила, — Ну, и ассоциативное мышление. Ты ж у нас высокоразвитый организм.

Всё смешалось в домах Сидоровых — Сафиных.

Свадьбу Гоша с Зерой решили справлять по–простому. По самому простому. Если уж не вышло пиршества на полторы сотни родственников, то можно было обойтись лишь приглашением самых близких друзей.

Правда, долго дискутировали, куда, собственно, приглашать гостей. Дело в том, что к Зериной квартире Гоша питал явное нерасположение. Нет, квартира была замечательной во всех отношениях — просторной, ухоженной, уютной: тут уж Зера постаралась. Но это была папина квартира, и Гошу это не устраивало. Так что последний месяц они с Зерой жили как полубездомные, то есть на два дома, нигде по–настоящему не приживаясь. С одной стороны, у Сидоровых было тесновато — всё–таки там жили Нюша и с каждым днём дряхлеющая бабушка. С другой стороны, в трёх–с–половиной–комнатной квартире Зеры Гоша чувствовал себя чужим, чуть ли не приживалой.

— Что ж, мы так и будем с тобой всё время метаться? — спрашивала его Зера, которой до чёртиков надоела эта искусственная бытовая неустроенность.

— Недолго, недолго, — ответил Гоша. — Я уже присмотрел квартирку в новом доме на «Фрунзенской». И даже первый взнос заплатил. Правда… — и тут Гоша загадочно закатил глаза, — в том доме только седьмой этаж пока возвели. А наша квартира на одиннадцатом. Сюрприз хотел сделать…

— Ну что ж, обрадовал, — рассмеялась Зера. — долго бы я ждала…

Но свадьбу справлять Зера решила всё–таки в своей квартире:

— Гоша, мне надоели твои заморочки! — заявила она безапелляционно. — Эту квартиру отец мне подарил. И она — моя. Даже на моё имя записана.

Гоше пришлось смириться.

Свидетелями назначили Нюшу и Нура. Чтобы далеко не ходить. Далеко и не пошли — расписаться должны были в соседнем ЗАГСе. Поехали туда вчетвером и быстренько закончили все формальности. Гоша, Зера и Нюша улыбались и пили шампанское. Только Нур всё вздыхал. Пить он не мог — был за рулём. А присутствие двух несостоявшихся невест его и вовсе удручало. Хотя он старался относиться к этому философически.

Из ЗАГСа Нур отвёз Гошу с Зерой домой. Он сам порывался готовить плов, но Гоша остановил его благородный порыв:

— Мы всё заказали в ресторане.

— Так я настоящий сделаю, свадебный! — настаивал Нур.

— Мы именно такой и заказали, — счастливо улыбнулась Зера и поправила нитку жемчуга — свадебный подарок Нюши.

Сама Нюша, расцеловав новую родственницу и брата, пообещала:

— Я постараюсь вечером пораньше. Сегодня как раз последнюю главу добью и буду свободна, как ветер.

Нюша дописывала уже второй приквел «Роз для Марии» и собиралась отказаться от сиквела — голова её опухла от бесконечных хитросплетений мексиканской жизни. К тому же от героев, которые не должны были участвовать в дальнейшем сюжете, Нюше приходилось избавляться. И не всегда мирными способами:

— У меня руки по локоть в крови, — жаловалась она Зере.

Оставшись одни, молодожёны обнялись прямо в прихожей.

— Гошка, осторожно, платье помнёшь, — опомнилась и отстранилась было Зера, но Гоша прошептал:

— Да сними ты его совсем!

— Гош, что ты, у нас же дел полно, ещё посуду надо расставить…

— Успеем, до вечера уйма времени, — Гоша уже расстёгивал пуговки на высоком вороте кремового шёлкового платья.

— Думаешь? — Зера помогала ему, но пуговки, обтянутые шёлком, упорно сопротивлялись.

Звонок в дверь заставил их вздрогнуть.

— Кто это? — шёпотом спросил Гоша.

— Представления не имею. Из ресторана? Вроде рано, — так же шёпотом ответила Зера, пытаясь восстановить порядок, только что так старательно разрушенный в четыре руки.

— Кто там? — спросила она у двери.

Там что–то ответили по–татарски и Зера, радостно улыбнувшись, распахнула дверь:

— Мударис! Вы откуда?

Гоша с недоумением рассматривал огромного мужика, стоящего на пороге с огромной коробкой и букетом роз.

— Из Уфы, — ответил великан.

— Ну проходите, проходите же! — Зера повернула сияющее лицо к Гоше. — Это папин сотрудник, — объяснила она.

— Да я на минутку, — огромный Мударис вошёл и неловко протянул Зере розы: — Вот, поздравления от Ирека Нурисламовича. И подарок.

Коробку он отдал Гоше.

— Спасибо, Мударис! — Зера держала розы осторожно, как стеклянную вазу. — Идёмте в гостиную, вы же с самолёта? Сейчас будем завтракать! Или по уфимскому времени обедать?

— Нет, нет, у меня ещё дела! — Мударис раскланялся и исчез так же неожиданно, как появился. Разве что без звонка.

— Гоша, ты понимаешь? — закричала Зера и закружилась по комнате. — Папа меня простил! Я так и знала, что ты ему понравился! Ой, а что там в коробке?

— Это я и пытаюсь выяснить, — Гоша исследовал привезённый подарок со всех сторон, — ага, вот так мы откроем…